Близость

Близость, и все более растущая, – точнее не определить сущности отношений между нами. Я не стану углубляться в историю былых соприкосновений наших предков-славян с предками современных мадьяр. Пусть то, что начато древними летописцами, продолжат историки и этнографы, а я скажу только, что венгерская поэзия близка и дорога моему сердцу, так же как и русское художественнее слово близко и дорого моим венгерским собратьям по перу.

Дюла Ийеш, например, в книге своей о Петефи, повествуя о людях и событиях прошлого столетия, отнюдь не как парадокс отмечает, что самые достоверные картины жизни венгерской усадьбы можно найти, может быть, у Гончарова и у Гоголя. И указывает, что немало стихов великого Петефи тайными нитями капиллярных сосудов соединяются с произведениями великих русских классиков. А я убежден даже в большем: в том, что тайными нитями капиллярных сосудов творчество Петефи соединено и с творчеством Маяковского. Но о поразительном сходстве мировосприятия и даже личного поведения этих двух великих поэтов я писал не однажды.

А сейчас я думаю не о проспектах старого Пешта, где, эпатируя модников-франтов, прошествовал Петефи в пышной пастушьей шапке и с посохом пастуха из пушты, а о полуострове Тихань на Балатоне, где я беседовал с моими венгерскими друзьями о трех русских юношах, трех молодых офицерах, которые в конце прошлого века предприняли попытку перевести на русский язык «Трагедию Человека» Имре Мадача в далекой Керчи.