В новом выпуске нашей рубрики мы решили особенное внимание уделить репликам тех, кто заинтересовался новым проектом «Вопросов литературы»; тех, кого происходящее в школьном образовании касается напрямую – родителей школьников, учителей и коллег, работающих либо в системе дополнительного образования, либо в частных образовательных центрах. Именно им были адресованы наши первые вопросы: как бы вы описали происходящее в современном образовании? Как вы работаете в этом пространстве, на что обращаете особенное внимание, что отвергаете, с чем соглашаетесь?
Сегодня на сайте «Вопросов литературы» на эти вопросы отвечают прозаик Анастасия Туманова, оценивающая происходящее в школе с родительской точки зрения, и поэт, эссеист Мария Знобищева, частный преподаватель, руководитель детской литературной студии «Ступени» (г. Тамбов). Их реплики помогают увидеть современный образовательный процесс с разных точек зрения и «поверх барьеров», потому что главное, что интересует обеих, – личностное развитие ребенка и то, как преподаватели и родители могут ему в этом помочь.
К сожалению, говоря о современной школе, мало кто может сегодня избежать штампов. Так или иначе в разговоре всплывают ненависть к школьной программе по литературе, абсурд в отношениях учителей и учеников и даже – всё чаще звучащие – слова о бессмысленности и бесперспективности обучения в массовой школе. Но так ли это? Не зависит ли пресловутое обретение смысла прежде всего от личности – учителя, ученика, родителя и т.д.? Об этом мы и предполагаем говорить – о возвращении в образование личностного подхода и личного контакта с ребенком или подростком (контакта, который, увы, при нагрузке, например, в 38 часов – а это реальная нагрузка педагога-словесника в школе – практически невозможен).
Кроме того, на нашем сайте продолжают публиковаться тексты, присланные самими подростками. Школьники из разных городов России – участники образовательной программы «Сириус» – присылают работы, посвященные современной поэзии и восприятию литературы молодыми читателями (традиционно именуемыми сегодня аудиторией «young adult»). Эти работы показывают, чем в современной литературе интересуются школьники, что им близко, что «заходит», какие отклики вызывают новейшие тексты и авторы. Рубрика набирает обороты, на декабрь запланирован Круглый стол о проблемах современного школьного образования с коллегами из Новосибирского университета. К разговору по-прежнему приглашаются все, так или иначе связанные с современным образовательным процессом и желающие принять участие в его обсуждении.
ПРЯМАЯ РЕЧЬ
Анастасия ТУМАНОВА
«ДВОЙКИ МОЖНО ИСПРАВИТЬ, ПРЕДМЕТ – ВЫУЧИТЬ, ШКОЛУ – СМЕНИТЬ…»
Анастасия Туманова (Дробина) – прозаик, автор исторических романов о России XIX столетия и приключенческих повестей в жанре young adult. Специалист по цыганской культуре в России на рубеже XIX–XX веков (цикл «Цыганская сага» посвящен истории цыганских хоров до и после революции; последний роман цикла охватывает эпизоды насильственной коллективизации цыган в 1930-е годы). Работает также в жанре фэнтези, адаптируя к нему сюжеты африканской мифологии (книги «Дети Йеманжи», «Жены Шанго», «Невеста Обалуайе», 2020). Живет в Армении.
– Анастасия, у вас четверо (прекрасных) детей, в разное время (с 2009 года, когда в первый класс пошел старший сын, и по сегодняшний день, когда ваша младшая дочь – третьеклассница) обучавшихся в школе. Заметили ли вы за это время какие-то изменения в самой системе обучения? И если да – как, по-вашему, «в плюс» они перешли или «в минус»?
– Прежде всего, пользуясь случаем, хочу высказать свое восхищение школьными учителями. По нынешним временам работать в государственной школе – это подвиг. Самый настоящий подвиг, без всякой иронии и подтекста, тяжёлый, опасный для здоровья и почти не оплачиваемый. То, что сейчас происходит в системе образования, можно спокойно и честно назвать катастрофой. И учителей мне жаль гораздо больше, чем детей. Дети рано или поздно уйдут во взрослую жизнь и забудут и школу, и все, что там происходило, как страшный сон. И сами научатся всему, чему сочтут нужным научиться: возможностей сейчас для этого предостаточно, было бы желание. А учителя – останутся. Среди ФГОСов, СанПинов и ВПРов, бесконечных отчетов, бумажных завалов, бездарных учебников, написанных людьми, которые в глаза не видели живых учеников, комиссий, проверок, переработанных часов, кошмарного лицемерия, бессилия и незащищенности. Среди детей, которые не так глупы, как хотелось бы, всё видят, всё понимают и делают выводы.
К сожалению, в современной школе утрачено самое важное – уважение к учителю. Защищенность учителя от хамства со стороны учеников и родителей. А педагог, которого не уважают ни родители, ни ученики, – это не педагог, а просто наемный работник. И вот это, на мой взгляд, – самый колоссальный «минус» сегодняшней школы.
– На какого ребенка вообще в таком случае рассчитано современное школьное образование? Какие особенности оно учитывает, чему, возможно, все-таки помогает, – а что, на ваш взгляд, упускает из виду?
– Мне трудно судить об этом: я всего лишь мама. Могу лишь сказать, что старшие дети, слава богу, отучились и, слава богу, больше никогда в школу не вернутся. Им еще повезло: у них никогда не было конфликтов с педагогами. Я имею в виду настоящих, серьезных конфликтов, а не препирательств с завучем по поводу джинсов и водолазок вместо требуемого в школе форменного стиля под названием «у прислуги выходной». На мой дилетантский взгляд, современное школьное образование рассчитано исключительно на то, чтобы кое-как дотащить ученика до экзаменов и избавиться от него, выдав аттестат. Аттестат в школе получить можно. Образование – нет.
– Многие дети возмущаются, что для получения аттестата им приходится изучать множество бесполезных предметов – хотя бы ту же литературу. К сожалению, какую задачу решает эта программа и на кого она опять-таки рассчитана, трудно сказать. Ваши дети, в отличие от многих учеников типичной государственной школы, – дети читающие. Нравится ли им выбор произведений, включенных в программу?
– Не могу сказать, на кого рассчитана программа по литературе. Не на детей – это точно. Дети – это ведь калька со взрослых. Современные дети, так же, как и взрослые, или ничего не читают и читать не собираются (есть же видосики, танчики и соцсети!), – или, напротив, читают столько, что научились думать, анализировать и мнение собственное имеют. Оба варианта никак не коррелируют… Не то чтобы с произведениями, но с самой системой школьного преподавания. Моя старшая дочь, например, получила двойку за сочинение по «Грозе» Островского, потому что обстоятельно и аргументированно доказала на пяти тетрадных листах, что Катерина – не луч света в темном царстве, а несчастная девочка с пограничным расстройством, уверенно стремящимся к шизофрении, а ее чувство к Борису никакого отношения к любви не имело. Как с ней могла согласиться немолодая преподавательница литературы? Никак не могла, поскольку ведь вовсе не это хотел сказать автор согласно последним инструкциям ВЦСПС… И само собой, ничего подобного нельзя будет написать в сочинении на ОГЭ, где всё строго регламентировано: и каким именно лучом является Катерина, и кого и каким способом она любила, и что имел в виду Островский… Старший сын в свое время писал по поводу романтического героя Тараса Бульбы, что тот – никакой не романтический и не герой, а жестокий полевой командир с воспаленными понтами, который спровоцировал полномасштабную войну с соседним государством лишь для того, чтобы его сыновьям было где помахать саблями. На такое мнение рассчитана программа по литературе? Едва ли.
Нравится ли детям программа по литературе? Точно так же можно спрашивать, нравится ли им программа по химии или по биологии. Нравится, не нравится – деваться некуда, не так ли? Потому что в стенах школы литература – это один из обязательных предметов. Он не учит ни любви к чтению, ни даже пониманию этого чтения. Литература обязана познакомить учеников с текстовыми памятниками определенной эпохи. И на этом, к сожалению, всё. А если еще вспомнить о том, что на этот предмет в старших классах отводится всего два-три часа в неделю… Будем реалистами: нельзя требовать от учителей и учеников невозможного.
– Я вот только собралась было заметить, что, справедливости ради, поведение и Катерины, и Бульбы вполне укладывается в логику мировосприятия определенной эпохи – и задача (хорошего) учителя как раз-таки и заключается в том, чтобы эту логику объяснить. А не натягивать сову на глобус, провозглашая Тараса Бульбу – идеалом патриотизма, а Катерину – образцом самоотверженной любви. Но вы сами об этом сказали. А что касается детей… Наверняка они спрашивали вас периодически – для чего нам читать (подставить нужное имя)? Что вы им отвечали? Были ли у вас разногласия по поводу «классиков»?
– Я на такой вопрос всегда отвечала честно: понятия не имею, для чего надо читать классиков! Читать нужно, на мой взгляд, вообще. Если хочешь, чтобы развивались мозг, кругозор, критическое мышление и умение разбираться в людях. Классики в этом отношении не лучше и не хуже других, не столь «классических» писателей. Особенно трудно объяснить, для чего нужно читать классику, тем, кто привык читать для собственного удовольствия.
И еще неплохо бы помнить, что классики наши не писали своих произведений для детей и подростков. Их аудиторией были умные, начитанные, мыслящие, взрослые люди, с которыми автор мог говорить на равных. Нельзя вынуждать среднестатистического подростка читать «Тихий Дон» или «Войну и мир». До этих произведений даже взрослые не все доросли.
– В общем-то, «Война и мир» и «Тихий Дон» традиционно всплывают в каждом обсуждении школьной программы: как правило, именно их предлагают исключить из курса литературы общеобразовательной школы (оставив, возможно, для профильных классов, ибо в непрофильных их и вправду прочитывают единицы). Вы, как я поняла, тоже считаете, что лучше бы их исключить?.. Или, может быть, кем-нибудь заменить?
– Я, наверное, сейчас страшную вещь скажу. Но я бы вообще исключила литературу из школьных предметов. Возможно, в этом случае стойкая, беспримесная ненависть ко всей классической литературе, которая вырабатывается у 98% детей в процессе школьного обучения, перейдет хотя бы в категорию безразличия. А три часа в неделю, отведенные на литературу, – отдать истории. И уже на уроках истории разбирать литературные произведения в том историческом контексте, в котором они писались. Потому что только зная контекст, можно понять, почему карамзинская Лиза после того, как ее разлюбил Эраст, утопилась в пруду, а не продала все имущество, не уехала за границу и не открыла там свой парикмахерский бизнес (это уже было сочинение одной из подруг дочери).
А как оценивать авторов с точки зрения «включить» или «исключить»… Честно говоря, ума не приложу. Когда-то классиком, изучаемым в школе, был Чернышевский, а Булгаков таковым не считался. При том, что талант Булгакова намного сильнее и ярче, чем весьма средние литературные способности Чернышевского. А роман Горького «Мать» и «Дама с собачкой» Чехова – разве можно их ставить рядом? Сейчас в школьную программу введен Солженицын, чьи романы очень спорны с точки зрения художественной ценности. Нужно ли детям читать «Архипелаг ГУЛАГ»? Не уверена. Должны ли они знать, кто такой Солженицын и какую роль он сыграл в отечественной литературе? Безусловно, должны. Но ведь это снова история, а не литература…
– Интересуются ли ваши дети современной литературой, и если да, то кем/чем именно?
– Да, дети читают много. К сожалению, это по большей части зарубежная литература. Фэнтези, магический реализм, приключения. Нил Гейман, Терри Пратчетт, Стивен Кинг, Джоанн Роулинг (она же детективщик Роберт Гэлбрейт). Старший сын любит Гоголя и Сименона, старшая дочь – Булгакова и Жоржи Амаду. Дети уже взрослые, и я не вмешиваюсь в их предпочтения. Я всегда боялась навязывать детям чтение: всё навязанное, как правило, вызывает отвращение. А мне хотелось, чтобы они любили читать. Слава богу, получилось!
– Но в этом опять же заслуга семьи – школа подобной любви к тексту не прививает, да и топ авторов у нее совсем другой. Выходит, чтобы полюбить читать, школьного курса недостаточно; а как, по-вашему, обстоят дела с другими предметами гуманитарного цикла – русским языком, обществознанием, историей? Нравится ли вам, как они преподавались / преподаются у ваших детей?
– Повторюсь: честно говоря, я считаю, что получить качественное образование в современной школе невозможно в принципе. Виноваты в этом не учителя, они – герои, святые люди и подвижники, которые, работая в нечеловеческих условиях и зная, что лучше в ближайшие лет пятьдесят точно не будет, почему-то продолжают каждый день ходить в школу на работу. У моих детей, всех четверых, были совершенно потрясающие преподаватели начальной школы, они их до сих пор вспоминают с теплыми улыбками. Но за образование своих детей в средней школе отвечала, к сожалению, я сама. Я сделала что могла, дети более-менее знают русскую историю, литературу русскую и зарубежную, русский и английский языки. Год назад три летних месяца занималась с младшим сыном алгеброй, геометрией и физикой. Прошли за лето двухгодичный курс, в августе уже решал задачи повышенной сложности. При том, что, приходя из школы, говорил, что не понял ни-че-го. Я открывала его учебники – и не удивлялась… Обществознание как предмет для меня находится за гранью понимания, тут дети справлялись сами и писали все нужные контрольные и проверочные, не включая мозг и не приходя в сознание. К счастью, у них отличная память: воспроизвести весь написанный в учебнике бессистемный бред им ничего не стоило.
– Были ли психологические трудности обучения ребенка в современной школе, с которыми вам пришлось столкнуться? Или, наоборот, радости?
– Психологических трудностей не было. Главное для меня было – научить детей относиться философически к тому абсурду, с которым им каждый день приходилось сталкиваться в школе. Было сложновато во время их переходного периода: надо же как-то убеждать, скажем, девицу пятнадцати лет с зашкаливающим темпераментом и умением грамотно и логично аргументировать, что никакая аргументация не работает там, где она не востребована. Фразу «Прими как факт и не открывай рот, твои мысли там никому не интересны» я повторяла за школьные годы детей столько раз, что она, кажется, уже утратила смысл.
А радостей было целых две: старший сын окончил школу и ушел из нее – первая, старшая дочь окончила школу и ушла из нее – вторая. Через год будет третья такая радость – с младшим сыном!
– Какая-то безрадостная картина у нас вырисовывается, ну да ладно. В этом году ваши младшие дети пошли в школу уже не в Москве, а в Армении. Если можно, расскажите в двух словах о различиях в системе образования современной России / Армении. Есть ли то, что бросается в глаза и заставляет задуматься?
– Не могу ничего сказать просто потому, что два месяца – не срок. Трудно делать какие-то выводы. Пока что мне очень нравится общая обстановка в школе и непритворное уважение детей к своим учителям. И замечательно, что в третьем классе моей младшей дочери им задают учить очень много стихов – Пушкина, Тютчева, Фета… Школа – русская, но учатся в ней сплошь армянские дети, и как они справляются со старославянизмами у Пушкина и Крылова, я даже представить боюсь. Но очень много учат стихов и очень много читают. И я не могу этому не радоваться!
– Какой гипотетический совет родителям, чьи дети учатся в школе, вы – как опытный родитель – могли бы дать? Когда нужно тревожиться и переживать (и было ли с вами такое?), а когда можно быть уверенным, что всё в порядке?
– Совет один: помнить о том, что было написано на кольце царя Соломона: «Всё проходит – пройдет и это». И давать себе отчет в том, что школа сейчас находится в таком состоянии, что дать ученикам нужных, серьезных, а главное – реальных знаний она не может. Учителя не виноваты, они и так выбиваются из сил. Дело, боюсь, в системе. И если родители хотят, чтобы их дети что-то знали, – им придется заниматься этим самостоятельно. Репетиторы, домашнее обучение, видеоуроки – всё годится, если дети хотят учиться и понимают, для чего им это нужно. С появлением Интернета стало доступным всё. И самое главное – чтобы ребенок был здоров и по возможности счастлив. Или, по крайней мере, спокоен. Всё остальное, даже двойки, – чепуха. Двойки можно исправить, предмет выучить, школу сменить. А вот убитые нервы и подорванное здоровье мамы и ребенка не компенсировать ничем – даже золотой медалью.
Мария ЗНОБИЩЕВА
«МНЕ НУЖНО ПОНЯТЬ РЕБЕНКА, ПРЕЖДЕ ЧЕМ НАЧАТЬ ЕГО «УЧИТЬ»…»
Мария ЗНОБИЩЕВА – поэт, прозаик, эссеист, член союза писателей России. Автор нескольких книг стихов («Майский снег», 2007; «День радости», 2009; «По праву родства», 2014; «Дышит степь», 2021 и т.д.) и прозы, а также литературоведческих статей о творчестве российских поэтов и писателей XX – XXI веков. Постоянный участник и стипендиат Форума молодых писателей в Липках. Является Президентом литературного клуба «Свеча» при Центральной детской библиотеке имени Н. К. Крупской города Тамбова; в Центральной детской библиотеке имени С. Я. Маршака руководит детской поэтической студией «Ступени».
Живет в Тамбове.
– Маша, ты давно и успешно работаешь в литературе в разных жанрах и вариациях. Как бы ты сегодня определила свою идентичность в этой самой литературе: кто ты прежде всего – поэт, детский писатель, учитель, руководитель литературной студии? Проводник в мир текста вообще?
– Слово «проводник», как мне кажется, очень точное. Оно, пожалуй, включает в себя все стороны моей работы. Как поэт пытаюсь говорить о путях соединения людей, преодолении возникающей и всё разрастающейся пустоты. Как автор рассказов и повестей для детей, как руководитель детской литературной студии мечтаю протянуть ниточку смыслов из прошлого в настоящее и, хочется верить, в будущее. В общем-то это то, чем мы все сейчас занимаемся.
– Так получилось, что и в системе образования ты успела попробовать разные роли: побыть и учителем в средней школе, и репетитором, и создателем собственного образовательного центра, и автором заданий ЕГЭ и ОГЭ… В ты чем видишь плюсы и минусы этих ролей?
– В процессе образования, как при восхождении в горы, многое зависит от прочности связки. Поэтому самое важное здесь – личный, я бы даже сказала, личностный контакт учителя и ученика, их желание увидеть и услышать друг друга. К сожалению, в формате школьного обучения такие связи возможны скорее за рамками урока, на элективном курсе или на занятиях литературной студии. При составлении тестовых вопросов контакт с учеником отсутствует вообще. И только индивидуальная траектория дает высокие результаты. Вот почему сегодня я предпочитаю работать в двух форматах: просветительском, «для всех» (популяризирую отдельные аспекты изучения русской литературы в формате лекций и семинаров) и узкоспециальном (индивидуальные занятия для тех, кто готовится к олимпиадам или хочет поступать на профильные специальности).
– Какие дети сегодня приходят к тебе заниматься? Есть ли между ними какие-то «точки общие»? Или у каждого – свои планы, свои запросы?
– Еще несколько лет назад приходили очень разные дети: просто за теплом и разговорами. Хотели быть выслушанными. И не очень интересовались литературой, которая была для них скорее поводом поговорить по душам.
Сейчас приходят мотивированные дети, у которых есть четкие цели и почти нет свободного времени. Несмотря на некоторую прагматичность такого подхода, нам удается проговаривать не только теоретические положения, но и важные, как мне думается, практические (ценностные) выводы. Мне очень нравится, что у детей есть запрос на узнавание себя и своего времени в литературе как XIX, так и XX века. Есть желание анализировать текст детально, находить далеко ведущие причинно-следственные связи. Мы говорим о Человеке в тех образах и обстоятельствах, каким застает его в ту или иную эпоху одухотворенный взгляд писателя. И мы видим муки выбора, гордыню, ограниченность, жажду власти, а иногда – преодоление всего этого и полет живой души героя. Одна из самых часто звучащих фраз на наших уроках сегодня: «Как современно!»
– А непосредственно современные тексты ты на своих занятиях используешь? Если да – как на них реагируют дети? Что им нравится, а что нет?
Да, современные тексты использую, конечно. На уроках русского языка предлагаю их как языковой материал. То есть составляю тематические упражнения для отработки правил пунтктуации и орфографии, использую на занятиях по развитию речи. В 5, 6, 7 классе, в возрасте сопротивления чтению, такие тексты с симпатичными подростку героями или вкусными языковыми изюминками заставляют вчитаться в текст, удивляют отсутствием привычной классической сглаженности, прямой адресацией к ним сегодняшним. Так, например, берем для анализа фрагменты из повести Ирины Краевой «Дети неба», которая посвящена сложным детско-родительским отношениям. Брали «Футбольное поле» Аделии Амраевой, «Zoom» Елены Бороды, «Дети дельфинов» Тамары Михеевой, «Облачный полк» и «Друг-апрель» Э. Веркина, «Я не тормоз» Н. Дашевской…
Привлекаю тексты современных авторов, пишущих для подростков, для подбора аргументов к сочинениям-рассуждениям формата ОГЭ и ЕГЭ, итоговому сочинению. Одиннадцатиклассники очень любят приводить литературные примеры из коротких рассказов Бориса Екимова, в которых прозрачно считывается нравственная проблематика. Нравится Алексей Иванов с его «Географом…» А еще старшеклассникам оказался близок жанр антиутопии, в том числе, подростковой. С удовольствием читали «Улитку в тарелке» Юлии Лавряшиной и «Конец света» Натальи Евдокимовой.
Не нравится текст, нарочито «подстроенный под подростков». Дети считывают желание автора быть «своим в доску» и не всегда положительно реагируют на сленг: «Перебор, мы так не говорим». Многим трудно дается переход с языка классики на язык современности: «Это же книга, в ней всё должно быть красиво написано». И вот это соотношение между каноном/нормой и узусом в языке художественной литературы… именно в восприятии школьников, у которых не выстроена четкая хронологическая прямая из века ХХ в век ХХI… Мне кажется, это большая проблема, не только читательская, но и писательская, которую надо изучать отдельно.
– Как по-твоему, в каком вообще виде современность можно включить в школьную программу? Мне очень нравится подход, который ты обозначила выше; я вообще думаю, что начинать работать с современностью нужно с учебников по русскому языку, чтобы дети понимали, как сейчас реально можно писать и говорить, а не учили язык позапрошлого и прошлого века. Тексты Тургенева и Шолохова, конечно, в таком учебнике тоже должны присутствовать, но в ином процентном соотношении – и, скорее, как материал для сравнения, а не в качестве тренажера или непререкаемого образца…
– Согласна с тобой. Пропасть между письменным и устным языком нужно преодолевать, рамки канона – раздвигать. Я говорю не о сленге даже, а о современных синтаксических моделях, о тенденции к сокращению и недосказанности. Потом лексика. Важно постоянно пополнять активный словарь, иначе чтение классики превращается в бесконечный переводческий процесс или в урок истории. У нас есть хорошая традиция словообмена, такие пятиминутки лексикологического ликбеза. Дети мне называют десять слов из своего обихода (из индустрии моды, киберспорта, музыки), я им в ответ рассказываю про облучки и запятки, объясняю, как манкировать чем-то и фраппировать кого-то. Вот так и расширяем словарный запас друг друга.
Учебник, в котором языковой материал включал бы в себя как тексты классиков, так и фрагменты произведений современников, – очень своевременная идея…
– Вообще говоря, подобные учебники уже есть: это «Русский язык с Сергеем Волковым» (2023), «Неучебник по русскому языку. Орфография» М. Кронгауза, Е. Арутюновой, Б. Панова, – но проблема в том, что до массовой школы они не доходят, поэтому на уроках выкручиваемся, как можем. У кого есть время – придумывает задания самостоятельно, у кого нет – работает по Ладыженской и Разумовской, сетуя на то, что современные ученики не понимают половины слов в упражнениях. Но чем они виноваты, что лексика XIX столетия им незнакома? Как было бы хорошо, если бы учителям были доступны сборники упражнений именно по современному русскому языку…
– А ещё необходимы курсы и учебные пособия для учителей по современной поэзии. В кодификаторы включили стихотворения С. Гандлевского, Б. Кенжеева, О. Чухонцева, С. Кековой, но даже эти сравнительно традиционные по языку и стилистике тексты вызывают интерпретационные сложности. От школьных учителей ко мне переидически приходят просьбы провести хотя бы один урок по современной поэзии. Один такой урок, конечно, не вмещает всего многообразия имен, тем более разговор нужно вести от середины прошлого века. Не раз убеждалась: последнее, что знают дети (увлеченные, олимпиадники!) о «современной» поэзии, – это разделение на «тихую» и «эстрадную» лирику.
Ты знаешь, тут можно рассуждать о многих «надо бы» (хрестоматию по современной литературе, уроки творчества, спецкурс «Как читать стихи», школу критической мысли, дискуссионный клуб, семинары по зарубежной литературе, разборы проблемных статей в толстых литературных журналах – все это надо бы создать и запустить в работу в каждой школе на постоянной основе), но о чем говорить, когда задачей школьного учителя стало приведение детей к адекватным формальным показателям, когда на литературу («какой уж тут Гандлевский, нам бы Рубцова осилить») отводится два часа в неделю, когда «нельзя не согласиться с позицией автора», потому что иначе член экспертной комиссии вычтет два бала, отделяющие тебя от поступления на бюджет?..
Пропасть между школой и ВУЗом растет, имена писателей и их произведения подобны в голове школьников отдельным, слабо мерцающим звездочкам, не складывающимся в созведия. Космос русской и уж тем более иностранной литературы остается непостижимым и, что самое плохое, не манит к постижению.
Поэтому я вижу будущее в дополнительном образовании и непрерывном самообразовании, которому (вот тут решающей становится всё же роль школьного учителя и родителя) необходимо помогать грамотной навигацией: «У меня нет времени сказать всё, что хотелось бы, но послушайте лекции Валентина Непомнящего о «Евгении Онегине»».
– Ага, или зайдите на сайт «Полка», или познакомьтесь с проектами «Арзамаса» – там можно найти много дельного и интересного… Но вот к вопросу о навигации: кого бы из современных авторов лично ты бы посоветовала «использовать» учителям? А на кого – обратить внимание родителям?
– Кроме тех авторов, которых уже называла, вспомню Ирину Богатыреву, Елену Ракитину, Анну Игнатову, Юлию Кузнецову, Анну Ремез, замечательную Наталью Волкову, которая, кстати, пишет прекрасные стихи для подростков. Например, ее книга «Кирин блог» о девочке с редким диагнозом, преодолевающей трудности адаптации, – это история, написанная стихами.
На уроках в начальной школе можно читать замечательную Марию Рупасову, которая играючи разовьет у детей чувство слова и, как сейчас модно говорить, эмоциональный интеллект.
Для серьезного и вдумчивого чтения – классики советской литературы, которых никак нельзя забывать сегодня: Борис Васильев, Виктор Астафьев, Юрий Яковлев, Валентин Распутин, Радий Погодин, Альберт Лиханов, Александр Рекемчук, Юрии Коваль, Владислав Крапивин и многие другие.
Родителям можно было бы озвучить имена тех, кто хорошо пишет про отношения в семье (Виктория Татур, Ирина Краева, Елена Ракитина…). Можно вспомнить книги Екатерины Мурашовой и Людмилы Петрановской. Но это всякий включенный в процесс родитель, как правило, и сам знает. А если не знает, можно посмотреть рекомендации на сайте «Папмамбук», например. Там есть теплые тематические подборки для семейного чтения, навигация по возрастам и предпочтениям, обзоры новых книг, советы по приобщению к чтению.
Вообще я просто советую читать с детьми – по очереди, если не хотят вместе вслух. Читать хорошие книжки. Маркеса читать, Шмелева, Платонова, прозу Цветаевой – все, что вам нравится, все, чем вы можете вдохновить, чем восхищались в возрасте детей. И обязательно прочитайте «Гарри Поттера», если еще не успели. Без него «точки общие» с детьми, пожалуй, трудно будет нащупать. Эта книга – совсем не для детей, она мировоззренческая. И первые читатели «Гарри…» уже успели сами стать родителями.
– Это верно, с «Гарри…» и подбор аргументов для итогового сочинения, и обсуждение фигуры ненадежного повествователя, и разговор о разных точках зрения на происходящее как-то веселее идет. Мы с новым классом любим сложноподчиненные предложения про роулинговских героев придумывать… А есть ли у тебя какие-то преподавательские фишки и можешь ли ты ими поделиться?
Есть отдельные придумки, но они всегда рождаются по случаю: вот есть проблема – и приходит её решение. Так как я работаю не в школе, а в центре творческого развития, который находится в библиотеке, возможности мои ничем не ограничены. Всё нужное – то есть книги, хорошие и разные, – всегда под рукой. Хорошо, если ребенок может брать и листать разные книги, ежедневно видеть и воспринимать всевозможные тексты: от постов любимого блогера до «Божественной комедии» Данте. Поэтому пусть в школьном классе и в комнате ребенка, в списке подарков и на вашем прикроватном столике будут бумажные книги.
Еще мне нужно понять ребенка, прежде чем начать его «учить». Я долго прислушиваюсь, всматриваюсь, даже если это простая подготовка к ОГЭ или ЕГЭ. Почему кому-то «заходит» только военная проза, а кто-то «не переваривает» «Тихий Дон» Шолохова? Что сделать, чтобы «переварилось»? Почему в каждом сочинении у кого-то звучит тема травли, а у кого-то – разочарование в «иллюзиях прошлого» (это в шестнадцать лет!). Может, надо поставить поток слов на паузу и поговорить? Может, просто послушать?
То есть какие «фишки»? Создание комфортной образовательной среды, индивидуальный подход и еще обязательная настройка на творчество – только так можно потребителя культуры сделать ее создателем.
– Ну, в случае с культурой любой человек, пристрастившийся к ее «потреблению», уже немного созидатель, ведь так? А знают ли дети, которые у тебя учатся, о твоей роли в современной литературе? Если знают, то как реагируют? Интересуются ли?
– Большинство знает. Есть те, кому даю почитать что-то новое и чьего мнения спрашиваю. Прочитают и честно скажут, понравилось или нет. И меня радует, что ребята в ответ открываются, тоже присылают стихи, эссе, рассказы. Я им постоянно говорю, что и Лермонтов, и Гоголь, и Блок сидели когда-то за школьной партой. Что чтение – это творчество, что понимать текст легче тогда, когда ты знаешь, как он строится. Поэтому мы тщательно изучаем инструментарий, смотрим, где сюжет провисает, где анафора ускоряет, а где замедляет темп речи, как поломать стихотворный ритм, чтобы у читателя сердце дрогнуло и заболело так, как у поэта в момент создания текста.
Думаю, что работа с инструментами вдохновляет на их использование. Нельзя же изучать язык и ничего не писать на нем. У ребят получается интересно, хорошо порой получается. Учителя-словесники, с которыми мы дружим, озадачивают своих воспитанников письмами в стихах, фанфиками по мотивам классики, сочинением басен, эпиграмм, лингвистических детективов. После таких вызовов сочинение по проблеме для них – долгожданный отдых.
– В этом году ты стала вести свой образовательный блог. Ты считаешь, что он современному преподавателю нужен? не отвлекает от прочих задач?
– Да, мне вдруг захотелось оставлять вот такие заметки на полях. То, что может вылиться в дальнейшем в проблемную профессиональную статью или пригодиться для рассказа, а может остаться мимолётным наблюдением. У блога пока нет широких образовательных задач, но в будущем планирую делиться готовыми наработками. Было бы интересно откликаться на запросы от учителей и школьников. Во время ковида, например, мне нередко приходили такие короткие сообщения: «Не могли бы вы написать по-быстрому, почему «Мёртвые души» поэма?». И приходилось «по-быстрому» записывать трехминутный ролик с ответом. Оказалось, что такой формат – коротко и по сути – детям нравится.
– Поскольку я всегда предпочитаю читать, а не смотреть (даже если ролик записан дорогим мне человеком), у меня сразу возникает желание сделать по мотивам подобных роликов книжку – ну, скажем, ЕГЭ по литературе в популярных вопросах и ответах. Может, возьмемся с тобой? И кстати, о книгах… Сейчас выходит очень много книг о современной школе – правда, преимущественно в жанре young adult. А если бы об этом писала ты (или уже пишешь): в каком жанре, о чем прежде всего бы ты написала?
У ребят сейчас (самых одаренных, глубоких, задумывающихся) нет опоры. Одни ищут ее в коллективном забытьи и культе удовольствий, таком сладостном бездумии. Другие опираются на мнения и авторитет родителей. Третьи выбирают опасные пути противостояния сложившимся канонам. А есть четвертые, как раз-таки литературой воспитанные, которым не уснуть, если им солгали. И они приходят к учителям. И спрашивают: «Что почитать, чтобы не так страшно было?». А учитель и сам порой не знает ответов. Но должен искать, обязательно должен. И у меня появляются короткие истории о школьных учителях – порой нелепых и «странных» в глазах учеников, но всегда искренних и самоотверженных людях, в конце концов оказывающихся «мудрыми взрослыми», на которых можно опереться. Думаю, что из этих историй сложится сборник, который посвящу коллегам, многомиллионному учительскому воинству. И на титульном листе напишу: «Нам, дорогие, биться за душу живую».
ПРИСТАЛЬНОЕ ПРОЧТЕНИЕ
Нет его нигде, помимо строчек
* * *
Я список кораблей прочел до середины…
О. М.
Сколько их — от Гомера до нашего века?
Караванами мимо проплыли…
Запылилась домашняя библиотека —
Всех томов я никак не осилю.
Может быть, это дерзость, безумие, слабость —
Петь своё, не дослушав чужого,
Но накрыл с головой вдохновенный анапест,
И рождается слово от слова.
Под тяжелою книжною полкою лёжа,
Слыша многоголосье немое,
В обреченности, в радости замысла тоже
Сам зачем-то берусь за письмо я.
Григорий Князев, 2023
В последние десятилетия русская поэзия стремительно развивается: трудно охватить творчество всех начинающих авторов, ежегодно публикующихся в периодических изданиях, и выделить принцип, который мог бы объединить их. Пожалуй, одно из немногих, что связывает писателей — обращение к литературной традиции. Это видно в стихотворении «Сколько их — от Гомера до нашего века?» новгородского поэта Г. Князева. Текст опубликован в июньском выпуске 2023 года литературного журнала «Новый Мир». Рецензенты отмечают, что стихотворения Князева – душевные, проницательные, стремящиеся гармонизировать все. Ясный, чистый голос автора окутывает читателя. Творчество Князева одновременно наследует классические традиции русской поэзии и откликается на тенденции современности.
Больше чем за сто лет до этого было написано стихотворение О. Мандельштама «Бессонница. Гомер. Тугие паруса…», ставшее хрестоматийным. Князев неслучайно выбирает эпиграфом фразу о кораблях. Мандельштам обращается к эпизоду «Сна Беотия» из поэмы «Илиада», в котором описываются греческие корабли, готовящиеся напасть на Трою. Князев же под упоминаемой флотилией подразумевает авторов, предшествующих ему и оставивших след в истории литературы, связывая тем самым настоящее с прошлым. Так, лирический герой наблюдает за проплывающими мимо «караванами поэтов», что создает образ непрерывного движения литературы и сменяемости поколений.
Мандельштам в «Бессоннице…» обращается к наследию Гомера, отмечая тишину, в которую оно заковано: Гомер у него «молчит». Так и в тексте Князева звучат мотивы литературного наследия, лишенного речи: «Слыша многоголосье немое…» Лирический герой восхищен незыблемыми произведениями, в том числе «Илиадой» Гомера: эти книги сформировали его, современного поэта. Эти книги сформировали и нас.
В тексте Князева чувства лирического героя приравниваются к авторским. Композиционно произведение состоит из трех строф с эпиграфом. Начиная с риторического вопроса «Сколько их — от Гомера до нашего века?», писатель эмоционально воздействует на читателя, приглашая присоединиться к рассуждению. В написанных строках прослеживается жизнь автора. С каждой новой фразой усиливается мотив самореализации поэта. В эпиграфе и первой строфе Князев обращается к литературе, изданной и оцененной как классика, рассуждает об обширности домашней библиотеки, понимая свое несовершенство в сравнении с признанными поэтами: «Запылилась домашняя библиотека — / Всех томов я никак не осилю». Во второй строфе – выражает уважение к уже созданным произведениям, а также стремление самому быть поэтом: «Петь своё, не дослушав чужого». Заканчивается стихотворение на жизнеутверждающей ноте: «В обреченности, в радости замысла тоже / Сам зачем-то берусь за письмо я»; несмотря на противоречивость авторского отношения к своему творчеству, лирический герой «берется за письмо».
В стихотворении Князева также звучат мотивы воды и моря: начиная с эпиграфа, отсылающего к греческой флотилии, и заканчивая ритмикой анапеста. «Караванами мимо проплывают» поэты, чьи труды воспитали его лирического героя. Сила стихии соотносится с вдохновением поэта, он не может противостоять ей: «…накрыл с головой вдохновенный анапест». Литературные труды, как и беспокойные волны, обрушиваются на лирическое я: «Под тяжелою книжною полкою лежа».
Князевский текст написан четырехстопным анапестом – размером, совпадающим с человеческой речью и формирующей эффект размеренного диалога с читателем. Движение звука в метрической стопе анапеста соответствует душевному порыву, поскольку акцентным является последний слог стопы. Музыка стихотворения напоминает морские волны: нарастая к концу строки и заново рождаясь в начале.
В стихотворении используется перекрестная рифма, которая при прочтении создает иллюзию переплетения жизни и творчества. Для Князева эти понятия едины и неразрывно связаны. Они переплелись настолько тесно, что уже не могут существовать по отдельности. В интервью поэт признавался, что не бывает дня, в который он бы не писал или не редактировал бы. В стихотворениях отражена его жизнь, поэтому и в анализируемом тексте Князева звучит мысль о «радости замысла», вдохновения и жизни «среди строчек». Некоторое стеснение перед трудами поэтов перебивается невозможностью противостоять желанию выразить себя в стихотворении. Искренность намерений и используемых слов позволяет читателям отчетливо услышать голос самого писателя.
Стихотворение Князева «Сколько их — от Гомера до нашего века?» становится примером текста, в котором размываются границы между автором и лирическим субъектом. Читатель отчетливо слышит голос поэта и может вместе с ним поразмышлять о его предназначении и связи с писателями разных эпох. Значит, литературный процесс непрерывен и жив – и в нем можно участвовать?..
Ирина СЕРЕБРЯКОВА, 11 класс, г. Пермь
ГЛАЗАМИ ПОДРОСТКА
Искренность прячется за липой
Но скорбь – штука опасная, в том смысле, что,
если люди не разделяют ее, она сама разделяет людей.
Ф. Бакман, «Вторая жизни Уве»
«Над пропастью во ржи» считается спорным романом. Его называют подростковым, но многие родители высказываются о главном герое как о плохом примере для подражания. И их возмущение можно понять, ведь встреча Холдана с проституткой или его похождения в бары – это запретный плод, от которого родители хотят оградить воображение своих детей. Но при внимательном прочтении описанные эмоции, мысли и многие поступки показывают героя в свете его души. Я как подросток с огромной любовью к классикам русской и зарубежной литературы хочу высказать свое отношение к книге Сэлинджера.
Для поколения Х (1963–1980 годов) это произведение является культовым. Юные англичане, по исследованию Джейн Деверсон, «спят друг с другом до свадьбы, не верят в Бога, не любят королеву и не уважают родителей, не меняют фамилию, когда выходят замуж». Это не противоречит сюжету «Над пропастью…», но теория поколений Холва и Штрауса вступает в спор: поколение X ценит классическое образование и стабильную жизнь. Эта версия понравилась властям США, однако роман обличал иную действительность, поэтому он был запрещен на 20 лет. Также известно как минимум два убийства и одно покушение преступников, вдохновленных Холденом Колфилдом.
Сегодняшняя молодежь видит в главном герое не отвергающего вечные ценности бунтаря, а обычного подростка, мыслящего и искреннего. Зумерам близко чувство одиночества, дух осуждения прикипевших стереотипов и ценностей. Если внутри себя Колфилд – чистый и слабый ребенок, то твердость убеждений и характера выделяют его из толпы, хотя внешняя «взрослость» смешна. Многие подростки ведут себя одинаково: подражают тиктокерам, ярко красят ногти, вульгарно одеваются и парят вэйпы. Это бездумное повторение не делает сверстников круче, а, наоборот, пополняет однородную массу. Мы часто скрываем свои вкусы, отношение к различным трендам из-за боязни быть отвергнутыми, хотя каждый человек неповторим и важен.
Сцена в отеле иллюстрирует противоречивость героя. Колфилду давно хотелось доказать себе и всем, что он крутой парень: тоже может переспать с девчонкой. Хотя и тут есть просветы детского мышления: «…раз она проститутка, так, может быть, я у нее хоть чему-нибудь научусь – а вдруг мне когда-нибудь придется жениться». Героиня оказывается младше героя, Холден робеет, и вместо плана А, последовал план Б – простой разговор. Жалость к девочке и его беспомощность, отсутствие дерзости и пошлости раскрывают героя:
Мне стало ужасно не по себе, когда она сняла платье <…> ты должен что-то испытывать, какое-то возбуждение или вроде того, но я ничего не испытывал. Наоборот – я только смутился…
Среди современных подростков желание «стать взрослым» распространено. Но что такое взрослость? Для меня это не возможность делать то, на чем стоит ограничение 18+, а умение объективно оценивать риски и заботиться о других. Ведь в детстве все мы эгоисты: мы верим, что мир крутится вокруг нас, а потом приходиться учиться не только быть самостоятельным, но и думать о комфорте близких. Такая черта свойственна Колфилду – несмотря на некоторые глупости, которые он вытворял.
У героя есть младшая сестра Фиби, к которой он пришел в школу. И реакция на увиденное отличает его от сверстников:
Кто-то написал на стене похабщину. Я просто взбесился от злости. Только представьте себе, как Фиби и другие малыши увидят и начнут спрашивать, что это такое, а какой-нибудь грязный мальчишка им начнет объяснять – да еще по-дурацки, – что это значит, и они начнут думать о таких вещах и расстраиваться…
Маленькие дети иногда остаются без попечения родителей, тем более обязанности и желания за ними следить нет у старших детей. Опасность в том, что младшие повторяют любое поведение, не отличая плохое от хорошего. Проблема отношений младших детей со старшими сегодня актуальна. Я спросила своих сверстников – и, к сожалению, для многих ребят поколения Z семья не приравнивается к дому, поддержке и любви, а представляет из себя место конкуренции, страха, где нет понимания. У меня самой есть три младших сестры – и я постараюсь, как Колфилд, чтобы их «вылет» из комфортной обстановки дома в мир школы стал наиболее мягок.
Категорическое отношение к религии и консервативным убеждениям связано с мышлением подростков. Бог требует от людей полного отречения от желаний и развлечений, быть настолько смиренными, чтобы другие могли вытирать об тебя ноги, а от детей еще и беспрекословного послушания родителей. Не очень привлекательно звучит… Еще и строжайшие священники вечно постятся, от этого, наверное, и черствеют. «Честно говоря, я священников просто терпеть не могу», – понятный вывод из предыдущего мнения. Но как люди создают образы в голове, так их и ломают. Колфилд, когда встретил на вокзале двух улыбчивых монахинь, любящих литературу со всеми сюжетными и любовными интригами, увидел в их глазах радость, а не страдание от своей участи:
— Что же вы читали в этом году? Мне очень интересно узнать!
Приветливая такая, добраz <…>
— Ах, «Ромео и Джульетта»! Какая прелесть! Вам, наверно, очень понравилось? – Она говорила совсем не как монахиня.
Увидеть за стереотипным образом живого человека многого стоит, тем более с юношеским нигилизмом. Холден же на протяжении всей книги составляет мнение и оценивает всех, кого встречает.
Чтобы судить, надо считать себя лучше других или быть таковым. При чтении раздражение героя передалось и мне; возникло тяжелое ощущение, что все вокруг Колфилда – потерянные, опустошенные, опошленные и глупые. Почему он противопоставляет себя персонажам, хотя сам часто обманывает, делает странные поступки (детская «взрослость»), смотрит на всех с презрением? Или сцена, когда Колфилд приходит проститься со своим учителем перед отъездом… Но вместо уважения или хотя бы терпения к его старости и любви он испытывает отвращение. Палитра эмоций Холдена в доме Спенсера имела три оттенка: тоска, ненависть, жалость. Кольцевую композицию в этом отрывке создает фраза, которая не красит героя: «Не люблю я стариков в пижамах или в халатах. Вечно у них грудь наружу, все их старые ребра видны. И ноги жуткие». Потом сменяется раздражительными замечаниями («Не поймешь, оттого ли он качает головой, что задумался, или… он уже совсем старикашка и ни хрена не понимает»), но при прощанье ему «вдруг стало жалко его до чертиков». По духу Холден Колфилд напоминает мне старика-ворчуна Уве из романа Фредрика Бакмана. Оба героя раздражаются на всех и вся. Но в конце книги герой Сэлинджера душевно разговаривает с сестрой Фиби, которую он сильно любит, а Уве в последний день жизни исполняет мечту маленькой дочки соседки Парване, называющей его дедушкой.
В общем, Холден такой же ребенок, как Фиби, такой же одинокий, как старик Спенсер, такой же потерянный, как девочка из отеля, и такой же любящий, как две монахини. Поколению зумеров близка эта потерянность. Для подростков это наиболее острая проблема. Колфилда нельзя назвать приятным человеком. Мне кажется, его скорбь за других людей и себя разрастается в нем, ему не с кем поделиться ею, и она превращается в раздражение и осуждение. Важно, чтобы рядом был человек, который сможет стать примером и наставником. Если же таких людей нет в окружении, я думаю, утешение можно найти в Том, Кому свои жизни посвятили монахини.
Ульяна КОРЖЕНКОВА,
11 класс,
ГБОУ школа № 1679, г. Москва