Б. Н. Тарасов. «Мыслящий тростник». Жизнь и творчество Паскаля в восприятии русских философов и писателей

Книга Б. Тарасова впечатляет своей основательностью и универсальностью: ее с интересом прочтет и знаток творчества Паскаля, и человек, никогда прежде не открывавший книг знаменитого автора «Мыслей» (благо, это произведение французского писателя, равно как и его подробная биография, включены в книгу Б. Тарасова). Но замысел автора явно выходит за рамки свидетельств о восприятии творчества Паскаля русскими писателями и философами XIX – начала XX века.
Прекрасное знание предмета позволяет Б. Тарасову, отталкиваясь от паскалевской темы, представить нам широкую панораму русской религиозно-философской мысли двух минувших веков, подтверждающую дорогую ему мысль о центральном месте христианства в русской литературной традиции.
Роль скрепы, не позволяющей построенному автором зданию развалиться под тяжестью собранного материала, играют паскалевский дух беспощадного самопознания и его знаменитые оппозиции: между бесконечностью духовного потенциала человека и его материальной слабостью, между цельным религиозно-философским знанием и прагматической ограниченностью «постренессанса». Эти дихотомии оказались очень созвучны русскому сознанию, и в книге Б. Тарасова они выступают как музыкальные темы в сонате, повторяясь на разные голоса то в писаниях А. Хомякова о церкви, то в толстовских дневниках, то в стихах Тютчева.
Казалось бы, что общего может быть у православного фольклориста И. Киреевского с католиком Паскалем, математиком, про которого каждый парижский лицеист знает, что он – «образец французского мышления» и самый национальный из галльских философов? Б. Тарасов отвечает на этот вопрос по-русски широко: «…В православной традиции и в питаемых ею отечественной религиозной философии и литературе сохраняется антиренессансное, «паскалевское» понимание того, что без радикального «преображения личности» в Духе и Истине недостижимо спасительное высвобождение человека из природного плена дурной бесконечности, что эмпирическая действительность не исчерпывает всего бытия, что мир усовершенствуется не из себя, а должен воспринять сверхъестественную помощь» (с. 290).
«Широк русский человек, не мешало бы и сузить», – иронически заметит читатель после такого всеобъемлющего обобщения. С этой иронией можно было бы согласиться, если бы подобная «широкая» постановка вопроса не использовалась Б. Тарасовым для того, чтобы коснуться актуальных сегодня споров между Россией и Западом, по-новому открывая понятия, навязшие в зубах благодаря ежедневным упоминаниям в СМИ. Так, например, прогрессистскому «вигскому» пониманию гражданского общества славянофил А. Хомяков на страницах книги Б. Тарасова противопоставляет консервативное духовное понимание: «Всякое государство или общество гражданское состоит из двух начал: из живого исторического, в котором заключается вся жизненность общества, и из рассудочного, умозрительного, которое само по себе ничего создать не может <…> Беда, когда земля <…> выкидывает все корни и отпрыски исторического древа» (с. 322).
Преувеличение «вигского» реформаторского начала ведет к «антропоцентризму», а в итоге – к духовному оскудению.
Сегодня, когда Россия защищается от падающего в том числе и с родины Паскаля града обвинений в отсутствии в наших широтах гражданского общества, наблюдения Б. Тарасова звучат как никогда актуально.
Противопоставление соборного христианского начала «прометеевскому» антропоцентрическому автор прослеживает и у Льва Шестова (опирающаяся на веру культура Иерусалима и главенство разума в Афинах), и у Достоевского («начав возводить свою «вавилонскую башню» без всякой религии, человек кончит антропофагией»), и у Тютчева.
Тютчев, очевидно, особенно близок автору. В его творчестве паскалевское влияние бесспорно и глубоко. Именно Тютчев в стихотворении «Певучесть есть в морских волнах» ввел в русскую литературу вынесенный Б. Тарасовым в заглавие книги паскалевский образ человека как «мыслящего тростника» (то есть хрупкого физически создания с бесконечным интеллектуальным потенциалом).
Возможно, историк мог бы поспорить с приводимой Тарасовым историософией Тютчева, в которой католицизм, протестантизм и революция формируют «триединый фундамент современной цивилизации». В конце концов, именно католические движения встали на пути коммунистической революции в Испании в 30-е годы XX века, а протестантская церковь стала главным гнездом диссидентства в ГДР. Тем не менее филолог, а тем более – религиозный мыслитель, каковым предстает Б. Тарасов в своей книге, имеет право согласиться с поэтом, не соглашаясь с историками.
Д. БАБИЧ