«Безумие» доктора Свифта

10 мая 1870 года Маркс писал Энгельсу: «Недавно я купил с аукциона за целых 4 ½ шиллинга четырнадцатитомное издание Свифта (1760). А потому, как только тебе понадобится заглянуть в свифтовские писания на ирландские темы, соответствующие тома будут тебе высланы» ¹.

Почти двадцатью годами раньше, в дни ожесточенных сражений по ирландскому вопросу, Маркс писал в статье, что в Ирландии необычайно увеличился рост сумасшествий, закончив словами: «И это та самая страна, в которой знаменитый Свифт, основатель первого в Ирландии дома для умалишенных, сомневался, удастся ли найти всего-навсего 90 сумасшедших!» ²

Джонатан Свифт действительно завещал свои деньги на постройку дома для умалишенных; об этом он писал в конце своих «Стихов на смерть доктора Свифта»: «Он отдал все немногое, что имел, на постройку дома для глупцов и безумцев³, и этим доказал, что ни одна другая нация не нуждалась сильнее в подобном заведении». (В не совсем буквальном переводе Ю. Левина:

Все то, что накопил с трудом,

Он дал на сумасшедший дом;

……………………………………………..

За дом в долгу пред ним страна;

Пусть лучший выстроит она.)

Стихи написаны в 1731 – начале 1732 года; а через одиннадцать лет, за три года до смерти, декан собора в Дублине Джонатан Свифт был признан невменяемым.

Сейчас установлено, что «невменяемость» если и была, то только отчасти; у Свифта случались лишь головокружения, тошноты, подавленность, глухота, отказ от общения с людьми, то, что через сто двадцать лет французский врач Меньер назвал «болезнью ушных центров» (так называемая «меньерова болезнь»); с безумием эта болезнь имеет мало общего. (Поразительно: задолго до болезни Свифт намеревался заняться тремя темами – описанием королевства Абсурдов, скромной защитой поведения сволочи во все века и… историей ушей.)

Тем не менее даже для солидной «Британской энциклопедии» создатель «Путешествий Гулливера» – несомненно сумасшедший. И скорее всего был сумасшедшим задолго до 1742 года, скажем, в 1725 году, когда писал свою злополучную книгу.

Однако почему злополучную? Книга о Гулливере почти сразу обрела славу, которую могут разделить с нею едва ли два-три десятка книг. Она стала любимой и у детей, и у взрослых. Ее читают и как захватывающий роман путешествий, и как сказку, и как философский трактат.

Но имеется у нее еще одна прерогатива. Свифт, его книга вызвали поистине кликушескую брань: «Лжец!», «Клеветник!», «Человеконенавистник!», «В какой навоз ты окунул перо?! Что за чудовище ты сделал из божьего создания?!»

Свифт шел в бой, предвидя побоище. Он принимал нападки с иронической улыбкой. В письме к своему другу, поэту Александру Попу, он сообщает, что некий епископ объявил «Путешествия»»собранием беспардонных врак». Свифт забавлялся тем, что выставлял себя в неприглядном виде; у него было пристрастие «ставить вперед худшую ногу» (идиома эта перекликается с гоголевским «Полюбите нас черненькими…»).

Но, вероятно, и он не предвидел накала злобы, вызванной его книгой. Впрочем, не столько книгой в целом, сколько одной ее частью. Последней, четвертой частью.

«Самая недостойная часть романа» (лорд Оррери, В. Скотт).

«Цель Свифта – очернить человеческую натуру» (Джеффри).

«Благородный человек задохнется в атмосфере этой главы» (Кауртен).

«В последнюю часть свифтовского Гулливера… заглядывать стыднее, нежели в те книги, что мы запрещаем как самые растленные и непристойные» (Дж. Харрис).

И Теккерей советовал слушателям не читать четвертую часть.

Впору было заявление: «Жаль, что не посадили в Бедлам до написания книги».

Ничего удивительного не было бы. Правительство Николая I, объявившее Чаадаева сумасшедшим, не было пионером; современника Свифта, Томаса Уолстона, за шесть лекций об евангельских чудесах объявили безумцем, затем посадили в тюрьму, где он и умер. Нет, не зря писал Пушкин: «Да вот беда: сойдешь с ума, и страшен будешь как чума, как раз тебя запрут».

Свифта не заперли, но – измерзавили. За одну часть книги!

Незачем напоминать ее содержание. Гулливер попадает в страну, где обитают гуигнгнмы, лошади, обладающие разумом. Свифту простили резкую сатиру в главах о лилипутах и великанах – бробдингнежцах. «Умных лошадей» тоже стерпели. Но рядом с лошадьми Свифт поселил племя йэху. Это – люди, люди, выродившиеся в нечто омерзительное.

Удержимся от пересказа последнего путешествия. В финале его Гулливер возвращается в Англию, преисполненный отвращения к людям, в которых видит подобие йэху. При встрече с женой падает в обморок. Утешение находит в конюшне, в обществе лошадей, не столь разумных, как гуигнгнмы, но похожих на них. Их ржание ему милее человеческой речи.

Как не уподобить Гулливера его автору, на закате дней чуравшемуся общества людей? Только человек, ненавидящий человечество, способный глумиться над ним, мог создать подобное. В этом были убеждены два века – XVIII и XIX.

Положение изменилось в нашем столетии. Мифы о «мизантропии», о «безумии» Свифта были рассмотрены с большой объективностью и признаны – мифами. (Отрадно констатировать, что одними из первых в защиту Свифта выступили советские исследователи.) Клеветниками оказались люди, обвинявшие в клевете на «божье создание» автора одной из самых здоровых в истории человечества книг.

Но что такое «здоровье»? Здоровье ума?

В статье «Свободное мышление» Свифт утверждал, что здоровых умом людей вообще нет. Мыслящий человек всегда безумен. С одной поправкой. «Разница между умалишенным, – говорил Свифт, – и так называемым нормальным человеком, – во всяком случае, в том, что обнаруживается в высказываниях, – состоит вот в чем. Умалишенный говорит обо всем, что пришло ему на ум, и так несвязно, как диктует ему его воображение. Человек здравого ума выражает подобные мысли только тогда, когда хочет этого, избегая выражать все то, что выразить не желает. Поэтому, если самый мудрый мудрец захотел бы высказаться, не контролируя мысли, давая им свободу быть выраженными в том виде, в каком пришли они в его голову, мы вправе были бы засадить его в сумасшедший дом».

В каком-то смысле это перекликается с мыслями соотечественника Свифта, Г. -К. Честертона: «Нельзя говорить, что мы все – сумасшедшие; но все мы не совсем нормальные точно так же, как все мы не совсем здоровы. Если бы среди нас появился абсолютно нормальный человек, его бы тут же упекли в сумасшедший дом. Многих из великих пророков считали безумными, на самом же деле, может быть, из них била ключом потрясающая, хотя и бессильная, нормальность».

Свифт превосходно знал, что желает сказать миру. И сказал это связно и точно.

Остановимся хотя бы на одной, менее обруганной, но многих поставившей в тупик, части «Путешествий».

Принято считать, что, в отличие от других частей, третья, созданная, кстати, после четвертой и описывающая путешествие Гулливера в Лапуту и соседние с ней страны, не только слабее, но и хуже построена. В примечаниях к русскому изданию переводчик пишет: «Путешествие в Лапуту показалось первоначально как друзьям Свифта, так и рядовым читателям наименее интересной и оригинальной частью Гулливера, и эта репутация довольно прочно укрепилась за ним. Между тем она может быть признана справедливой лишь в отношении композиции рассказа…»

И ниже: «По сравнению с остальными тремя частями повествование нескладно и беспорядочно…»

Но думается, что третья часть написана именно так, как написана, далеко не случайно. Жанр утопии, сказки, аллегории снизил бы действенность произведения (хотя все элементы этих жанров в нем налицо). Гигантская популярность жанра путешествий, книг Демпиера и «Робинзона Крузо» была использована Свифтом до конца. Именно так – с невниманием к композиции, в форме описания переездов из страны в страну – строились обычно «Путешествия». В первой, второй, четвертой частях «Гулливера» переездов почти нет; третья возместила потери; так, введена для пущей убедительности уже не вымышленная Япония.

Конечно, смысл третьей части не только в этом. Легко увидеть в ней злободневную сатиру на притеснение Англией Ирландии (второй город Лапуты называется Линдалино, то есть дважды Лин, Дубль-Лин, Дублин). А также сатиру на ученых. Чего только не надумали эти прожектеры! Один из них мечтает превратить в питательные вещества человеческие экскременты. Другой предлагает засевать поля мякиной. Третий советует хирургически соединять мозги заядлых спорщиков, дабы примирить их. И так далее. Несомненно, чушь. Но вот беда: почти 50 процентов открытий лапутян странным образом перекликаются с современными нам теориями. Накопление солнечной энергии в растениях (огурцах)… Не напоминает ли это о чем-то? Проект постройки дома, начиная с крыши… Да ведь недавно мы читали об этом в газетах. Машина, в которую кладут бумажки со словами, чтобы получить фразы, формулы, решения… Уж это-то нам хорошо знакомо!

Поразительно открытие лапутскими астрономами двух спутников планеты Марс. Спутники эти были открыты Холлом через сто пятьдесят один год! До Холла существование спутников отрицалось всеми астрономами; сам Холл, отчаявшись, прекратил поиски, и только жена убедила его продолжить работу. Поистине странно: писатели раньше ученых «вообразили» правду. Вольтер в «Микромегасе» (1752), возможно, вслед за Свифтом, пишет о двух лунах Марса. Считают, что и Свифт, и Вольтер подсмеивались над учеными. Удивительные насмешки, обернувшиеся пророчеством!

Но сейчас – к преступной, четвертой части.

Столько писателей и ученых вынесло ей свирепый приговор – Сэм. Джонсон, В. Скотт, Колридж, Маколей, Булвер-Литтон, Тэн, Веселовский, – что приходишь в оторопь, говоря о ней. Но время идет – и все становится на место. В современной «свифтиане» уже редко встретишь (хотя встречаются) топорные определения, наивные «приятия» и «неприятия». Все оказалось гораздо сложнее – и проще.

Пересмотрено утверждение о тождестве Свифта и его героя. Для Свифта любимый прием – сочинение от имени ничего общего с ним не имеющего персонажа: Исаака Бикерстаффа, М. Б., суконщика, безымянного автора гениального «Скромного предложения», Гулливер, рядовой англичанин со всеми добродетелями класса, казнившего короля, и со всею ограниченностью этого класса, класса м-ра Домби и Гладстона, настолько мало подобен резкому, ослепительно мудрому и остроумному, диалектически мыслящему писателю, что диву даешься, как проглядели это люди незаурядные.

Свифт и его герой…

1. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 32, стр. 417.[↩]
2. Там же, т. 9, стр. 235.[↩]
3. В журнале «Вестник Европы» за 1821 год -перевод сочинения некоего Рабенера: «О духовном завещании Ионатана Свифта»; автор якобы от имени декана сообщает, что дом предназначен не для подлинных сумасшедших, а «для сумасбродов в нравственном смысле, которые при здоровом теле часто носят в себе скрытые, самые опаснейшие и заразительнейшие болезни»; при этом приводится список ряда кретинов – лордов и их наследников.[↩]