В конце 2023 года в рамках школы писательского мастерства «Пишем на крыше» впервые прошел вебинар для подростков. Под руководством редактора «Вопросов литературы» Елены Погорелой участники осваивали основы литературного творчества и рецензирования текста. Результаты занятий вы можете увидеть сами: в этот материал редакция собрала самые яркие тексты участников и отзывы на них.
Стихотворение под названием «Автопортрет» было для меня как уверенный твердый голос, который не кричит, а говорит с нами, глядя в глаза. Это было остро, колко. «Я хочу увидеть его — само зло в этих глазках презренных, что таится в них глубоко». Мне очень понравилась беспристрастная речь лирического героя, как он холодно говорит о себе, как о монстре. Конфликт, может быть, не совсем понятен читателю с первого раза, но, перечитав стихотворение несколько раз, ты находишь все новые и новые моменты, которые цепляют твое внимание. Например: «Над птенцом беззащитным, к несчастью, рано треснула скорлупа. И нельзя, невозможно спасти его!»
Для себя в этом стихотворении я отметила такие образы, как букет астрагала, Сатаны, спины (кривая, чья-та). В сочетании они вызывают чувство страха и тревоги. В целом настроение текста таинственное и пугающее. В некоторые моменты хочется спрятаться и не читать дальше. Безусловно, чувствуется индивидуальность автора, его слог, четкая и емкая рифма. Я бы хотела выделить цитаты, которые мне запали в душу: «Я художник, я всё это вижу. Вижу зверя, не вижу себя», «Ну да что я всё о натуре? Что мне дело до пресных костей? Пока кто-то машет мечами, я бьюсь росчерками карандашей», «Вы любите грозы, но вы покупаете громоотвод. Вы боитесь, а монстры — ни капли. Зло идëт через море вброд…»
Благодарю автора за искренность и оригинальность.
Екатерина Василевская
(9 класс, г. Москва)
Автопортрет
Босой наступаю на стëкла. Ненависть выше презрения. Что я себе крикну, если я не достигну прозрения?
А я ничего не крикну. В руках моих только краски, и передо мною — зеркало. Пора рисовать себе маску.
Слова, словно ссохшее масло, просто въедаются в облик. Тот, кто это увидит, умрëт от смеха до колик.
Я бесталанен, я знаю! Я одержим, но не злом. И добро во мне лишь гноится — не отсечь никаким ножом.
Первый мазок на стекле — фиолетовый, как астрагал. Он тёмен, словно пространство под тысячами одеял.
Эти ломаные конечности, непонятный кривой оскал. И под глазами усталыми синеет красный фингал.
Ну, да что я всё о натуре? Что мне дело до пресных костей? Пока кто-то машет мечами, я бьюсь росчерками карандашей.
Я бесталанен и странен! Вывел монстра на полотно. Его взгляд — неглубокая речка. Его детство — игра в домино.
Чуть дрожит от нервного импульса, и ломается домик из лжи. Что вонзать в грудь пустую, как ветер? Драгоценные злые ножи?
Если сердца у монстра не будет, он прорежет себе его сам. Он не будет ложиться ночами, и не будет вставать по утрам.
Всё разбито, разрушено, сломлено, словно в детстве чья-то спина. При виде этого монстра рассмеялся бы сам Сатана.
Я художник, я всё это вижу. Вижу зверя, не вижу себя. Над птенцом беззащитным, к несчастью, рано треснула скорлупа.
И нельзя, невозможно спасти его! Он мутировал от холодов. Так чему удивляюсь теперь я, если вижу, что он — нездоров?
Его могли звать бесподобно, его могли звать королëм. Но с престола бежал он бесславно, гонимый вслед февралëм.
Его могли звать, преклоняясь, как перед нежным цветком. Но он не цветок — не склонится, движимый злобным добром!
Его могли звать непреклонно, словно хищника на водопой. Но не дождутся инстинкты — он напьëтся своею слезой.
Его могли звать, как поэта, вереницей из нежных чернил. Но снова ошибка! О небо, что за монстра я породил?
Это вы называете мною? Для вас это — автопортрет? А знаете что? Я согласен! Плету астрагала букет.
Посмотрю я на вас, полных страха. Вы ведь так восхищаетесь злом! Но поймите, оно восхищает, пока это — о ком-то другом.
Вы любите грозы, но вы покупаете громоотвод. Вы боитесь, а монстры — ни капли. Зло идëт через море вброд.
Вам удобно зло под контролем, в ошейнике злая собака. А если собака сорвëтся? Вы крикните — «монстр, в атаку!»
Я бесталанен и страшен! Вывел монстра на полотно. Его взгляд — коридоры больницы. Его действо — игра в домино.
Не дрогнуть от нервного импульса, не сломится домик из лжи. Что вонзать в грудь пустую, как ветер? Затупившиеся ножи?
Если сердца у монстра не будет, он прорежет себе его сам. Он не будет ложиться утрами, и не будет вставать по ночам.
Всё разбито, разрушено, сломлено, словно чья-то кривая спина. При виде этого монстра помолился бы сам Сатана…
Арина Баяндина (публикуется под псевдонимом Артур Баяндин;
9 класс, г. Новосибирск)
Главный герой рассказа Екатерины Василевской представляет собирательный образ человека вообще.
В гармонии с природой, в уединении с естественной средой, вдали от города и других людей человек ощущает себя человеком. Без постоянной спешки, без давления времени, без зависимости от окружающих. Лес с давних времен считался убежищем, пространством инициации и встречи с бессознательным. Земную жизнь пройдя до половины, герой текста оказывается в лесу, между двух миров – горнего и дольнего.
Ощутив себя частью природного мира, отпустив бытовые проблемы и тревоги, оставив их вместе со своей оболочкой на Земле можно освободить душу. Однако живой человек должен оставаться в своем мире. Нельзя забирать душу живого. Потому в пространстве текста мгновенно нарушается хронос – убегающую душу осаждают высшие силы, человека приводит в чувство звезда (озаряет и ослепляет – противоположные по смыслу слова; либо звезда сначала озарила, а затем ослепила героя, либо она озарила его разум (высокое), а ослепила глаза – тело (низкое), что коррелирует с идеей текста; однако соседство слов похоже на ошибку), резко наступает ночь. Человек возвращается на Землю посредством предупреждения зверя, то есть благодаря связи с природой и животным миром.
Возвращение характеризуется ощущением своего тела. Кажется, все снова как прежде – бытовые мысли, чувство холода, потребность в пище. Однако теперь человек способен не поддаться их власти. Он оказался на Земле, он снова смотрит на мир глазами человека («воробьи превратились в коричневые комочки на ветках»), проясняется время действия: «А он – свободный человек, ушедший с одинокого поля в первом часу ночи». Но ушедший не тем, кем был раньше. Теперь он знает нечто большее о своей связи с Миром: не только о способностях тела, но и возможностях своей души.
Иногда мы оказываемся настолько придавлены земными делами, что забываем о том, что каждый из нас – часть Мира. Екатерина, как та самая звезда, озаряет читателя этой мыслью.
Юлия Савкина
(11 класс, Московская область)
Под диким орешником
Слышалось сонное щебетание. То ли соловьи, то ли обычные воробушки пели неподалеку в лесу. Туман оседал. Муравьи метались под порослью, готовясь к рабочему дню. А он… А он вдыхал запах мокрой от росы травы, с каждым выдохом отпуская напряжение, начиная с мозолей на ступнях и заканчивая заусенцами на пальцах рук. Мошки заползали в его нос и уши, отчего было слышно, как они шепчут что-то, потирая крылышки. Но разбирать их слова он не считал нужным: насекомые говорят о чем-то своем, насущном, непонятном нам. Вдобавок его голова и так раскалывалась от шумных рассуждений. Эго постоянно захватывало его тело, не давая свободы подсознанию и душе. Вечный поток мыслей-тревожных, мрачных или бессмысленных — не дает думать о главном, о чем-то по-настоящему важном – священном.
Сейчас же все было по-другому. Он не был на работе или в отпуске, на рыбалке или конференции. Он был здесь. Прямо под диким орешником. Освободив свою голову от вечного волнения и беготни, он не задавался вопросами «А жена?», «Я закрыл дверь перед выходом?», «Через сколько дней я поеду обратно?» Лишь думал… Впрочем, даже этого он не делал. Лёжа в огромном поле, которое только-только осветили первые нежные лучи солнца, он ощущал. Ощущал под собой каждую сломанную, прижатую под давлением его тела к сырой земле травинку. Ощущал, как местами кожа соприкасается рыхлой почвой, и чувствовал ласковые дуновения ветра, охлаждающие кончик его носа. Все это казалось таким незначительным и не примечательным до тех пор, пока его тело внезапно не стало обретать невероятную легкость. Будто что-то теплое, светлое разливается от грудины по всем органам и конечностям, освобождая от пут, гниющих корней, привязывающих его к земле, и позволяет выйти душе из видимой оболочки. Он не осознает новое чувство. Это что-то большее, чем простое расслабление, большее, чем будоражащая возбужденность. Теперь он не слышал топота жучков рядом с собой, не чувствовал, как хлопковая рубашка постепенно промокает, он не замечал, как бьется его сердце. Лишь невесомость окружала тело.
Идут секунды. Минуты. Годы? Время потеряло свой смысл. Остались он, его полупрозрачное облачко сущности и космический вакуум на Земле. Он умер? Или именно это называется жизнью?
Вдруг – шорох в кустах. Душа дрогнула и свалилась обратно в кокон из костей и плоти. Беспомощно она искала свое место в теле. Мозг вместо сердца, а сердце где-то в уголке. С новым шорохом сухих веток дух обрел нужное положение. Он распахнул глаза. Яркий свет звезды озарил и ослепил его. Темное, глубокое синее небо задержало привкус космоса после тайного вознесения. Где-то над ухом влажно дышала лиса. Она видела его насквозь. Видела, как открытая кожа на шее покрывается еле видным инеем, как пальцы окоченевают от ночного мороза, как трескаются сухие губы. Он снова стал чувствовать тело, как оно просило пищи и обогрева. Снова мысли врываются в коридоры разума. Казалось, эго заполняет его. Не в это раз. Тепло, поднявшее его душу, осталось, наполняя силой и благодарностью. Оно медленно перетекало вместе с кровью. Он поднялся. Вокруг было так же тихо, как утром. Ничего не изменилось. Муравьи засыпали около своего домика, воробьи превратились в коричневые комочки на ветках. А он…
А он – свободный человек, ушедший с одинокого поля в первом часу ночи.
Екатерина Василевская
Кристина в своем тексте «Незабудка» взяла трудную для описания временную эпоху. Вообще, писать про Великую Отечественную войну всегда сложно. Писатели-фронтовики Б. Васильев, Ю. Бондарев, В. Быков оставили великие, а главное – искренние произведения про ту эпоху. Мы же утратили связь с тем временем и знаем о нем только по фильмам, текстам и песням.
Кристине очень многое удалось в рассказе. Во-первых, он – «живой». Диалоги приближают читателя к персонажам, заставляют сопереживать им. Во-вторых, несмотря на исключение некоторых моментов (например, не известно кем и где служил Сережа, про Сталинград просто сказано – битва под Сталинградом, без подробностей), в тексте есть цепляющие и трогательные подробности с выбором имени будущего малыша Сергея.
Во-вторых, мне нравится идея самого рассказа — она жизнеутверждающая, добрая. Несомненно, в тексте присутствует драма, которая не может трогать сердце читателя. Рассказ получился очень эмоциональным.
В-третьих, у автора встречаются в повествовании определенные символы, «пасхалки», (например, синий платочек), которые, как нить Ариадны, ведут нас к произведениям прошлых лет. Думаю, такая преемственность устанавливает связь с лучшими произведениями той эпохи и подталкивает внимательного читателя углубиться в литературу данного исторического пласта.
Рекомендую «Незабудку» к прочтению. В этом рассказе присутствует определенный вайб, который оставляет приятное послевкусие и может заставить вернуться к творчеству Кристины – снова и снова.
Анастасия Семенова
(9 класс, г. Ростов-на-Дону)
Незабудка
– Маша, Маша!
– Что произошло, Сережа?
– Маша, я сдал экзамены и осенью поступлю в инженерное училище!
– Я рада за тебя. Очень рада.
– А ты помнишь, как я за тобой в первом классе бегал?
– Конечно, помню, – немного смутившись, ответила девушка.
– А за косички как дергал?
– Помню. Все помню.
– Какая ты у меня памятливая… За это и люблю тебя.
– Что ты сказал?
– Я люблю тебя, Маша. Выходи за меня.
– Сережа…
– Если ты мне откажешь, я пойму, – ответил юноша.
– А коли откажу, что ты сделаешь?
– Ничего… На Светке женюсь.
– Нет! Нет! Нет! Я согласна, Сережа…
Он подхватил девушку на руки и закружил ее в своих объятьях.
– Мы будем самыми счастливыми на свете!
– Да. И ничто нас не разлучит.
Это был конец мая тысяча девятьсот сорок первого года…
В ночь на 22 июня Маша не могла заснуть. Все ворочалась, а потом встала. Родители спали в соседней комнате с закрытой дверью, поэтому не слышали скрипа пола, прогибавшегося даже под легкими шагами Маши. Девушка выпила стакан воды, затем снова легла. Сон не шел. Она присела и открыла ящик, откуда достала синий лоскуток, напоминавший маленький платочек; его подарил Сергей в тот самый день… Самый лучший день в ее жизни.
Маша приложила его к губам, затем посмотрела еще раз. И сначала одна слеза упала на лоскуток, затем другая, третья… Причины не было. Но сердце ее словно чувствовало надвигающуюся беду, которая была совсем близко…
Двадцать второе июня. Роковой день для всей страны. Голос Левитана прозвучал по радио. Многие парни уже покинули свои дома, в которые никому из них уже не суждено было вернуться…
– Сережа, ты же вернешься?
– Вернусь, родная.
– Обещаешь?
– Обещаю. Клянусь. А когда это произойдёт, сыграем самую прекрасную деревенскую свадьбу! – лицо юноши озарила улыбка. – Береги себя.
– Обязательно. И ты себя тоже…
И потянулись бесконечные дни и ночи. Вскоре пришла новость о том, что отряд бойцов, в котором служил Сергей, блистательно отбил несколько атак фашистов, безуспешно пытавшихся прорваться к основной линии сил советских войск. Увы, но поражений наших солдат было куда больше, чем немецких…
Маша, а вместе с ней и родители, не находили себе места от волнения. А не так давно девушка узнала прекрасную новость, о которой вначале сказала родителям, а после решила написать коротенькое письмо любимому:
Сереженька!
Хочу сообщить тебе о том, что у меня будет ребенок. Пока неясно, мальчик или девочка, но все уже знают и радуются за нас. Мы тебя очень любим и ждем. И сильно скучаем.
Очень хочу, чтобы вы с товарищами придумали имя для малыша.
С безмерной любовью,
Твоя незабудка.
Когда Маша закончила, она сложила бумагу в треугольник, подписала и погрузилась в воспоминания о том, как получила своё прозвище…
… – Здравствуй, Маша! Держи, это тебе, – Сергей вручил девушке маленький, простой, но очень красивый букет.
– Это же незабудки!
– Верно.
– Мои самые любимые цветы, ведь они словно небо.
– Правда?
– Разве я могу соврать тебе?
– И точно. Будь тогда моей Незабудкой.
– Почему именно ей?
– У тебя глаза – будто эти цветы…
Тем временем на передовой шли ожесточенные бои. Сергей очень подружился с бойцами своего батальона, которые в шутку иногда называли его «ракетой».
– Сорокин, тебе письмо пришло! Отдали командиру.
– Дай скорее! Это наверняка Машенька моя.
– Жена?
– Пока нет, но скоро будет.
– Надеюсь. Пусть у вас все хорошо будет.
– Спасибо, брат!
У друзей Сергея была замечательная традиция – если кому-то приходит хорошая весть из дома, то этот человек объявляет её остальным товарищам.
Наступило время обеда. Молодой человек развернул бумагу и прочитал…
– Ну, что у тебя?
– Ракета, не тяни.
Сергей помолчал еще немного, а потом радостно закричал:
– У меня будет ребенок!
– Поздравляем, брат! – и все они бросились обнимать будущего отца.
– А кто будет? Сын или дочь?
– Пока никто не знает.
– Неважно. Главное, чтобы здоровенький и крепенький родился.
– Это верно. Она просит имя придумать.
– Если девочка, пусть Настей назовет.
– Катей!
– Женей!
– Парень если, пусть тоже Сергеем будет!
– Нет, Вася лучше!
– Петя!
– Братцы, хватит! Пусть будущий отец сам решит. Да, Серега?
– Согласен.
Сергей дописал письмо, затем решил перечитать:
Дорогая моя Машенька!
Не беспокойтесь за меня. Ребята у нас тут замечательные, друг за друга горой стоят.
Как получил твое письмо, весь засветился от радости! Сразу с друзьями начали думать, как назвать ребёнка. Уж не знаю, как ты, а я хотел бы сына со своим именем. Если дочка, то пусть будет Катей. Как та девушка из песни.
Жди меня, и я вернусь.
Обнимаю крепко-крепко,
Твой Сережа.
Только он запечатал письмо и отдал почтальону, как тут же раздался голос командира.
Получив письмо, Маша побежала к матери Сергея, чтобы прочитать вместе.
Пробежав глазами по строкам, она расплакалась от счастья и рассмеялась одновременно.
– Что такое, Маня?
– Галина Петровна…
– Манька, постой. Я же разрешила не обращаться ко мне официально. Ты же мне как дочь.
– Простите. Тетя Галя, он тут пишет, как они всем своим батальоном имя придумывали.
– И что же надумали?
– Хочет сына Сергея или дочку Катю.
– Добро. Хорошие имена. И то, и другое. А там поглядим, кто будет.
Прошло несколько месяцев. У Маши родился сын с прекрасными синими глазами. Как и просил отец, мальчика назвали Сергеем. Все его очень сильно полюбили и постоянно играли с ним в свободное время.
– Мама, ты разбалуешь мне его!
– Пустяки, дочка. Все хорошо будет. От Серёжи нет новостей?
– Нет, – покачала головой Маша. – Пока не пишет.
– Ничего, скоро будет. Я уверена.
– Надеюсь, мама…
Семнадцатое июля тысяча девятьсот сорок второго года. Началась битва за Сталинград. По радио шли нерадостные сводки…
– Мама, мама! Там же Сергей!
– Что такое?
– Там… Под Сталинградом…
– Дочка, не бойся. Все будет хорошо.
– Дочка, не бойся. Ты верь и жди!
Прошло три месяца. В дом к Галине Петровне постучались.
– Добрый день.
– Добрый. Вам кого?
– Галину и Петра Сорокиных.
– Я Галина Петровна. Что-то нужно?
– Вам тут пришло…
Женщине вручили листок с надписью «Извещение». Её смысл был предельно ясен…
– Господи… Неужели?..
– Примите мои соболезнования. Извините. Прощайте, – почтальон ушел.
– Петя… Петя, иди сюда… – Галина Петровна, оседая, звала мужа.
– Боже… Сергей? – женщина кивнула. – Как же мы Маше скажем?
Наступил вечер, и Маша зашла к Галине Петровне. Женщина старалась держаться, как могла.
– Здравствуйте, тетя Галя!
– И ты, моя дорогая…
– А что с вами такое? Вы плохо себя чувствуете?
– Да…
– Ой, тетя Галя, мне такой сон страшный снился сегодня ночью… Словно я в каком-то темном лесу одна брожу. А вокруг темная-темная ночь. Вдруг нахожу старую избушку. Захожу, а там ничего нет, только кровать одна. А на ней кто-то лежит под синим-синим покрывалом. Я подхожу, смотрю, а там Сергей… Я закричала и проснулась… Что с вами, Галина Петровна?
– Ох, Манечка…
– Говорите! Что-то с Сергеем?!
Женщина не могла произнести ни единого слова – до того душили слёзы. И она лишь сказала:
– Он…
– Погиб, – Петр Иванович вышел из своей комнаты. – Маня, мы не хотели тебе говорить пока…
Пошатнувшись, Маша схватилась за косяк двери.
– Я пойду. Не провожайте.
Этой ночью она рыдала в подушку, стараясь не разбудить сына. Под утро ей всё же удалось ненадолго провалиться в забытьё…
… – Маша! Машенька!
– Серёжа?
– Я пришел тебя попросить о том, чтобы ты позаботилась о нашем сыне и родителях. И о себе.
– Сережа… Как же я без тебя?
– С тобой все будет хорошо. Я обещаю присматривать за вами всеми оттуда, – Сергей поднял взгляд вверх.
Прошло время. Молодая женщина с маленьким сыном пришла на могилу Сергея Сорокина.
– Смотри, Серёжа. Это твой папа, – малыш поглядел на скромный каменный памятник. – Ты на него очень похож…
Маша взяла сына на руки и посмотрела мальчику прямо в глаза.
– Какой ты у меня красивый. Весь в отца…
Мальчик взглянул на солнце и тут же зажмурился. Маша рассмеялась и снова посмотрела сыну в глаза, в которых словно отражалось небо. Синее. Безоблачное.
Кристина Живайкина
(11 класс, г. Саратов)
Сельская жизнь. Это безусловно воробьиная (я бульварная серая птица) мысль о грошовости сознания. Каков хронотоп? Автор не обрисовывает его: мы все его знаем. Думается, в рассказе было достаточно упомянуть грязную и тяжелую, как серый калач, бочку или, в конце концов, кастрюлю цвета оскомины, и читатель с легкостью ощутил бы пространство одинокого племени. Вижу хромированную речушку, что делит единственную охотничью тропинку на две стороны, курятник-из-за-реки, глупых и набожных животных, хозяина в духе станции, лежащего, видимо, на кушетке, которая (если позволите) завивает себе жесткие, бичевальные бигуди. Этот мир страшен, но все в нем настолько несчастные и полоумные, настолько ахматовские кукушки, что там хочется жить. Все они проиграли, и потому безразличны к страхам кровеносного хозяйства и огнестрельной охоты. Будто старики с желудками, скомканными, словно рваные гармони, они сидят на расстоянии кофейной таблетки, дряхло подпуская друг друга к самым паутинным язвам. Как Тридану беззубому уступают сыр, они понимают друг друга, как калека калеку, и уступают место под солнцем какой-то прорве.
Одна только жива – Варькирия. В ее «меховых доспехах» еще варятся горячая тяпка или угри вен хозяина, ядовитый тройной зуб и Джон Буль. Она осталась в послушничестве: лишь бы остаться среди плотоядного, половозрелого зверья, среди копеечной ненависти со звоном малиновых куриных гребешков. Она желает вернуть жадность и гордость молодости. А ей вслед, словно промывание чайного ситечка, свистит: «Утоплю дуру». И было время, когда хозяин на это решился. Но разве мог он бороться за покой, когда тот и так наводнял его жизнь? Когда в его жизни не существовало противопоставления и соблазнов? Но Лунный Пес здесь – это абсолютный сартровский Юпитер. Он за сановническую чуждость пороков и каинское понимание их цены. Варькирия, не видя в своих безумных похождениях вреда, совершает их вновь и вновь с богобоязненной острасткой. Мыши осознают, что им нужен «длинный кнут», щетинистая масса старика, а не сыр – им нужно отчаяние, но не пища. А Варькирия жаждет найти Замок, а не убить старика, но разве не проливаешь больше крови, раскачивая туберкулезную вагонетку ребер? Все живет на безрассудной цели: корсак беснуется от голода, курицы мечутся от страха, собака желает перегрызть корсака, хозяин хочет застрелить корсака. Отказываясь от флера мудрости и ощущения, они тянутся к жертвам. Это некоторое воскрешение, воскрешение бессознательности греха. И как сказал опять-таки Жан Поль Сартр: «Жизнь лежит по ту сторону отчаяния».
Я благодарю автора за упорный труд над текстом и смелые мысли.
Даниил Баязитов
(9 класс, Санкт-Петербург)
ВАРЬКИРИЯ
1
Он был обречён. Вожак Тридан. Наконец-то она его выследила. Отважная воительница Варькирия в своих меховых доспехах, тускло переливающихся в сумраке.
Тридан. О его тройном ядовитом зубе ходили страшные легенды. Все боялись его. Все, кроме Варькирии. Отважная дева открыто объявила ему войну. В одиночку вступила в схватку с многочисленным его войском. И вот сейчас, – она не сомневалась, – перед ней был сам Тридан. Уверенный в своей безопасности, он собирался сытно пообедать. Где-то сверху и снаружи притаились его дозорные. Варькирия знала это. Сколько раз они успевали предупредить своего вожака, и он ускользал из, казалось бы, сомкнутых лап.
Теперь всё было по-другому. Варькирия много ночей провела в томительной неподвижности, забывая о своём дыхании. И только собственное сердечко, ей чудилось, выдаёт её, торопливо и оглушительно сотрясая крепостную стену, в которую Варькирия врослась давящей вечностью ожидания.
Все потайные ходы были теперь известны. Схема расположения караулов, система их подмены. И вот перед ней сам Тридан, ничего не подозревающий. Отважная воительница прищурила глаза, отмеряя расстояние до цели, тихонько повела плечами и приготовилась к броску…
Внезапный яркий свет ослепил её. Прямо перед носом пролетел огромный сапог и с грохотом впечатался в дощатую стену. Но к тому времени Тридан и его свита успели ускользнуть.
– Варька! Тупая ленивая дура! – закричал хозяин. – У тебя под носом мыши разгуливают, а ты сидишь и смотришь!
«Он побежал по левому переходу, и спрячется скорее всего…» – ещё не совсем привыкнув к яркому свету, отважная воительница в меховых доспехах внимательно просчитывала следующий шаг Тридана.
Точно! Ждать его справа!
– Ах, ты, поганка!
Хозяин, увидев, как вальяжно Варька бредёт к выходу, в два прыжка подскочил в одном сапоге и решил наподдать босой ногой по этой тощей кошачьей заднице, но промахнулся и сильно врезал мизинцем стопы по косяку.
Вспыхнувшая боль опрокинула назад. Ткнувшись спиной о стеллаж, хозяин повалился на пол. Откуда-то сверху, скользнув из-за мешков, выпорхнула тёмная тень и больно вдарила по животу жёстким ребром, обрубив ругательства, которые уже собирались взорваться в груди.
Придя в себя, он пошарил по полу рукой. Да, он не ошибся. Это был тот самый портрет в толстой самодельной рамке из берёзы. Он сам его закинул сюда, на стеллажи. В тот день, когда она бросила его, ушла… Он тогда долго целовал её пальцы, умолял не уходить, не бросать его. И стало невыносимо смотреть на её улыбку, и он забросил этот портрет подальше.
– Дура ты, Варька. Единственная баба осталась в избе. Должна помогать мне, а ты, – обиженно проговорил он, тяжело поднимаясь. – А карточку надо вернуть назад, в комнату. Ничего-то ты, дура, не умеешь.
Хозяин прохромал в угол, и принялся нащупывать пол, отыскивая сапог. Где-то из прорехи в мешковине ручейком посыпалось зерно. Вспомнился маленький треугольный кусочек сыра.
«Где-то ведь тута мышеловка», – подумал хозяин и в следующую секунду почувствовал звонкий короткий щелчок.
2
Как-то шумно вдруг стало вокруг! Куры-из-за-реки горланили не умолкая: «Варварка устроила погром в лагере беззащитных поселян! Не щадила ни детей, ни стариков!»
«Опять как всегда», – грустно подумала Варькирия и посмотрела на тот берег. Там, у самой воды, недавно вырос высоченный забор, на котором постоянно топтались теперь куры, обзывая её. Но не это беспокоило отважную воительницу.
– Не слушай ты их, они всё врут! – послышалось за спиной. Это старая цепная собака Грета решила утешить её. Гордая дева в меховых доспехах неспешно обернулась. «Глупая она, деревенщина. Но добрая», – подумала Варькирия и любезно согласилась съесть сосиску, предложенную ей.
– Это хозяин утром подкинул. Он у нас добрый, правда?
Варькирия промолчала. Что-то не выходило у неё из головы, но что, она никак не могла понять. Отчаянно взвизгнула пружина, и дверь кладовки распахнулась.
– Я тебя, поганка, утоплю! Вот этими своими руками! Прямо сейчас!
– Беги, Варька! – ахнула Грета. Варькирия посмотрела на приближающегося хозяина, потом отвернулась к реке. Точно! Вот, что смущало деву в меховых доспехах: за забором мелькала чья-то белая лапа. И всегда, когда она появлялась, куры-из-за-реки начинали горланить всякие обидные вещи.
Звонок телефона отвлёк хозяина, и он захромал в другую сторону.
– Да, всё готово! Банька истоплена! Дробь я засыпал. Куда пойдём? Я думаю, от берёзы направо, в гору.
Хозяин судорожно закашлялся. Берёзы-то давно нет, но уж слишком удобный ориентир.
– Батя, ты где? Алло? Ты в порядке?
– В порядке, – торопливо ответил хозяин. – Говорю, в гору пойдём. За валунами там, помнишь? Зайцев там поразвелось.
В сарае закудахтали. Это куры свои:
– За дальним запретным лесом проснулся дракон.
Тут же откликнулись куры-из-за-реки:
– Дракон идёт! Час возмездия для Варьхен настал!
«Ничего хорошего за рекой нет, – подумала отважная дева, – кроме Мудрого Пса». Варькирия с теплотой вспомнила о нём и его одинокой башне. Это он поведал ей, как можно вернуть бросившую их хозяйку: нужно пройти по жёрдочке над священным кубком, и в самом центре его заглянуть в глубину. Там, в толще воды, откроется видение, в котором хранятся все ответы.
– Обязательно проверь аптечку в машине, сынок! Мало ли что. Бинты чтоб были, и всё такое…
Воительница задумалась. Перед ней над священным кубком легко колыхалась тоненькая жердинка. Почему хозяйка их бросила? В то утро она, Варькирия, принесла на подушку пойманного бойца Тридана. Хозяйка стала ругаться. И она ведь права. Чем хвастаться? Это просто глупая неуместная кошачья гордыня. Вот, если бы она словила тогда с десяток таких бойцов, и завалила бы ими всю подушку, вот тогда бы хозяйка была бы в восторге. Но тогда она, Варькирия, ничего не умела. Воевать по-настоящему она стала только сейчас.
– Конечно, передай ей трубочку… Здравствуй, моя хорошенькая! Да, бегает! Да, что ей станется! Нет, ещё крылья не выросли, но она обязательно полетит! Уже совсем скоро.
Всплеск воды отвлёк хозяина. Он увидел, что в садовом баке барахтается Варька. Тут же подскочив, он выловил её, но упустил в воду телефон, мерцающим сомиком скользнувшим в илистое дно.
– Да что же это такое! – зарычал хозяин, и, сорвав сапог, метнул его в дрожащую кошачью тень. Сапог попал в опору навеса и отлетел Грете в морду.
– Как я тебя ненавижу! Поганая кошка! Всё из-за тебя!
Хозяин закашлялся. Когда-то он уже хотел утопить Варьку. В этом же баке. Но оставил её зачем-то. А тут ещё внучка: «Она не Варька! Она – храбрая Варькирия, которая умеет летать!»
Придумает же такое.
3
Отважная воительница выбралась из реки и заспешила к одинокой башне. По её меховым доспехам ручьём стекала вода. Но Варькирия не чувствовала этого. Ей срочно нужно было увидеть Мудрого Пса: когда она заглянула вглубь священного кубка, она увидела запретный лес и огромное чёрное крыло… Всё, что она успела увидеть. Что бы это могло означать?
С утра как-то всё не заладилось. Всё валится из рук. Вот и печка в бане, которая всегда весело и задорно потрескивала дровами, в этот раз закапризничала, начала чадить, плеваться дымом. Вон он, широкой полосой пополз по участку, даже воду толком не разглядеть. Хозяин тыкался лопатой в дно бака, пытаясь уцепить телефон, да куда там! Только муть раскрутил по дну. Что там? Гости что ль? Да, рано ещё.
Послышался лай, глухой, дребезжащий, какой-то даже немного задумчивый. То не Грета, то кобель соседей. Коварный узкий, но очень глубокий ручеёк разделял их участки. А весной так вообще в реку превращался. Да и ладно! Соседи там тоже очень странные поселились. То привет, земляк, привет, чуть ли не обниматься лезут, а то и вовсе неделями хмурятся, стреляют косыми взглядами и всё шушукаются там у себя.
Да что он там всё гавкает? Долгий лай всегда вызывал у хозяина тоску и боль в животе. Хотелось спрятаться, а руки сами тянулись к ружью: зверьё опять было где-то рядом. Бросив лопату, он сплюнул и вышел к ручью. И даже не удивился. Опять эта поганка! Уселась перед забором и дразнит пса.
– Порвут её, точно. Либо я утоплю. А ну, брысь!
Хозяин зарыскал взглядом по берегу, подыскивая, чем бы запулить бы в эту дуру. Но когда он выпрямился, Варька уже, как по волшебству, испарилась.
«Дракон уже рядом, поспешай, Варькирия! – сказал Мудрый Пёс. – Скоро он будет здесь, и ты должна встретить его во всеоружии. Отправляйся в дикое поле. Там найдёшь одинокий большой камень. Под ним спрятан волшебный меч. С ним тебя никто не сможет одолеть. Но только избранные, сильные воины смогут поднять тот камень. Не просто сила, а только сила духа может поднять вес того камня. Ты готова?»
Конечно, она готова! И она добудет себе оружие.
4
Полночь. Окна замка наглухо закрыты. Вокруг сидят рыцари, а на заглавии – король Тридан. Пока он что-то обсуждал со своим советников, рыцари перешёптывались меж собою. Но вот Тридан замолчал, выпрямился. И в зале мгновенно наступила привычная ночная тишина.
– Мир всем нам, сидящим здесь! – кивнул король своим воинам. – Хочу поздравить каждого из вас, каждого, кто дожил до этого часа, не оставшись в лапах у «серой смерти». Други мои! Мы сейчас здесь, во вражьем логове, у этого Запретного Стола. Видите треугольный камень на нём? Крохотной частицы этого камня хватит на то, чтобы все мы обрели невиданную силу и могущество. Кто не побоится приблизиться к Запретному Столу?
Едва король закончил, как лес отважных рук взметнулся в воздух.
– А ты, Зерек? Что же ты? – Тридан сразу заметил замешкавшегося в нерешительности совсем юного бойца.
– Я… я готов, мой король…
– Вот и славно. Зерек будет избранным! – громко провозгласил Тридан и тихонько добавил: – Вспомни, чему вас учили. Приём «Длинного кнута».
– Д-да, мой король, я готов.
Все с завистью и любопытством смотрели на избранника Тридана. Зерек осторожно обошёл Запретный Стол, принюхался и замер.
Чего он ждёт? Шёпот побежал по рядам рыцарей. Сам король уже было поднял руку, как Зерек вдруг резко крутанулся на месте, щёлкнул хвостом по треугольному камню и ловко увернулся от свирепой лапы, брошенной Запретным Столом.
– Хватайте камень! Уходим! – крикнул Тридан ликующим рыцарям.
За пыльной завесой из паутины на него смотрел скрюченный измождённый старик. Опять он сгорбился. Вот и сын его постоянно ругает: «Что ты, батя, всё полусогнутый ходишь? Ты же не в землянке. Ходи прямо! Потолки то высокие». Хозяин ещё раз взглянул в осколок зеркала, оставленного когда-то среди банок с засолами, и протопал в дальний угол.
Так и есть! Мыши стащили сыр и не поймались. Бесполезная мышеловка, подкинутая собственной пружиной, валялась на боку. А рядом, словно в насмешку, блестела полоска фольги от обёртки сигарет.
– Вот куда делась та пачка! – хозяин аж присел от удивления. – Ну, Варька! Никакого толку от тебя. Утоплю поганку.
5
Снова лай. На этот раз все собаки разом. Задыхаясь от кашля, хозяин выскочил с ружьём и обомлел. На пустыре за ручьём скользил в траве корсак, да ещё какой здоровый. И на собак ноль внимания. Вот это ничего себе! Может, бешеный? Только бы не спугнуть!
Отважная воительница совсем выбилась из сил. Сколько ни пыталась она поднять волшебный камень, не удавалось даже сдвинуть его, даже шевельнуть. «Я не избранная! Я недостойна!» – шептала она, глотая слёзы. Она всех подвела, всех! И хозяина, и хозяйку, и Мудрого Пса. Как она встретит дракона?
– Что такое, милочка? Не выходит? – услышала она рядом ласковый шёпот. Джон Буль. Его ещё тут не хватало. Где-то ниже по течению река делилась большим островом, и говорили, что этот наглый лис живёт там.
– Проваливай отсюда!
– Ну зачем же так грубо? Может тебе помочь? – Джон Буль медленно приближался, осторожно обходя камень кругом.
Отважная дева понимала, что силы неравны. Вокруг поле – ни убежать, ни скрыться. Единственный шанс, ударить первой. Ошеломить врага.
«Что он там нашёл! Неужели заяц забрёл?» – хозяин притаился в кустах, выжидая удобный момент для выстрела. Сейчас корсак подойдёт чуть вправо, там большой камень. На его фоне будет заметней. Сколько раз хозяин пытался выкорчевать тот камень. Тогда же он об него споткнулся. Но та глыба расширялась в земле и вовсе оказалась не камнем, а проросшим наружу остатком скалы. Вот! Удобный момент!
Хозяин выстрелил. Но в последний момент, на камень вдруг выскочила Варька и ему пришлось дёрнуть стволом. И корсак, и эта дура, бросились в разные стороны.
С досады хозяин чуть не сломал об колено ружьё.
– Ненавижу тебя, поганка! Опять лезешь куда не просят! Залезла тогда на макушку, ну и оставалась бы там! Чего орать то было?! На весь околоток всё зверьё перебудила. И здесь теперь тоже! Только дробь извёл.
– Утоплю тебя, – хозяин задумался, стоит ли смотреть камень. – Да, а потом застрелю. Будешь знать.
Наконец, он решил не лезть через реку. Потом сына пошлёт глянуть.
6
Стыдно признаться, но ещё никогда так не было страшно отважной воительнице в меховых доспехах. Она куда-то бежала, перепрыгивала через какие-то стены, пока не очутилась в каком-то замке. Нет, не замок! Она в одинокой башне Мудрого Пса! А вот и он сам, с кем-то говорит в уголке. Варькирия уже хотела броситься к любимому наставнику, но… у Мудрого Пса кончики лап были белые. Варькирия только сейчас сообразила, что никогда не видела Мудрого Пса. Только его голос был знаком.
– От твоих рыцарей требовалось только одно! – злобно прорычал Мудрый Пёс. Нет, такой голос Варькирия не знала.
– Слушаться меня! Вот и всё, что нужно было! Но вы все твердили о свободе! Говоришь, мало бойцов осталось, а кто завёл дружбу с совами? Но это же додуматься надо было!
Варькирия с трудом узнала того, к кому обращался Мудрый Пёс. Тридан! Какой же он был жалкий и беспомощный! И зубы у него были самые обычные, – маленькие, кривые, жёлтые, а многие уже и наполовину обломаны. Так это ведь сам Мудрый Пёс постоянно твердил о тройном ядовитом зубе!
– Я устал, – сказал Тридан. – Мы больше не можем воевать. Варькирия истребляет моё племя. Нам надо уходить отсюда.
– Потерпи немного. Впереди последняя решительная битва. Твои бойцы переправятся и подсыпают ядовитое зерно тем курам. Только не вздумайте сами его жрать! Когда яд подействует, твои бойцы перегрызут курам шеи, а пух подбросят на лежанку Варькирии. Вот увидишь, свои же и избавятся от неё.
«Надо предупредить своих кур», – решила отважная воительница и осторожно выбралась из одинокой башни.
7
«В знак доброй воли, наши посланцы принесли богатые угощения для мирных жителей! Да здравствует свобода!»
Это надрывались куры-из-за-реки. И сразу же подхватили свои куры: «Богатые дары! Нет бессмысленной жестокости!».
Когда Варькирия выбралась из реки, она сразу поняла, что ядовитое зерно уже в кормушках. Она тут же отогнала кур, а зерно выбросила в сторону. Куры стали возмущаться, а особенно, та рыжая, что всегда первой подхватывала кудахтанье кур-из-за-реки.
– Фу, как некрасиво мы поступаем, – послышался сзади знакомый вкрадчивый голос. Опять Джон Буль. Как он посмел забраться сюда?! От такой наглости даже Грета забыла залаять. Корсак спокойно прошёлся перед самым её носом, вильнув хвостом.
– Не удивляйтесь, – улыбнулся Джон Буль. – Ваши куры мне с радостью подсказали, до куда достаёт цепь вашей милой собачки. Я ваш гость, встречайте. Да, кстати, угощайтесь! Не слушайте эту завистливую Варькирию.
Рыжая курица подскочила к зернам, торопливо склёвывая их. Остальным курам помешала Варькирия.
И сразу же куры-из-за-реки: «Варварка морит голодом мирных жителей!». Свои куры тоже стали возмущаться, но тут вдруг рыжая курица свалилась замертво, дрыгнув пару раз лапами.
– Не переживайте, – ласково проговорил Джон Буль, увидев, что желающих клевать зёрна больше не нашлось. – Не хотите травиться, я вам и так шеи посворачиваю.
Грета опомнилась и бросилась на корсака. Но цепь заканчивалась в шаге от лиса, который вначале вздрогнул, а потом захохотал. Варькирия прыгнула, пытаясь столкнуть его к собаке, но Джон Буль ловко увернулся.
Услышав отчаянный лай, хозяин выскочил с ружьём во двор. Возле курятника кипело сражение. Варька билась с лисой, и куры ещё мешали прицелиться. Куры! Они-то что делали? Хозяин не поверил своим глазам. Они обступили колышек, к которому была привязана Грета, и лапами рыли землю вокруг него!
И Грете удалось сорваться! И через секунду вся живность, даже куры, оказались за ручьем, гоняя по пустырю корсака. Хозяин побежал следом, пытаясь на ходу прицелиться. И вдруг ноги его запнулись, и он покатился вниз.
Та самая, он это сразу понял, яма. И тут же нахлынул на него удушающий кашель.
Вспомнил улыбку на фотографии. Он тогда умолял её вернуться. Долго целовал её пальчики… Сколько их было? Два или три? Всё, что он тогда нашёл во вспаханной обугленной земле, задыхаясь от невыносимой боли в животе, от кашля, колом встрявшем поперёк горла. А он всё твердил, умолял, чтобы всё исчезло, ушёл этот нестерпимый ужас. И берёза чтобы вернулась назад. И всё вернулось, стало прежним.
Поздно ночью приехала машина, и какой-то мужик потащил его из воронки…
– Мы нашли ту самоходку, батя. Никто не ушёл. Все получили сполна.
Оказывается, сын. А он ничего не мог ему ответить, кашель мучил его. Хотелось только одного: чтобы никогда не было той страшной секунды, когда он споткнулся о камень. Когда он бежал предупредить, что берёза – хороший ориентир для наводчика, особенно макушка с этой проклятой орущей Варькой, которая туда влезла и боялась спуститься.
После того страшного дня, Варька вернулась через неделю. Было горько и несправедливо от чего-то. Тогда-то он и решил утопить её. Но садовый бак оказался пустым. Он вспомнил, что тогда собирался наполнить его, и насос до сих пор там, стоит возле скважины.
Вместо воды он налил Варьке молока. А потом заметил, что у неё из ушей течёт кровь. А в доме, как назло, ни одного бинта, ни одной аптечки.
Кто-то бежал по полю. Много-много ног. Хозяин выскочил из воронки. Свои. Бежали оба сына с женами, и внучка. Но почему такие испуганные лица? Оказалось, бежали, за ним. Из-за него.
Сегодня же банька, и охота. Теперь можно охотиться. Мин больше нет, и осколки теперь не летают…
– Деда, а расскажи, что дальше было!
На следующее утро отважная воительница в меховых доспехах вышла на берег реки. На крыльце, на той стороне, стоял старый облезлый пёс с белыми кончиками лап. Варькирия подняла высоко над головой огромный лисий хвост и помахала им. Старый пёс споткнулся и покатился с крыльца, он вообще не любил лестницы.
Куры-из-за-реки молчали.
Тимофей Кир
(9 класс, г. Новотроицк Оренбургской области)
Те книги, которые ты читаешь в детстве – самые важные книги. И именно по ним ты меришь всё остальное прочитанное. Рассказ «Самокат» один из тех, которые заслуженно мог бы стать современным аналогом рассказов моего детства. В нём есть всё: атмосфера наивности и беззаботности, девчачья лёгкость и непосредственность, идеальная старшая сестра, которой у меня никогда не было и приятное горькое послевкусие, заставляющее по-другому взглянуть на переход из детства в мир – если не взрослых, то – юношества.
Самокат из названия истории – символ взросления героини, хорошо гармонирующий с основной идеей. Это текст от лица школьницы, которая живёт обычной подростковой жизнью и очень любит свою сестру. Скоро у неё день рождения, и дедушка обещал подарить ей самокат. Но весь мир девочки Гали меняется, когда пандемия коронавируса накрывает страну, заходит в каждый дом и каждую семью. И прикосновение смерти заставляет её наконец повзрослеть.
Ещё в советском «Маугли» была высказана идея, что детство кончается, когда ты узнаешь, что смерть существует, а юность — когда умирает близкий тебе человек. Этот месседж дублируется и в рассказе «Самокат». Для автора характерен не только стиль советских детских рассказов (Драгунского, Алексина, если угодно), но и идеи того времени. В то же время в канву повествования гармонично вписаны названия соцсетей и других современных явлений, поэтому для юного читателя текст не покажется слишком оторванным от реальности, «выдуманным», с другой стороны, для родителя он не будет казаться «искусственным», так как язык совершенно не «спотыкается» об эти названия, а скользит легко по словам.
Очень точно передана смена эмоций героини, которая поначалу не ощущает опасности, пока та не коснётся лично её семьи. Примечательно сравнение страха со страшилкой о чёрном гробике. Мы не воспринимаем опасность, какого бы масштаба она не была, пока она ни затронет лично нас. И это сравнение с детской страшилкой, кажется, лучше всего описывает эту проблему человеческого восприятия.
Болезнь дедушки наносит серьёзный удар по детству главной героини, её мир начинает меняться. Страх и тревога от близости смерти проникают в её сердце, сердца её близких. Ничто уже не будет как прежде. Описание дедушкиной болезни и влияние его смерти на героиню – это именно то, что делает рассказ очень живым и естественным, как бы парадоксально это ни было. Простота, с которой юная писательница говорит о взрослых и серьёзных вещах, заставляют думать о том, через что действительно она прошла, прежде чем написать этот рассказ. Не каждый взрослый взялся бы говорить об этом. В пьесе «Это случилось в Виши» Артура Миллера один из героев произносит: «Если такие вещи происходят, значит можно найти для них и слова». И, кажется, нет ничего более логичного, чем если подросток будет говорить с подростками о подобном на одном языке.
Постоянное повторение фрагмента «начало – это…» разрежает гнетущую атмосферу там, где всё становится слишком плохо, и не даёт забыть самого главного: конец – это всегда начало чего-то нового.
И финал рассказа, где героиня принимает судьбу и отпускает своих самых близких людей, оставляет горьковатое послевкусие. Ты знаешь, что это печальный конец, но самое важное, что это начало жизни нового человека. И взрослая Галя уже никогда не станет той, кем была в начале. Развитие персонажа в таком коротком рассказе на самом деле поражает. И чувство радостной грусти, даже самого настоящего взрослого, возвращает в тот день, когда и ему пришлось попрощаться с наивной порой детства.
Полина Яковлева
(10 класс, г. Москва)
САМОКАТ
Мне всегда нравится начало. Чего бы там ни было. Начало книги, начало фильма, начало лета или начало новой жизни. В этом столько позитива! Когда я думаю о начале чего бы то ни было, я думаю только о том, как много хорошего произойдет. Принцесса встретит своего принца, добро обязательно победит зло, а мы с Варей будем куда-нибудь мчаться на самокатах по району.
Варя — это моя старшая сестра. Ей четырнадцать, и она самая лучшая на свете. Иногда мне кажется, что когда Бог задумал совершенство, он сотворил Варю. Что может быть красивее ее копны непослушных рыжих волос и глаз зеленее лета? Варя умеет всё — готовить, вышивать, делать домашку на «отлично», слушая при этом музыку по телефону. И если кому-то надо учиться, то у Вари всё получается легко, с первого раза. Как будто она оттачивала своё мастерство давно, еще до рождения, а сейчас, просто вспоминает, так сказать, пройденный материал.
Варя обычно говорит: «Ты, Галя — симпатичная, а я — красивая. Ты, Галя — сообразительная, а я — гениальная». Я с этим полностью согласна. Как можно не соглашаться с очевидным? Иногда мне досадно, что хоть Варя и моя старшая сестра, но любит она меня недостаточно, меньше, чем мне бы хотелось. Ее любовь, как солнечные лучи, достается всем — маме, папе, дедушке, бабушке, друзьям, старой и беззубой соседке, живущей через дом с нами, молчаливой продавщице тете Нюре, всем, кто хоть однажды встретил ее, увидел ее улыбку, перебросился с ней пару слов.
Начало всегда прекрасно. В нем столько надежд, планов, желаний, а может даже сюрпризов.
Когда объявили локдаун и нам разрешили не ходить в школу целых три месяца, я была в восторге. Можно было слушать музыку с Варей вместе, рисовать в скетчбуках, смотреть видео в тик-токе. Варя помогала мне с домашкой и, я стала разбираться в математике лучше, чем раньше. Вместе мы составляли кроссворды по истории, читали книги и писали сочинения. Лучи любви и внимания старшей сестры доставались теперь только мне. Друзья Вари превратились в короткие сообщения в вацапе, родители — в регулярные звонки с их работы, а все едва и очень хорошо знакомые люди просто исчезли из нашей жизни. До чего же прекрасно было начало!
«Корона» уже шагала по стране. Мы к ней относились, как… к гробу на колесиках. Ну, детский такой фольклор — гроб на колесиках выехал из столицы и едет в ваш город, гроб на колесиках едет по вашему городу и ищет вашу улицу, гроб на колесиках нашел вашу улицу и теперь ищет ваш дом… Кого этим можно напугать? Вот и нас совсем не пугал «Covid-19». Мы не боялись его, когда в столице появлялись первые больные. Мы не думали о нем всерьез, когда отделение онкологии в нашем городе отдали для больных «короной». Нам стало страшно лишь тогда, когда заболел наш дедушка…
Он кашлял всегда. Бабушка говорила, что здоровье свое он потерял на шахте, а мозги разменял на сигареты. Его кашель был обыденностью, как дожди в ноябре, поэтому первые дни на это никто внимание не обращал. Однажды бабушка позвонила нам в слезах среди ночи: «Я не знаю, что делать! Володя (это мой дедушка) стал задыхаться. У него жар. Я вызвала скорую…»
«Корона» уже не казалась мне безобидной страшилкой, слушая которую, можно приятно укутаться в одеяло и в свое удовольствие дрожать, предвкушая дальнейшее развитие истории. Нет, я чувствовала, что меня обманули, меня ни за что ни про что наказали, обидели несправедливо и вдруг. Я не знала, что будет дальше, я мочила слезами подушку и слышала, как в соседней комнате вздыхает Варя.
Наш дедушка умер, и мы не смогли попрощаться с ним. Его болезнь была опасной даже после его смерти. Дедушку хоронили в закрытом гробу, на кладбище родители нас не взяли.
«Ты веришь, что он умер?» – спросила Варя меня, рассматривая фото дедушки на комоде после похорон.
Я отрицательно мотнула головой. Еще в понедельник мы с ним говорили по телефону. Он обещал, что купит самокат на мое десятилетие, до которого остался ровно один месяц. Как можно поверить в то, что никогда не видела? Я не верю в эльфов и друидов, я не верю в смерть дедушки. Ведь он обещал мне крутой подарок, а обещания надо выполнять. В это я верю.
Звуки умерли в нашем доме. Никто не включал телевизор, мы перестали садиться за обеденный стол вместе. Варя прекратила слушать музыку, а я предпочитала молчаливо рисовать узоры пальцем на стене перед сном. Во сне я видела дедушку. Он шел по пустой дороге и катил самокат, украшенный глупыми разноцветными ленточками. Останавливался перед нашим домом, махал мне рукой и говорил: «Галюня, выходи! Видишь, я не забыл о своем обещании! Я его выполнил!» Я хотела бежать к нему, но меня не пускала Варя. Она говорила, что на дороге никого нет. А я злилась и плакала. Просыпалась обычно в слезах и первым делом стремилась к окну и с тщетной надеждой одергивала занавеску…
Начало — это предрассветный туман в парке аттракционов. Знаете, такие развлечения всегда есть на море. Рано утром, когда о солнце напоминает только светлеющая мгла, еле различимые железные махины дают волю воображению. Вот там притаился монстр с гигантскими лапами, а здесь спит большая змея. Можно бояться безопасно, ведь ты понимаешь, что это всё неправда, что стоит солнцу прожарить росу, и это место наполнится детским смехом и весельем.
Я продолжала жить с ощущением начала в своей жизни даже когда стала слышать кашель Вари за стенкой, даже когда стала кашлять сама. Родители вызвали педиатра Ольгу Ивановну. Ей не понравилось мое дыхание, а еще больше ей не понравились дыхание Вари, наша слабость, температура и сатурация. Нас с Варей госпитализировали. В скорой я держала Варю за руку. Она была горячее моей.
Я не люблю больниц. В них нет ничего домашнего, все кругом незнакомые. Каждый в своей палате, как майский жук в спичечной коробке. Варя кашляла за стеной, я ей отвечала своим кашлем. Легкие просились наружу. Я задыхалась. Я хотела увидеть хоть одно знакомое лицо, но вместо людей видела лишь защитные костюмы и маски. С родителями общалась только по телефону. Я давала им обещание, в которое не верила сама. Обещала выздороветь и обязательно отметить день рождение дома.
Ночью я проснулась от странного звука. Тинь-тинь, тинь-тинь, тинь-тинь. Механический тоненький звоночек. Почти неслышное шуршание колес. С трудом встав с кровати, я подошла к двери. На пороге стоял дедушка:
– Привет, Галюня! Ну, чего ты? Мне не рада? Я ведь не забыл о твоем дне варенья. Смотри, какую красоту приготовил!
Передо мной блестел новенький самокат. Именно такой, какой я хотела. Зеленый, с коробкой передач, со скоростью до 25 км в час, с глупыми разноцветными ленточками. Осталось только его опробовать, прокатиться по больничному коридору, вылететь на всех парах из тесной палаты и по-максимуму разогнаться в предрассветной мгле. Это ведь начало. Отличное начало нового дня.
Но всё вдруг испортила Варя. Она выглянула из своей палаты и, подмигнув мне, сказала:
– Галя, не всегда я права была. Это я — симпатичная, а ты — красивая. Это я — сообразительная, а ты — гениальная. Ты свой день рождение должна отпраздновать дома, ты ведь обещала родителям, а обещания всегда надо выполнять. Давай я пока вместо тебя покатаюсь на самокате. Ты же не против?
И хоть мне очень хотелось сделать пару кружков на желанном подарке, я не могла перечить старшей сестре. За Варину улыбку я готова была отдать всё на свете. Даже самокат.
Дедушка улыбнулся мне, а потом хлопнув Варю по плечу, весело крикнул: «Ну, чего замерла? Катись, катись, дорогая!»
Утром я проснулась в отличном настроении. Дышать было легко, я чувствовала, что иду на поправку. Мне хотелось домой. Я постучалась в стену Варе: «Сестра, как дела?»
В ответ тишина. Наверное, еще спит. Хорошо, что не кашляет.
Мое отличное настроение продлилось недолго. Через полчаса в слезах позвонила мама: «Галечка, Вари больше нет с нами. Она умерла этой ночью».
Анастасия СЕМЕНОВА
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Они ещё школьники.
Скептики полагают, будто единственное, что их интересует – это онлайн-игры и то, сколько лайков у них в соцсетях. Школьные учителя жалуются на свободное падение уровня читательской культуры, конца которому до сих пор не предвидится. Родители беспокоятся одновременно и за социальную адаптацию, предполагающую умение находить «общие точки» с окружающей социальной средой, и за дальнейшее образование, подразумевающее сосредоточенность на индивидуальной траектории развития…
А что же они сами?
Школьники, принявшие участие в осенне-зимнем курсе школы «Пишем на крыше», организованной журналом «Вопросы литературы» для обучения писательскому мастерству, рвут все шаблоны и опровергают стереотипы.
Начать с того, что они читают и пишут – причем читают (и чрезвычайно внимательно!) не только друг друга, но и мировую литературу – от Библии до современной японской поэзии, от русской классики до научной фантастики, от культовых авторов постмодерна до сдержанного нон-фикшна. Прочитанное просвечивает сквозь их собственные тексты: то покинувшая тело душа окажется душой не кого-нибудь, а дочери Иаира, и ее странствие по миру живых будет пронизано сценами избиения младенцев и истязания Иосифа Прекрасного, то короткий рассказ о, казалось бы, рядовом, хотя и печальном, отъезде из дома вдруг споткнется о вполне себе булгаковскую, в стиле «Дней Турбиных», телеграмму «уезжайте на югъ черезъ Одессу тчк тамъ пока безопасно», то поэтический рэп-баттл неожиданно зазвучит голосами Гомера и Гесиода, то импрессионистический набросок о человеке перед лицом мироздания отчетливо напомнит о фетовском «На стоге сена ночью южной…» – и т.д., и т.п.
Пожалуй, эта способность органично чувствовать себя в разных мирах, странствовать между ними, отчетливо слыша голоса и наших предков из 1940-х годов, и героев мировой культуры, и даже представителей мира животных отличает нынешних юных авторов от их предшественников 1990-х и «нулевых». Они (то есть, на самом-то деле, мы) в свое время стеснялись «невзрослых» жанров, старались соблюсти границу между «фан-фикшном» для своих и «серьезным текстом» для взрослых – а нынешние подростки об этом не думают. Они создают свой собственный, в меру постмодернистский, мир без оглядки на то, как воспримут его остальные, и вот уже повествование о кошке Варьке свободно сращивает болезненную человеческую историю, пронизанную хозяйским «Утоплю дуру!», с историей о вольной кошачьей воительнице Варькирии, о взаимовыручке и фантастических подвигах в мире зверей, а молодой барин эпохи русского крепостничества, сбежавший в деревню от постылого света встречать Рождество, подмигивает нам с усмешкой типичного современного краша.
И в то же самое время чувствуется, что у каждого из юных авторов есть свой, если угодно, культурный ориентир, в соответствии с которым выстроена их современная траектория. У А. Семеновой это – А. Алексин: в ее, казалось бы, ультрасовременных рассказах о ковиде и шутинге в школах нет-нет да и проступит его семейное многоголосие, его нравственная полифония и даже его ненавязчивое морализаторство. У Т. Кира – писатели-анималисты, научившие его видеть одну и ту же историю животного принципиально разными глазами – человека и кошки, благодаря чему Киру удается напомнить о том, что начиная с эпохи английского Возрождения в образе зверя всегда изображался и узнавался другой. У Ю. Савченко – неожиданно – древнегреческие поэты, чьими словами, оказывается, так исчерпывающе можно ответить на ключевые вопросы нашего времени: «Потому что Гомер воспевает войну, а Гесиод – мирный труд, Гомер учит убийству и разрушению, а Гесиод – созиданию и справедливости. Кто же достойней?».
Но если на риторический вопрос древнегреческого судьи ответ подразумевается однозначный, то в случае наших авторов подобной однозначности нет и не может быть. Все они находятся еще только в самом начале пути. Однако что бы они ни делают сейчас: экспериментируют ли с формами, жанрами и типажами, расширяют ли активный словарь, вводя в него «анафолуф», «астрагал» и «апейрофобию», предельно усложняют ритмический или метафорический рисунок – либо, напротив, впадают в «неслыханную простоту» диалога, – ясно, что в будущем это сделает их стиль узнаваемым, а голос – самостоятельным и самоценным.
Елена ПОГОРЕЛАЯ