Архаические конструкты в рассказе В. Распутина «Уроки французского»

Общеизвестно, что у Валентина Распутина был особый интерес к элементам, которые составляют миф в самом широком смысле этого понятия. Достаточно вспомнить повесть «Прощание с Матерой», где эти элементы являются не просто символами (например, царский листвень — и не дерево даже, а мировое древо), но скрепами бытия жителей деревни. Согласно этой художественной логике жители Матеры не могут покинуть место и потому, что листвень находится здесь, а мир, в котором они существуют, строится вокруг этого дерева-древа. Логической развязкой становится поджог: ось мироздания сгорит, мир рассыпется, бывшие обитатели этого мира разбредутся поодиночке кто куда. И сюжет заключается не в том, что Матеру хотят затопить, а в том, как посторонние бездушные люди уничтожают пространство жизненного мифа, взамен не давая ничего, кроме сомнительных посулов, которые пытаются выдать за веление прогресса.

Однако элементы мифа можно отыскать и в произведениях Распутина, казалось бы, весьма простых, почти лишенных событий и с мифом, на первый взгляд, никак не соотносящихся. Таков рассказ «Уроки французского» (1973), написанный от первого лица, из-за чего произведение кажется автобиографическим, хотя повествователь нигде не поименован, а реалий недостаточно для того, чтобы напрямую соотнести происходящее с детством писателя.

Речь идет о послевоенном периоде, когда жилось плохо и бедно. Вот как говорит об этом рассказчик:

Голод в тот год еще не отпустил, а нас у матери было трое, я самый старший. Весной, когда пришлось особенно туго, я глотал сам и заставлял глотать сестренку глазки проросшей картошки и зерна овса и ржи, чтобы развести посадки в животе, — тогда не придется все время думать о еде. Все лето мы старательно поливали свои семена чистой ангарской водичкой, но урожая почему-то не дождались или он был настолько мал, что мы его не почувствовали. Впрочем, я думаю, что затея эта не совсем бесполезная и человеку когда-нибудь еще пригодится, а мы по неопытности что-то там делали неверно.

То, что может показаться наивной детской фантазией, следует истолковать как рудименты мифологического мировосприятия. Повествователь ощущает себя частью природы, а свою плоть — субстанцией, пригодной для того, чтобы ростки в ней прижились и выросли. Рассказ идет от лица взрослого человека, следовательно, имеется значительная временная перспектива, и ни о какой детской наивности рассуждать не приходится: и по прошествии лет повествователь уверен, что мысль прорастить в себе зерна и картофельные глазки была правильной, только не выверенной на практике. Характерно, что местом посадки выбран живот, то есть чрево, орган мифологический (ср.: [Фасмер 1996: 52]), а не желудок — орган пищеварения, только поглощающий и уничтожающий, следовательно — неплодородный. Причем рассказчик употребляет не глагол «пили», который связан с физиологической реальностью, а глагол «поливали», уместный при описании мифологических процессов посадки зерен и произрастания их.

И дело тут не в лексике, а в понятиях, стоящих за тем или иным словом. Здесь, а также в иных вариантах репрезентации смысловой пары «архаика/современность», представленных в рассказе, архаика противостоит современности, очевидно или гипотетически присутствующей. Такое противопоставление архаического и современного автор не подчеркивает, а рассказчик, как представляется, не осознает.

Учительница французского языка Лидия Михайловна, которая старается накормить истощенного голодного мальчика, объясняет ему, что денег у нее для одинокой жизни достаточно, а ест она мало, боится потолстеть. Скорее всего, это лишь уловка, ложь во спасение, — в послевоенное время голодны все, но мальчик, не принимая по врожденной деликатности от Лидии Михайловны угощения и продуктов, воспринимает, однако, эти слова без малейшего удивления. Ведь он смотрит на учительницу как на существо из иного мира, где иные законы, в том числе и законы организма:

У нас в деревне говорили, запахивая голос глубоко в нутро, и потому звучал он вволюшку, а у Лидии Михайловны он был каким-то мелким и легким, так что в него приходилось вслушиваться, и не от бессилия вовсе — она иногда могла сказать и всласть, а словно бы от притаенности и ненужной экономии.

В данном обороте представлен процесс, сходный с «посадкой» и «культивацией» зерен и картофельных ростков в животе: