И нам ни черта не разобраться —
С кем порвать и с кем остаться,
Кто за нас, кого бояться,
Где пути, куда податься —
Не понять!
Где дух?
Где честь?
Где стыд?
Где свои, а где чужие?
Как до этого дожили,
Неужели на Россию нам плевать?В. Высоцкий.
Первоначальным побуждением к этим размышлениям было желание выразить солидарность с ответом и репликой Н. Гринцера и М. Андреева, но я не думаю, что такая цель оправдывает этот текст, тем более что мое положение категорически не равноценно статусу участников спора. Так или иначе, это стало отправной точкой и вновь подчеркнуло потребность сформулировать несколько давних соображений, разумеется, без претензии на их оригинальность.
Эпиграф, довольно длинный, тем более для текста такого жанра, как кажется, довольно точно и иронично отражает сегодняшнее состояние многих мыслящих и неравнодушных людей. В то же время мне намеренно не хочется здесь говорить о текущем положении дел и о тех экстраординарных и трагических событиях, которые мы наблюдаем.
Мне кажется важным говорить о другом: о том, что даже по моим чрезвычайно кратким наблюдениям остается значительным препятствием для острой социально-культурно-политической дискуссии, неизбежно возникающей в гуманитарном сообществе.
В текстах, чье содержание мне совершенно не близко – А. Жучковой и А. Татаринова – есть общая черта, которая делает их не только уязвимыми к критике, но и значительно сужающими возможности для глубокого вдумчивого размышления о проблеме. В данном случае разговор идет об этическом одобрении или порицании феномена отмены русской культуры. Хотя, как кажется, это по-настоящему формальный сюжет, так как довольно понятно, что наука и интеллектуальная культура не имеют ничего общего с популистскими и сиюминутными гипертрофированными реакциями. Тот пласт культуры, о котором идет речь, является плотью и кровью европейской мысли и истории, и сложно всерьез предположить, что шум вокруг сноса памятника Т. Джефферсону на пике движения Black Lives Matter или «отмены» произведений Достоевского в каком-то из учебных заведений повлияет на место этих фигур в значительной перспективе. А потому, разговор об этом лишь предлог, который вновь обнаруживает системные разногласия собеседников.
И, к сожалению, в обоих случаях текстам Жучковой и Татаринова не хватает подлинно научного и гуманитарного подхода, который не допускает суровой однополярности и постулирования железобетонной правды. «Раз Россия продолжает защищаться и не согласилась с глобалистским финалом людского мироздания, если мы еще можем отстаивать наши ценности и нашу землю – жив наш Вергилий«, – читаем у Татаринова; «то есть отменяем не русскую литературу вообще, а всю предыдущую русскую литературу. Современную, которая косплеит западную, оставляем» – у Жучковой. Конечно же, ничего общего даже с вдумчивым анализом текста (исходного текста Г. Юзефович) это не имеет. И важно подчеркнуть, что я вкладываю в эту критику свое отношение к высказываниям, которые мне не показались убедительными и глубокими, но не даю оценку «правильным» или «неправильным» ценностям авторов, просто потому что право на убеждения и свое видение истины есть (или должно быть) у каждого субъекта идеологической дискуссии.
Но почему же филологи, в чью задачу входит расшифровывать смыслы, а не упрощать их до формул, зачастую оказываются бессильны говорить об остром и политическом так, как только и может это делать носитель ценностей гуманитарных наук?
Может быть, это только удел людей определенных политических воззрений, тех, в круг чьих истинных ценностей не входят базовые либеральные (по И. Берлину, а не в трактовке активно релоцирующихся современных политологов) модели?
И здесь я подхожу к сути своего высказывания. К сожалению, ответ на вопрос оказывается отрицательным. Полное отсутствие принятия аргументации неблизких социально-политических идей с не меньшей очевидностью присуще и тем, кто мыслит себя в рамках ценностей либерализма. Разве согласуются с этим публикации в соцсетях почтенных профессоров по русской литературе, содержащие нецензурную брань в адрес идеологических оппонентов, искажение фамилий несимпатичных им политических деятелей или такой же публичный рассказ ученого, сохраняющего малые языки России, о том, что теперь на конференциях ему приятнее говорить на украинском? А это все публичный дискурс, затрагивающий институт репутации… Также с позицией и культурным уровнем служителей гуманитарных наук часто бывает трудно увязать и несимпатичные способы ведения приватной политической дискуссии с переходом на личности. Или в конце концов, чем можно объяснить в устах ученых нашего поля уныло однобокую оценку отдельного исторического периода, будь то эпоха СССР или печально известные 90-е?
И в этом смысле, к сожалению, приходится признать, что центральным становится не политическая предубежденность или искренняя вера в ту или иную форму и стратегию социальной жизни, а способность (или неспособность) лучших и просвещенных соответствовать тем философским и человеческим стандартам, которые они же сами и формируют – своими работами, своим вкладом в развитие, а не упрощением не только науки как таковой, но и общества.
Так может быть речь не о том, как правильно любить Родину или в какую политическую доктрину верить, а в том, чтобы по крайней мере не растерять наследия подлинного либерализма и гуманизма, образцы которых нам подарили Лихачев и Солженицын?
Елизавета Козлова,
Аспирант кафедры СИЛ, РГГУ (окончила в 2021 году).