Легкая кавалерия/Выпуск №1, 2020

Дмитрий Воденников

О встрече с Ольгой Седаковой и мгновенном алкоголизме

Встретились на днях на приеме в Греческом посольстве с Ольгой Седаковой. Я не очень люблю эти посиделки, точнее, «стояния», но Седаковой обрадовался.

Пока нас не позвали в зал, где сиял греческий фуршет, мы нашли, где сесть, сели, и я говорю:

 — Смотрел ваш выпуск у Солодникова. Почему вас Венедикт Ерофеев называл «полоумной поэтессой»? Вы же совсем не полоумная.

 — Ну вот была у него в поэме такая фраза: «Потом пришел Боря С. с какой-то полоумной поэтессой». Наверное, потому что все время умничала.
Я потом нашел уже дома, в одном интервью Седакова рассказывала: «Через много лет я его спросила: «почему ты меня назвал «полоумной»»? — а он сказал: «Я ошибся наполовину»».

…На меня повлияли в самом начале моего поэтического пути две женщины. Это Седакова и Елена Шварц.

Я даже перевез из родительской квартиры в свою собственную, уже в тридцать лет, всего несколько современных поэтических книг. Одной из них была книга, изданная «Гнозисом» — седаковская, без названия: просто «Стихи». Год издания — 1994. Там были среди остального «Стелы и надписи», а также любимое мной «Китайское путешествие». Я знаю, откуда рос мой «Репейник». Он тоже кому-то казался полоумным. Правда, не умничающим. Да и как репейник может начать умничать? Это же растение.

Мальчик, старик и собака. Может быть, это надгробье
женщины или старухи.
Откуда нам знать,
кем человек отразится, глядя в глубокую воду,
гладкую, как алебастр?
Может, и так:
мальчик, собака, старик.
Мальчик особенно грустен.

Это из стихотворения Седаковой. 1982 год. Я и есть этот мальчик: еще учусь в школе. Имя Седаковой я узнаю только лет через двенадцать. А еще через 25 лет в Греческом посольстве, сказав, что видел ее в программе Солодникова, спрошу, как часто, некстати:

— Почему там, в программе, там много глубокомысленных, не ваших, пауз?

Седакова улыбнулась:

— Разговор же всегда в паузах.

— Для эха? — хотелось мне спросить, но я передумал.

— Я провинился, отец, но уже никогда не исправлюсь.
— Что же, — старик говорит, — я прощаю, но ты не
услышишь.
Здесь хорошо.
— Здесь хорошо?..
— Здесь хорошо?.. —
в коридорах
эхо является.

Седакова однажды (не мне) рассказывала, что Веничка Ерофеев часто говорил, что его пьянство носит символический характер.

«…Каждый упивается своим — кто водкой, кто чем-то еще… Неизвестно, кто пьянее. Для него было важно, чтобы алкогольный сюжет не понимали слишком буквально. В реальности дело было сложнее, у него была и наследственная предрасположенность. Отец Венички был алкоголиком, брат… В юности он не прикасался к спиртному. Все случилось вдруг. Передаю его рассказ. Поступив в МГУ, в Москве, бредя по какой-то улице, он увидел в витрине водку. Зашел, купил четвертинку и пачку «Беломора». Выпил, закурил — и больше, как он говорил, этого не кончал. Наверное, врачи могут это описать как мгновенный алкоголизм«.

Как это хорошо. Мгновенный алкоголизм. Как мгновенное стихотворение. (На самом деле ни в алкоголизме, ни в стихотворениях ничего хорошего нет — не делайте так, дети. Но это «без пауз» мне нравится. Не надо больших интервалов: пусть стишок идет за стишком. Веточка за веточкой. След в след. Собака за мальчиком, мальчик за стариком.)

Читал ли Венедикт Ерофеев Ольге Седаковой свои «Петушки», пока их писал? Нет. Он закончил текст очень быстро, к концу года, и у всех приятелей оказалась эта тетрадка. В курилке университета они ее читали. Всего и был один экземпляр. Написанная от руки книга. В общей тетради в 48 листов.

Такая маленькая? (Как-то я себе поэму, когда читал, представлял больше. Неужели она вся поместилась в тетради из 48 листов? Или я читал с паузами?)

— Вот, ты звал, я пришел.
Здравствуй, отец, у нас перестроили спальни.
Мама скучает. — Сын мой, поздний, единственный, слушай,
я говорю на прощанье: всегда соблюдай благородство,
это лучшее дело живущих…
— Мама велела сказать…
— Будешь ты счастлив.
— Когда?
— Всегда.
— Это горько.
— Что поделаешь,
так нам положено.
Молча собака глядит
на беседу: глаза этой белой воды,
этой картины —"мальчик, собака, старик".

Когда нас позвали в зал, там стоял длинный стол, а на нем много-много закусок.

Я взял одну и съел. «Она с мясом? — спросила Ольга Седакова. — Просто я не ем мясо».

Я взял вторую (через паузу) и отломил половину:

— Теперь никогда не поймешь: что с чем. Но мне кажется, эта — все-таки с мясом.