№7, 1990/Обзоры и рецензии

Американская книга о «Войне и мире»

G. S. Morson, Hidden in Plain View: Narrative and Creative Potentials in War and Peace, Standford, California. 1987, 322 p.

Появление в 1987 году новой монографии профессора Северо-западного университета (США) Гари С. Морсона вызвало восторженный отклик в американских научных кругах, заставив говорить об авторе только в превосходной степени. «Самый авторитетный специалист по русской литературе»предложил на этот раз свое собственное прочтение «Войны и мира», возвращая нам ошеломляющее чувство необычности, которое испытывали первые читатели книги. Автор монографии увидел в шедевре Толстого продукт сложного размышления писателя о природе истории и психологии, историографии и биографии. «Взгляды Толстого на историю, психологию и приемы повествования, – убежден американский ученый, – так же удивительно современны, как совсем недавно казались устаревшими. При ближайшем рассмотрении в них обнаруживается фундаментальная связь с основными вопросами сегодняшнего дня. Их тщательное изучение может способствовать развитию нескончаемого теоретического диалога. И это еще одна из причин, заставляющая нас вновь обратиться к «Войне и миру»(р. 80).

Творческая сверхзадача, поставленная Г. Морсоном, заключается в опровержении множества стереотипов, связанных с именем Льва Толстого, и в преодолении «последствий»формализма, неокритицизма, вульгарного социологизма и прочее, а также в вызывающем безусловное одобрение стремлении покаать и доказать органическую взаимосвязь всех компонентов структуры и содержания «Войны и мира»как единого художественного целого.

Хотя сам исследователь, определяя направление анализа и его исходную парадигму, подчеркивает, что не является приверженцем какой бы то ни было теоретической или критической школы в литературоведении, его работу выгодно отличает исторический подход к изучаемому явлению. Монография строится на трех исходных предположениях автора:

1) первоначальное восприятие критиками, современниками Толстого, «Войны и мира»как произведения идиосинкразического, то есть в высшей степени необычного, было верным;

2) «аномальные»особенности формы романа-эпопеи были преднамеренными;

3) идиосинкразия как продукт сложного осмысления русским писателем истории, философии и принципов повествования задумывалась в качестве иллюстрации к философским тезисам Толстого.

Примечательна и структура рецензируемой работы. По замыслу американского исследователя, она представляет собой загадку – с головоломкой, заданной в первой части, где ученый обращается к многочисленным «аномалиям»романа, с одной стороны, раздражавшим первых критиков, а с другой – заставлявшим их же признать «Войну и мир»шедевром. Ответы, приподнимающие завесу над тайной по мере углубления анализа толстовского романа-эпопеи, Г. Морсон дает во второй и третьей частях, исследующих соответственно философию истории (а также приемы повествования Толстого) и особенности психологизма русского писателя. Подобное построение книги обусловлено тем, что американский ученый трактует «Войну и мир»как произведение, которое пытается ответить на загадки существования, отрицая существование как загадку.Наиболее впечатляющей частью монографии следует вне всякого сомнения признать исследование исторической концепции Толстого и ее преломления в структуре «Войны и мира». Этому разделу и посвящена в основном предлагаемая рецензия.

Оценивая идеи Толстого, воплощенные в романе, Г. Морсон опирается на один из главных тезисов ставшей классической в зарубежном литературоведении книги И. Берлина «Еж и лиса: Взгляд Толстого на историю» 1. о необходимости отнестись со всей серьезностью к философии истории русского мыслителя, а также в признании эссеистских рассуждений и авторских отступлений не прихотью писателя и не тяжеловесным придатком к «семейной хронике», а необходимым элементом структуры романа, несущим важную смысловую нагрузку.

Проникновению в глубинные пласты «Войны и мира»американскому ученому помогает и знаменитая теория романа и романной формы М. Бахтина. Рассмотрев принципы повествования, историографии и психологизма Толстого применительно к бахтинским понятиям языка и полифонической формы романа как «диалога»сознаний (парадоксальный на первый взгляд синтез!), Г. Морсон приходит к выводу о возможности расширения и углубления теоретических выкладок советского исследователя на материале и с помощью «Войны и мира».Творческая переработка опыта, накопленного мировым толстоведением, вкупе с тщательным анализом влияния философии истории Толстого на структуру его великого произведения позволили Г. Морсону сформулировать собственную теорию, дающую, на его взгляд, ключ к верному пониманию «Войны и мира»как единого целого. Для этого, убежден ученый, необходимо осознать и осмыслить прежде всего один из важнейших исходных постулатов русского писателя, заключающийся в признании того, что «понимание смысла жизни содержится в ритме именно повседневной жизни, в обыденном и незаметном, а не в так называемых решающих моментах или критических ситуациях. Правда, которую мы ищем, – развивает эту мысль Морсон, – скрыта в явном, но тем труднее ее отыскать»(р. 5).Важный смысловой компонент теории Г. Морсона – концепция «отрицательного повествования», в соответствии с которой структура «Войны и мира»замышлялась Толстым как иллюстрация его философских тезисов и как вызов традиционным формам повествования (НЕ роман, НЕ эпос, НЕ поэма, НЕ историческая хроника), а аргументы писателя основывались на самоопровержении или подчеркивании неправдоподобия всех ранее сконструированных моделей объяснения того или иного исторического события. Показав непродуктивность какого-либо хода мысли, писатель представлял свое основное возражение толкованиям историков: все исторические события суть «совпадение бесчисленных обстоятельств», их причины «представляются в неисчислимом количестве», а история есть «бессознательная, общая, роевая жизнь человечества»(«Война и мир»).Такая позиция американского исследователя дает ему возможность расставить важные акценты на некоторых основополагающих философских мыслях Толстого: 1) Множественность причин, приводящих к совершению исторического события, гарантирует потенциальную значимость самого обыкновенного человека; невозможность уверенного знания того, что является действительно решающим в истории, гарантирует ценность любого вида человеческой деятельности. 2) Традиционный жанр исторической хроники, хотя и обладал широтой охвата материала, по мнению Толстого, страдал целым рядом недостатков, связанных в значительной степени с личностью повествователя-историка, которому невозможно «представить историческое лицо во всей его цельности, во всей сложности отношений ко всем сторонам жизни…» 2.. Это связано со свойственной человеку склонностью отыскивать ту «единственную»первопричину, определившую якобы ход истории.

  1. I. Berlin, The Hedgehog and the Fox: An Essay on Tolstoy’s View of History, N. Y., 1957, 128 p.[]
  2. Лев Толстой, Полн. собр. соч. (Юбилейное), т. 16, с. 9[]

Цитировать

Серых, Е. Американская книга о «Войне и мире» / Е. Серых // Вопросы литературы. - 1990 - №7. - C. 265-273
Копировать