Адресат – будущее

Нынешнюю ситуацию в литературе я бы сравнил с известным телефонным разговором Сталина и Пастернака, когда поэт сказал:

– Нам бы надо, Иосиф Виссарионович, встретиться, поговорить.

– О чем?

– О жизни, о смерти.

Сталин, как известно, повесил трубку. Но Пастернака не тронули.

Так и теперь: на том конце провода повесили трубку и после десятилетий угроз, подкупа, лести, шантажа и заигрываний слышны короткие гудки. Зато в писателей не стреляют, не убивают, не сажают по политическим причинам в тюрьму – нас просто не замечают. Пишите что хотите, делайте что знаете. Все равно вы никому не нужны. Редакции журналов и издательства – это не «Останкино», политического капитала здесь не наживешь, рекламы не разместишь, так что никакого мало-мальски серьезного влияния на общественную жизнь литература сейчас не оказывает. Русская литература с ее традициями, ее прошлым и, что очень важно, устойчивым материальным положением (ведь издательства в свое время приносили колоссальную прибыль государству и писателей бедными не оставляли) пошла по миру, как нищенка с протянутой рукой.

Впрочем, на мой взгляд, пошла по своей собственной воле. Долгожданная, и в первую очередь творческой интеллигенцией чаемая и подготовленная, гласность сыграла с нами злую шутку. И дело даже не в том, что после бурного всплеска обвалились, как рубль, тиражи толстых журналов, а с ними упал и интерес к литературе. Дело в том, что казавшееся очистительным и обнадеживающим время перестройки было с самого начала поразительно фальшивым. И за эту фальшь мы теперь справедливо расплачиваемся.

Ни при каком застое никто не лгал так беззастенчиво и самозабвенно, никогда не было столько агрессивности и злобы, как в журнальных и газетных статьях конца 80-х – начала 90-х годов. Столько было тогда шумихи вокруг полубездарных, ныне благополучно забытых романов, сколько словоблудия, шельмования и брани. И, что обидно, не только записные горлопаны, но и писатели, причем писатели с именами, позволили втянуть себя в дешевую политическую борьбу, развязанную людьми, от литературы достаточно далекими. Добровольно выстроились в две шеренги: напра-, нале-

и принялись друг друга оплевывать, тем самым абсолютно дискредитируя не только себя и современную литературу в глазах читающей публики, но даже те идеи, из-за которых весь сыр-бор разгорелся.

Явление это было, если не ошибаюсь, названо групповщиной, но теперь оно стало достоянием истории. На смену пришло нечто более основательное – клановость, за которой ни «правой», ни «левой» идеи нет, а стоят какие-то весьма чужие литературе интересы. Главным сделался не текст, но имя. Широкой публике на манер нынешней рекламы стиральных порошков навязывался определенный круг авторов, критика лепила имидж, чтобы легче было толкнуть товар. О художественных достоинствах речь не шла. Классический тому пример – история с нашумевшим романом «Невозвращенец», написанным просто на уровне графоманском.