Алексей Варламов. Андрей Платонов. 2-е изд.

Алексей Варламов. Андрей Платонов. 2-е изд. М.: Молодая гвардия, 2013. 546 с.: ил. (ЖЗЛ).

Рецензируемое издание, последовательная и цельная книга об Андрее Платонове, находится на стыке художественного произведения и литературоведческого исследования.

Собрать в единое целое идеи, переживания и события, которыми питалось творчество Платонова, действительно непросто ввиду их противоречивости. Тем не менее А. Варламову это удается.

Например, сложно говорить о религиозности раннего Платонова — юноши, писавшего богохульнические статьи и одновременно верившего в революцию и строительство коммунизма. Однако религиозность Платонова А. Варламов связывает не с «данью пролеткультовской моде» (с. 24), а с «утратой той веры, в которой был воспитан» (с. 24) писатель. Утраченную веру писатель переживал тяжело, пытаясь заместить ее верой то в пролетариат, то во всесильную науку, способную воскресить мертвых, то в мужичий рай. Такой же сложной предстает у Платонова проблема отношения к женщине. Рассуждения Платонова пропитаны и ненавистью, и презрением, и сознанием собственной слабости перед прекрасной половиной человечества, и восторгом.

Платонову как писателю свойственны крайности. А. Варламов цитирует, например, провокационные материалы о призывах молодого Платонова к уничтожению буржуазии, расстрелам. Эти радикальные идеи не раз будут воспроизводиться беспощадными персонажами «Чевенгура» и «Котлована». Утопия или антиутопия — жанровая основа этих произведений — вопрос настолько зыбкий, что Варламов прибегает в его решении к художественному приему: рассказывает историю о том, как некий «второй» человек, живший в Платонове, писал то, что «первый» Платонов никогда бы не допустил и не позволил себе самому.

«Котлован» поражает А. Варламова безысходностью, в целом не так уж свойственной Платонову. Даже «Чевенгур» по сравнению с этой повестью назван А. Варламовым «нежным» — за образы мечтательных и беззащитных революционеров Копенкина, Чепурного, Гопнера (хотя какая уж нежность в сценах чевенгурских расправ с «буржуями» — одних из самых страшных в русской литературе). Но «Котлован», где описывается своеобразная «античевенгурская антикоммуна <…> где все вкалывают как проклятые» (с. 186), — это первое произведение Платонова, в котором не остается надежды. А. Варламов выносит диагноз — богооставленность: «Автор «Котлована» ни на какие подмены не идет, словно изначально зная их иллюзорность и бесполезность. Он обозначает пустое место, которое ничем не может быть заполнено, ничем не зарастает, но болит нестерпимой, незаглушаемой болью» (с. 185).

«Второй» Платонов понадобился автору биографии для того, чтобы объяснить, как родилась антиутопия в творчестве писателя, который всячески сопротивлялся пустоте и «даже в самые отчаянные минуты жизни <…> не доходил до политического протеста и не переходил определенных границ, потому что как художник в этом пересечении не нуждался, а как пролетарский писатель <…> не мог себе подобного позволить» (с. 192).

Образ Платонова — дисгармоничный, сложный. «Да, был ерник… неудобен, груб, осел и хулиган <…> и с той поры <…> не изменялся» (с. 223), — соглашается с самохарактеристикой Платонова автор биографии.

Несомненно, Платонов не переставал быть советским писателем: «Платонов болел за строительство коммунизма» и «повесть свою писал потому, что верил в ее счастливое окончание не на бумаге, а в жизни» (с. 199). Эту идею автор биографии проводит через всю книгу. Даже после разгрома повести «Впрок» самим Сталиным Платонов принялся «исправлять ошибки», но от позиции советского человека и писателя он не отказывался. А ведь «так, как били на глазах у всего мира его <…> не били, пожалуй, во всей истории русской литературы никого» (с. 226), и у него было много причин возненавидеть советскую власть. Но на компромисс Платонов не соглашался. Такова позиция А. Варламова, с которой можно бесконечно долго спорить.

«Несбывшаяся мечта становится ядом» (с. 268), — цитирует А. Варламов слова Л. Леонова о позднем Платонове. «14 красных избушек», «Мусорный ветер»… Писатель создал много ядовитых произведений, содержание которых, по выражению Горького, «граничит с мрачным бредом».

А. Варламов также обращает внимание читателя на неизвестные произведения Платонова, вроде романа «Никодим Стратилат», на критику, которая кормила опального прозаика в трудные периоды его жизни, на увлечение Платонова переложением русских сказок. В последнем — талант «ядовитого» писателя проявился в новых красках. А. Варламов небезосновательно уравнивает обработанные или авторские сказки, малоисследованные и почти неизвестные массовому читателю, с такими шедеврами, как «Епифанские шлюзы», «Чевенгур» и «Котлован», таким образом реабилитируя поздний этап творчества Платонова, «протекавший в болезни и неприятии литературной жизни» (с. 521).

Надо сказать, слово «реабилитация» кажется неожиданно уместным по отношению к замыслу книги А. Варламова о Платонове. Писатель предстает в книге не только «мрачным пессимистом», каким его считали, но и «самостоятельным и агрессивным творческим явлением» (с. 305), как сказал Максим Горький.

А. ГОГАНОВА