Богатство правды и бедность лжи

В. Борщуков, Поле битвы идей. Современная зарубежная критика о советской литературе. М.. «Советский писатель», 1983, 416 с.

В. Борщуков в своей книге «Поле битвы идей» цитирует «патриарха» американской советологии Г. Струве: «Если советская литература и является документом человеческим и историческим, то она не создала ни одного подлинно художественного произведения» (стр. 113). Это было сказано в 1951 году. Уже завершили свой творческий путь Горький, Маяковский, Есенин, Блок, А. Толстой. Уже миллионы читателей знали Григория Мелехова и Василия Теркина, а Г. Струве старается убедить своих читателей, что советская литература «не создала ни одного подлинно художественного произведения». В этом высказывании Г. Струве отчетливо выражена позаимствованная у Геббельса «методика» советологов: не бояться любого масштаба лжи, иметь в виду, что западный обыватель – в США или в ФРГ, в Англии или во Франции – о советской литературе ничего не знает, а о неизвестном любое, самое немыслимое утверждение может показаться правдоподобным. А раз так, то исходить надо не из фактов, следует не анализировать, а фальсифицировать, клеветать, сочинять, – такова установка антисоветчиков. Книга В. Борщукова дает нам достаточно полное представление о результатах подобных фальсификаций, которые навязываются западному читателю под маской научных исследований. Так, Горький по воле Х. Ришбитера (ФРГ) превращается в «политического приспособленца» и «убежденного сталиниста» (стр. 321). А отношения писателя с Лениным – под пером американского сочинителя Б. -Д. Вулфа – характеризуются как непримиримые разногласия, ибо Ленин верил в классы и классовую борьбу, а Горький – в святость отдельной личности, в человека и в свободу.

О Маяковском тоже громоздятся горы лжи. Одними он изображается проповедником одиночества и отчужденности, крайнего индивидуализма и пессимизма, а другими – как конформист, пленник «ангажированного» искусства, впрочем, пытающийся в конце жизни вырваться из его оков. Нет недостатка и в иных, таких же фальшивых характеристиках: «заурядный поэт», «вечный футурист» и «богоискатель», «мученик и жертва революции», «ревностный защитник религии». Как видим, для советологов пригодны любые определения, лишь бы они были как можно дальше от истины.

Шолохова называют «конъюнктурщиком», «приспособленцем» и «карьеристом» (стр. 340). А с другой стороны, советологи толкуют его романы как плач о «гибели крестьянства», как осуждение революции за ее бессмысленную жестокость. «Тихий Дон» объявляется «протестом человеческой индивидуальности против несправедливости и бесчеловечности, глупости и террора» (там же). Ненависть к Шолохову как к одному из величайших советских писателей продиктовала и всякие небылицы вроде обвинений в плагиате.

Нет, пожалуй, ни одного большого писателя, в адрес которого не раздавалась бы грубая брань советологов. Леонова как художника, оказывается, погубило прославление «политики коммунистических пятилеток», и его романы превратились в «прикладное искусство» (стр. 346). О Твардовском то пишут, что он «продался партии» (стр. 351), то измышляют его переход в конце жизни на антипартийные позиции. Значение «Книги Про бойца» снижается такими определениями, как «дидактический эпос», «героико-комический вымысел», а Василию Теркину приписан «бездумный патриотизм» (стр. 275). Романы Симонова квалифицируются этими ценителями искусства как «второсортная» пропагандистская литература (стр. 353), создаваемая во имя каких-то загадочных исторических оправданий. Бакланов, Бондарев, Быков восхваляются за то, что они якобы «сознательно отрекаются от распространения лживой легенды о морально-политически превосходном, а потому и непобедимом советском солдате» (стр. 271).

Нетрудно заметить, что все эти оценки, при кажущемся их многообразии, основаны неиспользовании одного и того же шаблона, продиктованного одним чувством – ненавистью к советскому народу и, следовательно, к литературе, утверждающей его подвиги и достоинство. В. Борщуков убедительно показывает ограниченность мышления советологов, бедность тех штампов, которые составляют незыблемую основу их рассуждений. Читая книгу, убеждаешься, что наиболее распространенные обвинения в диктате политических идей над художественностью, в утилитарности советских писателей исходят как раз со стороны таких «исследователей», которые все свои оценки подгоняют под заранее вынесенный приговор, вызванный все тем же «пещерным» антикоммунизмом. Буржуазный субъективизм советологов обнажается так очевидно, что безнадежна любая попытка спрятать его под вуалью, объективности и научности.

Выдумка о национальной замкнутости советской литературы также успешно опровергается В. Борщуковым, который собрал обширный материал о ее восприятии прогрессивными учеными и писателями других стран. «В многочисленных откликах о нашей литературе ее зарубежных друзей, – пишет В. Борщуков, – вырисовывается объективная картина «общей идеи советской, литературы» (Джек Диндсей), «героической по своему характеру» (Алекс Ла Гума), литературы, принесшей в мир нрвые представления о жизни и человеке, о социальной справедливости и нравственных основах бытия. «Как мы благодарны вам, – говорит американская писательница Джессика Смит, – за такую литературу – свободную от порнографии и коррупции, бессмысленной жестокости и пессимизма, литературу, не принижающую, а возвышающую человека!» (стр. 300).

Обширный и очень важный раздел книги посвящен обобщению опыта литературоведов социалистических стран. В. Борщукову удалось показать, что на основе ленинской методологии в братских странах социализма идет продуктивная разработка важнейших проблем марксистской эстетики и литературоведения. Ленинская теория отражения дает возможность обосновать социальную активность искусства, выявляя диалектическое единство познания и действия. Верность принципам классовости, народности и партийности позволяет раскрыть влияние общих – исторических, социальных, эстетических – закономерностей на развитие национальных культур, сохраняющих свою специфику, свои исторически сложившиеся особенности. При этом опыт советской многонациональной литературы естественно составляет основу сравнительно-типологического изучения и как бы подсказывает пути и перспективы – при всем национальном своеобразии – развития литератур других социалистических стран, пути и перспективы изучения их эстетического опыта.

В противовес всяким советологическим бредням В. Борщуков справедливо утверждает, что советская литература «буквально с первых шагов своего существования «ворвалась» в мировой литературный процесс, приобрела огромную притягательную силу и необычностью своей тематики, и свежестью красок, которыми изображались события и люди новой революционной России, й проблематикой, волнующей все человечество» (стр. 18).

Этот тезис В. Борщуков аргументирует, опираясь на труды литературоведов из социалистических стран, свидетельствующие об интересе к многонациональной советской литературе. Автор книги отмечает особые заслуги ученых ГДР, которые все активнее обращаются к изучению литературы народов СССР и в результате не только расширяют рамки своих работ, но и обогащают их проблематику, углубляют их теоретическое содержание. В. Борщуков наглядно, на обширном фактическом материале опровергает побасенки о национальной узости и замкнутости нашего искусства, еще раз убедительно показывает, что советское искусство ныне в авангарде мирового художественного прогресса.

Один из самых расхожих и в то же время чудовищно лживых штампов советологии сформулировал К. Менерт. По уверениям этого западногерманского профессора, советской литературе совершенно чужд гуманизм. Находясь под гнетом государственной машины, она-де не может проявлять интереса к отдельному человеку, к его судьбе, чувствам и настроениям. При этом отрицание индивидуализма, несомненно присущее советской литературе, выдается за отрицание индивидуальности. Такой примитивной словесной передержкой пытаются замаскировать тот очевидный факт, что игнорирование прав и возможностей личности как раз присуще модернизму с его непониманием конкретно-исторической, социальной сущности человека и агрессивным культом отчужденного одиночки.

Советологам очень бы хотелось размыть границы между модернизмом и социалистическим реализмом, а то и подменить признаки направлений, приписать творчеству советских писателей характерные особенности их классовых антиподов. В. Борщуков четко и точно разделяет модернизм и социалистический реализм, исходя прежде всего из противоположных и взаимно непримиримых концепций человека. Позиция советского исследователя в этом вопросе сформулирована с бескомпромиссной ясностью: «Революционный мир, преодолевающий хаос и развивающийся на разумных началах, человек, духовно растущий и действенный, постоянно перестраивающий мир по законам справедливости и красоты, – все это неведомо и чуждо литературе модернизма, декаданса, преисполненной веры в «потусторонний» мир, преклоняющейся перед хаосом и мистикой и изображающей человека маленьким, беспомощным и одиноким» (стр. 16).

В. Борщуков напоминает, что именно Горький проложил пути к изображению активного, духовно растущего человека, воодушевил советских писателей на поиски его правдивого образа. Констатируя успехи советской литературы, раскрывая ее гуманистическую суть на десятках примеров, В. Борщуков выявляет полную несостоятельность инвектив К. Менерта и ему подобных.

Но монографию В. Борщукова надо рассматривать не только как анализ и опровержение советологии. Перед нами и книга-предупреждение. В. Борщуков показывает, как внимательно следят наши противники за жизнью советской литературы, как они радуются любому проявлению мировоззренческой путаницы, любой фальшивой ноте, которые, к сожалению, все еще дают о себе знать в наших критических и литературоведческих работах. В книге «Поле битвы идей» ясно говорится о том, что советологи лихорадочно жаждут «навязать советской литературе глубоко чуждые ей, шовинистические, националистические и религиозные настроения» (стр. 356).

Сегодня всем нам особенно необходимо чувство ответственности за каждое печатное слово. Об этом со всей определенностью было сказано на июньском Пленуме ЦК КПСС. Книга В. Борщукова напоминает, что любая наша ошибка, просчет могут обрадовать идеологических врагов, ибо их главная слабость – нищета аргументов. Чтобы кричать о «шовинизме» и «национальной ограниченности» советских людей или второстепенности, заурядности, антихудожественности нашей литературы, им очень нужны факты и доказательства. Когда их нет, их приходится выдумывать. Поэтому советологи постоянно заняты выискиванием хоть каких-нибудь фактиков, способных, конечно, при соответствующей интерпретации, подкрепить их клеветнические рассуждения.

Разумеется, подобным писаниям противостоит весь опыт советской литературы. Но для того, чтобы бороться с нашими врагами, их нужно знать, нужно уметь уверенно отстаивать принципы марксистско-ленинской эстетики, выдвигать научно обоснованные концепции. Книга В. Борщукова активно помогает решению этих задач. Тем более, что сегодня она воспринимается как звено в цепи других, не менее глубоких и значительных, исследований, посвященных этой же тематике. В первую очередь необходимо назвать книги А. Беляева «Идеологическая борьба и литература. Критический анализ американской советологии», Ю. Лукина «Идеология и художественная культура», А. Зися «Конфронтация в эстетике».

К сожалению, в книге В. Борщукова есть ряд досадных опечаток и фактических ошибок. На странице 59 поэма В. Маяковского «150000000» названа пьесой; перепутаны имена братьев в романе Леонова «Барсуки» (стр. 346). – Есть в книге и ряд формулировок, которые представляются неточными. Например, следующая мысль: «Новые тенденции в развитии литературы всегда начинались не с изображения новых фактов и явлений действительности, но главным образом с постижения новых черт в характере человека, определяющих особенности и дух эпохи» (стр. 184). Вряд ли можно так прямолинейно противопоставлять явления действительности и черты человеческого характера. К тому же слава «всегда начинались» придают всему выражению слишком безапелляционный тон.

Можно заметить в книге и другие недоработки: просчеты композиционного характера, смысловые и словесные повторы. И все-таки, думается, на резонанс книги, помогающей осмыслить стержневые линии идеологической борьбы в литературоведении, эти недостатки не повлияют.

г.Куйбышев