Feedback

О борьбе с русским Вергилием

Ответ на feedback Михаила Андреева и Николая Гринцера
Алексей Татаринов - 1956, доктор филологических наук, профессор. Сфера научных интересов — религиозная философия, современная русская проза. Автор книг: «Библейский сюжет и его становление в литературном процессе (Средние века и Возрождение)» (2000), «Литературные апокрифы как религиозно философская проблема современной критики» (2006) и др., а также ряда статей о романах современных писателей.

Есть такая тактика – оценивать трагедию наших дней исключительно односубъектно, без связей с прошлым и настоящим, вне контекста давно идущей войны. Оценивать без сомнений – как наше преступление. Вот некий безумец (разумеется, русский), изъятый из истории, нажал милитаристскую кнопку – и понеслось варварство! Жертвами его кровавой оргии стали демократия, Украина и чудный Западный мир. Как всегда, ни в чем не виноватый – у тех, кто считает Россию источником кошмарных бед.

Судя по содержательному телеграм-каналу, такова позиция Галины Юзефович. На канал я не подписан и не было шансов узнать о ее материале «Кэнселинг русской культуры: заметки по поводу». Если бы не реплика Анны Жучковой «О том, как кэнселить русскую литературу by Галина Юзефович». Собственно, и тут предстояло остаться в неведении, но «Реплику на реплику» Михаила Андреева и Николая Гринцера журнал «Вопросы литературы» прислал мне на электронную почту.

Наверное, вы почувствовали агрессию в первом абзаце этой публикации. Надоела она, да как обойтись! Ничуть не меньше ее в трех текстах, побудивших меня написать сейчас. У Жучковой агрессия внешняя, кихотическая. Ее оппонент, известный по ревизии новейшей словесности, предстает «мягким транслятором нужных либерализму идей», пропагандистом «комфортных книжек», миссионером элиты «тридцать лет старавшейся отменить прошлое, остановить историю, лишить нас корней, памяти и родины». У самой Юзефович агрессия внутренняя, гамлетическая. С ледяным спокойствием она отправляет читателям несколько важных сообщений.

Во-первых, спецоперация тяжкий грех навсегда, и временная отмена русской культуры на Западе понятна. Во-вторых, к зарубежной отмене наших традиций надо добавить свой собственный кэнселинг Пушкина, Лермонтова, Толстого, Гумилева. В-третьих, этот кэнселинг (дикое слово соответствует проблеме!) не предусматривает тотального отречения; надо лишь закэнселить родную мысль, что классики всегда современники, нельзя использовать их «посмертную беззащитность» в корыстных, слишком актуальных целях. В-четвертых, принцип филологического анализа (открывать в давнем – незнакомое и чуждое нам!) переносится на систему национальной памяти и жизни в целом; классическое следует превратить в теоретическое, дистанцированное от нас. В-пятых, для оценки ныне происходящего необходимо довериться лучшим, незаменимым современникам; из авторского телеграм-контекста ясно, что это Быков, Акунин, Глуховский и другие соратники.

Меня можно упрекнуть в слишком рациональном оформлении косвенного и подтекстового в публикации Юзефович. Именно этот метод обнаружили в реплике Анны Жучковой и не признали верным Михаил Андреев и Николай Гринцер. Что же, все мы, так или иначе, задействованы в неизбежном лукавстве проповедников – таково влияние нагрянувшего эпоса. Галина Юзефович, разумеется, не исключение. Да я бы и не сказал, что едва скрытая проповедь в словесности – плохо. Скорее, это знак состоятельности литературы.

Ключевой фигурой в тексте об отмене русской культуры стал мощный филолог Григорий Дашевский. Именно он научил студентку Галину Юзефович верно воспринимать Катулла – «не брата-близнеца, затерянного во времени», а «очень далекого, отодвинувшегося от нас». Думаю, всем гуманитариям понятно: чтобы учить так просто и основательно, необязательно быть Дашевским. Так учат, за редким исключением, все.

Здесь важно само имя латинского поэта. Скажу кратко: Катулл – не Цезарь, он прекрасен иначе. И тут же добавлю: Катулл – не Вергилий. Вот это имя имело мало шансов появиться в статье Юзефович, потому что автор «Энеиды» — один из ее самых сильных древних оппонентов. Уж он-то хорошо знает, что призыв отказаться от современного восприятия классики рождает лишь критицизм, а не словом воссозданную Родину. В чем виден отказ Вергилия от кэнселинга по Юзефович? Близкий к Августу поэт – возможно, по рекомендации императора, а я думаю, что нет – взял Гомера, не стал поднимать никаких объективных «гомеровских вопросов», а максимально приблизил к своей эпохе, использовал как героическую, мифопорождающую матрицу и создал главный сюжет Рима. Им вдохновленный и одновременно его вдохновляющий – только так и бывает с настоящей, а не пипеточной литературой.

Вергилий меньше Гомера? Еще как! Вергилий не слишком хотел того, что получилось? Вполне может быть! Но сотворенная или сделанная «Энеида» стала платформой языка и веры, одним из главных священных писаний того западного мира, который в мировоззренческих сигналах Галины Юзефович наиболее ярок.

Не один год и не два она убеждает нас в том, что маленькая современная литература способна стать подлинным словесным настоящим – вопреки смешным тиражам, пышным лингвокатастрофам и специальной маргинальности. Разве не знает Юзефович, что многое, очень многое в новейшей прозе строится на жесточайшей трансформации всего классического – религиозного, исторического, литературного? Как раз на том мировоззренческом сюжете, который и является объектом атаки влиятельного критика. Значит, есть дозволенное осовременивание – тут мы должны радоваться Пелевину с Сорокиным, Быкову с Акуниным, Яхиной с Водолазкиным. И действие запрещенное – когда мы отбрасываем тонкости филологии ради общения (да, иногда почти религиозного — порождающего жизнь, а не очередной текст) с мирами Достоевского или Есенина. То, что имя автора «Бесов» вообще не упоминается в публикации, вряд ли случайно. Таковы правила кэнселинга.

Теперь итог. В постсоветской литературе никакой «Энеиды» не появилось – ни по качеству языка, ни по силе национального сознания. Мне интересны и «Письмовник», и «Теллурия» вместе с «И-трилогией», но это абсолютный декаданс русского пути, доходящая до шумного невроза претензия к Москве и ее духовной территории.

Нашим Вергилием является не поэт нового века, а народная уверенность в том, что помощь Пушкина и Толстого, жизнь классического языка и великое внутреннее христианство отечественной литературы работают вопреки всем модернизациям, неочевидным запретам и конкуренции. Точнее, это и есть вечный русский модерн! Достаточно вспомнить пять китов, определяющих философию Соловьева, Мережковского, Розанова или Бердяева. Это Пушкин, Лермонтов, Гоголь, Достоевский, Толстой. Вот бы отцы Серебряного века удивились, какие реакции хочет контролировать и отменять Галина Юзефович! Здешний Вергилий – это русская литература в бесконечном обновлении ради готовности к новым вызовам. Это и есть главное русское сверхоружие, привычное оснащение Третьего Рима.

Запад – не дурак и не филолог. Он прекрасно понимает сказанное выше. Понимает и предпринимает: война против русской культуры, эпидемия отмен и прочих как бы истерик – это не эмоции слабых, а вполне очевидный план все еще сильных, очень рациональных Конечно, американских и европейских стратегов никак не трогает наше историческое, научно-отчужденное отношение к Гоголю или Лермонтову. Опасность для «партнеров» в другом – в восприятии отечественной культуры как ежедневной дидактики, как пространства воспитания, как боевого опыта прежних поколений, прошедших свой путь и в конкретном времени персональной судьбы, и в общерусском хронотопе. Без скидок на относительность каждой эпохи.

Галина Юзефович начинает свою телеграм-статью с типичных для неолиберализма извинений (да-да, косвенных – но мы же с вами не дураки): простите, люди цивилизованные, за справедливо найденную вами связь между литературой русской и агрессией ужасной! 

И тут же начинается мое несогласие с ней. Спасибо тебе, словесность наша, за сохраненную силу и честь. За то, что тридцать лет борьбы с тобой не ослабили энергию русской защиты. Мощнейшие ресурсы масскульта и самых разных форм «современного искусства» пытались свести тебя то к «архаическим дискурсам», то к материалу для «постмодернистских инверсий». Раз Россия продолжает защищаться и не согласилась с глобалистским финалом людского мироздания, если мы еще можем отстаивать наши ценности и нашу землю – жив наш Вергилий. Его путь не может быть простым. Но сквозь скорбь и ужас, с правом принимать классическое как современное, литературное как необходимое – к победе.