«Железнодорожное чтение» как фактор литературной истории

Татьяна ВЕНЕДИКТОВА

«ЖЕЛЕЗНОДОРОЖНОЕ ЧТЕНИЕ» КАК ФАКТОР ЛИТЕРАТУРНОЙ ИСТОРИИ

Отправным пунктом рассуждения нам может послужить небольшой юмористический очерк, опубликованный в 1853 году в популярном британском журнале Ainsworth’s Magazine. Его автор (некто Джон Аллен) указывает на обилие на железнодорожных станциях книжных лотков, которые ведут торговлю на зависть бойкую, тем соблазняя издателей к умножению дешевых, так называемых «железнодорожных» библиотечных серий. Вот как будто бы повод порадоваться прогрессу просвещения: если книги (в том числе хорошие!) покупают, значит их читают. Увы, — возражает сам себе автор очерка, — достойные авторы, такие как Чосер, Шекспир и Мильтон, предпочли бы, конечно, чтобы их вообще не читали, чем чтобы читали так или (прочитывается между строк) читали такие люди, — в другое время и не глядящие в книгу, но, оказавшись на железнодорожной станции, почему-то готовые инвестировать в нее кровные шиллинги и полукроны. С их точки зрения, похоже, «интеллектуальное угощение» (intellectual banquet) слаще и лучше усваивается под стук колес!

Далее м-р Джон Аллен представляет читателю типически-гипотетическую ситуацию, располагая в ее фокусе некоего м-ра Джеймса Джонсона, лавочника с лондонской Тотенхем-Роуд: «Он бодр, но в то же время и основателен, склонен к веселости, но и серьезен — не бабочка, и не червь, а той и другого понемножку или, зачастую, нечто среднее»[1]. Словом, перед нами усредненный буржуазный «всечеловек» в усредненной же ситуации — в качестве пассажира в купе, где, кроме него, еще две дамы и два джентльмена. И в руках этот «всечеловек» держит книгу «под названием, к примеру, «Тристрам Шенди»» преподобного Лоренса Стерна. Как многоопытный читатель мистер Джонсон для начала достает из кармана клочок бумаги, складывает его вдвое и располагает на странице, чтобы «бумажный помощник» помогал удерживать глаз на скачущей строке. Благодаря этому само чтение становится возможным, но только отчасти, поскольку содержание, досягающее сознания мистера Джонсона, все равно принимает причудливо-клочковатый характер: строчки (точнее, куски строчек) Стерна самым нелепым и комическим образом перемешиваются с репликами из разговора джентльменов о политике лорда Пальмерстона и с отрывками из щебетания дам о кашемировых шалях и собачках Фидо и Дидо. В итоге и очень скоро мистер Джонсон приходит к выводу о том, что «мистер Стерн не иначе, как безумец», и книжку отправляет в карман пальто до конца путешествия — в последней строке очерка это действие оценивается как «едва ли не самый мудрый шаг, предпринятый им с момента выхода из дома».

В описании можно увидеть просто курьез или, при желании, символ, благо не один только Джон Аллен и не только юмористически описывал «современное» мировосприятие под знаком «железнодорожности». Пребывание внутри действующего и движущегося механизма, тряска, мелькание за окном, когда ландшафт теряет предметность, сливается в цветовые пятна, «импрессии», когда «взгляд напряжен, слух оглушен, мышцы то и дело вынужденно отзываются на толчки и рывки, нервы всецело поглощены усилиями поддержания хоть какого-либо порядка»[2] — это состояние многими воспринималось как метафора жизни в индустриально-городской среде.

Чем же характеризуется в ней акт чтения?

Прежде всего — парадоксальным соединением интимности (молчаливого бдения над книгой) и публичности (связанной с принудительным присутствием незнакомцев-попутчиков). Также — множественностью информационных потоков, невольной подверженностью хаотической избыточности впечатлений, невозможностью упорядочить пласты субъективного опыта, соприлегающие, но розные. Ухищрения с бумажкой-линейкой с целью удержать последовательность восприятия — поистине жалки! В трясущемся вагоне все равно невозможно сделать то, что относительно легко дается в «стационарных» условиях (когда, назидает Дж. Аллен, только и стоит читать) — удержание постоянной дистанции, физической и символической, между миром читателя и миром текста, и тем самым их надежное разделение. Здесь субъект ощущает себя свободным и в то же время — остро! — заложником «материального фактора», то есть собственного тела, которое в залоге у материальности обстоятельств. Граница между внутренним и внешним, телесным и социальным, фантазматическим и реальным, эстетическим и бытовым разом и проблематизируется, и убегает от (привычных форм) рационального контроля. Новый, очень странный опыт чтения в данном случае однозначно ассоциируется с неправильностью, культурной порчей. Мы знаем, однако, что именно под видом порчи в культуре нередко прокладывает путь новизна.

В связи с этим можно вспомнить известное парадоксальное высказывание британского исследователя Дона Макензи: