Безысходность нигилизма и отчужденное творчество (Готфрид Бенн)

Ситуация XX века внесла жесткую определенность в отношения литературы к актуальным проблемам времени. Начиная с рубежа столетия главным признаком ее магистрального развития стало постижение смысла текущей истории и соответственно понятого общественного назначения человека. Тогда же обозначилась и противоположная реакция на чрезвычайную напряженность жизни – культура освобождалась от сопутствия заботам человечества. Определились две специфические «оправдательные системы», абсолютно несхожие по сути, но одинаково исключавшие для искусства попытку продуктивной ориентации личности. «Массовая культура», делая ставку на дешевую развлекательность, сознательно уводила человека от рефлексий по поводу его существования. «Элитарная культура» отрицала саму возможность общезначимых идеалов. Теоретики этой культуры (Ницше, Шпенглер, Ортега-и-Гассет, Т. Адорно) отводили искусству роль духовного прибежища человечества. Однако одновременно оно должно было парадоксальным образом существовать без какого бы то ни было контакта с возможной аудиторией. Художник оставался наедине со своим творением.

Творчество немецкого поэта Готфрида Бенна (1886 – 1956), которому посвящены десятки работ¹, – характерное явление этой культуры. Его поэзия находилась в странных, но показательных отношениях с действительностью XX века. Бенн считал себя представителем своего времени, или, как он писал, фенотипом текущего столетия. Он жил, несомненно, претендуя на выражение существенных и общих истин о сегодняшнем человеке и человечестве. Его стихи и на самом деле были определены временем вплоть до мельчайших клеточек. Но это же время – реальная действительность – изгонялось Бенном из созданного его творчеством мира. То, что он называл характерным сознанием современника, было сознанием человека, вычитавшего себя из действительности, принявшего за единственно возможную позицию совершенную изоляцию, замкнутость.

Практика обнаружила нереальность творчества в абсолютном вакууме. И все-таки позиция Бенна не была исключительной. Именно в XX веке получило заметное развитие «бездомное искусство» (Ницше), существующее в некотором взвешенном состоянии, без расчета на го, что его «весть» может найти отклик. Эзотерической замкнутостью в себе отличалось творчество Ст. Георге, Т. -С. Элиота, итальянских герметистов да и в большей или меньшей мере многих представителей современного модернизма. Подобное творчество подразумевает крайний индивидуализм. Но – в этом и состоит специфика элитарного искусства в XX веке – в такого рода индивидуализме нет свободы, Старые слова о «чистом искусстве», об искусстве для искусства приобрели новое содержание. Элитарная позиция художника стала не столько актом его своеволия, сколько неизбежным следствием его пессимизма по отношению к общественной перспективе развития человечества.

Готфрид Бенн не только «особый случай» в общем развитии европейской литературы. Его достигавшая высокого мастерства поэзия интересна не только сама по себе. Его творчество содержит в себе урок, актуальный для современной культуры на Западе.

1

Готфрид Бенн родился на севере Германии в семье протестантского пастора, По воле отца он занимался в Марбургском и в Берлинском университетах теологией и филологией, но вскоре перешел к медицине, Среди многочисленных медицинских специальностей Бенна (венеролог, дерматолог) были и такие, как психиатрия и патологоанатомия. Врачебную практику Бенн не оставлял всю жизнь, опубликовав не один десяток медицинских статей. Он считал себя сыном научного века. Естественнонаучные и медицинские знания оказали несомненное влияние на его творчество.

Слава Бенна-поэта имела два взлета. В свое время сенсационное впечатление произвели его первые поэтические сборники («Морг», 1912; «Плоть», 1917). На общем фоне экспрессионизма, в русле которого развивалось раннее творчество Бенна, они поражали скепсисом по отношению к человеку, воспевавшемуся экспрессионистами. В 20-е годы известность Бенна все более нарастала. В 1932 году он был избран членом Прусской Академии искусств. К этому времени его стихи уже были переведены на многие европейские языки.

Новый взлет интереса к Бенну относится к середине века. Начиная с 50-х годов его творчество оказывает заметное влияние на развитие западногерманской лирики, В Швейцарии, а затем в ФРГ выходят сборники его стихов – «Статичные стихи» (1948), «Упоенный поток» (1949), «Фрагменты» (1951), «Дистилляции» (1953), а также его проза. Для многих молодых немецких поэтов Бенн был в это время непререкаемым авторитетом, мэтром.

В промежутке между двумя пиками литературной известности имя Бенна было связано с известностью иного рода. В 1933 году он выступил с позорной речью, прославлявшей третий рейх. Он не покинул Академию искусств, когда после прихода Гитлера к власти она превратилась в орудие нацистской пропаганды. По существу Бенн был единственным действительно крупным немецким писателем, воодушевившимся, пусть на недолгий срок, – отрезвление наступило быстро, – некоторыми идеями национал-социализма. Ему, почитавшему себя бесстрашным ниспровергателем всех иллюзий, полагавшему, что он в силах выдержать существование перед лицом абсолютной пустоты, почудилась вдруг возможность выхода из нестерпимой изоляции одиночества. Человек высокой образованности и рафинированной культуры, Бенн легко воспринимает в это время примитивно-демагогические лозунги национализма. В эти годы поэту не чужды домыслы о превосходстве белой расы. Преклонение перед культурой заменяется преклонением перед властью, которая, как ему померещилось, может осуществить обновление немецкого народа.

Подобные идеи не были для Бенна совершенно случайны.

Среди немецких писателей XX века именно Бенн, пожалуй, с наибольшей полнотой воспринял философию Ницше, отрицавшую смысл истории, гуманизма, рационального знания. Как и Ницше, он говорил о необоснованности религии и ненадежности расчета на силу и высоту человеческого духа. Вслед за Ницше он подчеркивал преобладание бессознательного темного начала в натуре человека. «Фоном для нас был Ницше», – писал Бенн за год до смерти, в 1955 году. На срок, равный всей своей жизни, Бенн остался в плену той духовной ситуации, которая задела на рубеже XX столетия многих крупнейших немецких художников, преодолевших ее, однако, под несомненным влиянием тех исторических событий, которые развернулись в два последующих десятилетия.

Еще в статьях Бенна 10 – 20-х годов мелькало слово «нигилизм», не исчезавшее затем из его лексикона вплоть до последних лет жизни. «Нет цели, нет ответа на вопрос: зачем?» – мог бы он сказать вслед за почитавшимся им философом.

Мир Бенна – это мир возведенного в принцип всеобъемлющего скепсиса не только по отношению к существующим формам общественного устройства, но и к любой положительной программе, идее, идеалу. Испытания на осмысленность своего существования не выдерживал человек. «Речь шла уже не о распаде отдельной личности и даже не о ветхости расы, континента или системы – случалось нечто, имевшее гораздо более широкий размах: ощущалось отсутствие будущего для целого замысла творения».

Мысль Бенна, неизменно напряженная, достигла как будто бы в конечном итоге полнейшего равновесия и успокоения. Бенн принадлежал к тем, для кого, казалось, были живы в наш беспокойный век идеалы классической соразмерности. (Та же «классичность» свойственна поэзии Т. -С. Элиота, романам Э. Юнгера, многим произведениям сюрреалистической живописи.) Но это была мнимая классичность. Успокоение было достигнуто ценой отказа сознания от органически присущей ему способности находиться в единоборстве с действительностью. Творчество Бенна несет в себе общий смысл – доказательство нестерпимости и нищеты нигилизма, исходящего из бессилия человека, его сознания, духа, нравственного чувства перед лицом жизни. Свою поэзию Бенн назвал как-то «зарифмованным мировоззрением». С редкой в литературе отчетливостью она фиксировала не только своими темами, но и стилем муки сознания, отрекшегося от себя самого и вместе с тем не способного существовать без тайных поисков ответа на вопрос о смысле и цели жизни.

2

С первых шагов в литературе и вплоть до последних произведений начала 50-х годов одним из основополагающих свойств его творчества оставалась статика. В его фразе заметно преобладание существительных. Некоторые стихотворения разных лет кажутся реестром предметов («Банан», 1925; «Поздно», 1953). Но суть не в увлечении техникой монтажа, никогда специально не занимавшей Бенна. Глаголы и прилагательные не изгнаны из его поэзии, однако надобность в них для него меньше.

Астры. Дни налитые.

Заклинания. Чары. Зов.

Медля, держат боги слепые

В равновесьи чаши весов.

(Стихотворение «Астры» из сборника «Статичные стихи». Перевод Б. Чулкова.)

В этих строчках все замедлено, уравновешено, остановлено, хотя бы на какой-то срок. Все присутствует в необычном состоянии легкости, невесомости, взвешенности. Ничто не движется. Ни одна чаша не тянет вниз. Подобное положение вещей в мире не раз описывается Бенном. В позднем стихотворении «Меланхолия» звук струн связывается с жужжанием, ароматами, легким, как крыло, платьем. Звук так же парит в воздухе, как запах, как легкая, будто не касающаяся земли, развевающаяся материя. В написанном за год до смерти стихотворении «О том, что плохо» Бенн говорил, что лучше всего умирать летом, «когда кругом светло и земля легка для лопат». Как будто сама собой, без всякой натуги поднимается эта земля, как будто бы ничего не стоит ей отделиться от своей массы и перейти в пределы другой стихии – воздуха.

Но странное чувство. Легкость у Бенна непременно связывается с почти физически ощутимой тяжестью. Ведь то, что висит неподвижно, будь это даже птичье перо, непременно напоминает о своей весомости уже потому, что его положение неестественно. «Опять придет зима, – писал Бенн в прозе 1949 года, – цвет и покой бронзы лежат над городом, и паутина проступает яснее». В этой фразе все характерно. По-прежнему перед читателем состояние, а не движение. Будущее только маячит впереди: пока оно «втянуто» в настоящее. Но ощущение неподвижности выражено еще и по-другому. Кружево невесомой осенней листвы (где все – неустойчивость, все – движение) видится автору в иной трансформации. Бронза – излюбленный цветовой отлив в его стихах и прозе – воспринимается одновременно и как давящая тяжесть металла. «Цвет и покой бронзы» – эти несколько слов, прочтенные вне контекста, вызывают ассоциации с безнадежным холодом памятников, смертью, непоправимостью. Знакомое состояние взвешенности («лежат над городом») таит в себе ощущение оцепенелости.

Над миром Бенна разлита тяжесть. В разные годы, будто признаваясь в этом, он писал о «мраморном цветении магнолии», о «шиферно-сером потоке». В его действительности различимы две субстанции. Что-то легко, невесомо, хрупко, явно безжизненно (как засохшие листья на деревьях осенью) и существует поэтому в мертвой отдельности, будто окруженное призрачной оболочкой. Но это лишь конечное состояние и последняя фаза предшествовавшего процесса, когда все живое прижато, скручено, сдавлено невидимым глазу прессом («вдавленные жертвы» в стихотворении «Сны, сны»), все втянуто в сумятицу хаоса, в бездонность единого резервуара, увлечено динамикой «упоенного потока». «Вначале был поток», – перефразирует Бенн в стихе первые слова «Книги бытия».

Бенн неоднократно сравнивал свою поэзию с потоком раскаленного стекла, Но в какой-то миг движение останавливается. Жар побежден холодом. От сечения через века («поперечное сечение» – частое слово в статьях Бенна об искусстве), от огромного разлета пространства («перенасытить себя географией» – считал он своей задачей) остаются сгустки, фрагменты, детали. «Упоенный поток», «река» – повторяющиеся эмблематические образы его творчества – преграждаются препонами (стихотворение «На плотине», 1934).

В поэзии Бенна образ обычно несет в себе разные временные пласты. Статика служит опознавательным знаком настоящего, современного состояния мира и человека. В раннем сборнике «Морг» сам исходный замысел заставляет показать человека как неживой предмет. Эта мысль еще более заострена дерзким приемом: препарированный труп уподобляется вещи – маленькая астра торчит, как из вазы, в разверстой груди утонувшего шофера. Но и мертвое тело напоминает своей случайной позой о когда-то кипевших в нем страстях.

В 20-е годы поэзия Бенна стремилась передать изначальную полноту бытия.

1. Назовем, например, одно из последних исследований, вышедших в ГДР: Peter Reichel, Künstlermoral, Das Formalismus-Programm spätbürgerlicher Dichtung in G. Benns «gereimter Weltanschauung», Berlin, 1974.[↩]