Закон и опыт
М. Заверин, В ожидании эпоса, «Мерани», Тбилиси, 1969, 258 стр.
«В ожидании эпоса» – не монография, а сборник статей. В нем выражены основные пристрастия в интересы автора, но в нем же присутствуют и рассуждения на многие другие темы. И прежде чем попытаться объяснить основной пафос работы, нельзя не отметить, например, интересной и вполне самостоятельной главы «Вечный спутник», посвященной «Витязю в тигровой шкуре» Руставели. Это гениальное создание великого грузинского поэта послужило источником размышлений для целых поколений литературоведов, но М. Заверину удалось сказать здесь свое слово. Как пишет исследователь, в поэме остро схвачено особое, новое «состояние мира», требующее от человека нового метода отношения к действительности, признания относительности «вчерашнего способа жизнетворчества». Точка неравновесия, намеченная Руставели в сиюминутном бытии, позволяет как бы начать отсчет – нравственный отсчет – и по-разному взглянуть на людей. Не случайно, подчеркивает автор, на первый план в поэме выдвигаются Тинатин и Автандил, поступки которых составляют «подлинный кодекс новых принципов жизнетворчества». Другое дело – каджи, эти колдуны, повелители стихийных сил, неуязвимые для врагов властители мрака. Сегодня смысл их чароносной и подрывающей связи между людьми деятельности особенно нагляден: «каджи, овладев многими тайнами природы, превзойдя всех в знании, порвали с братьями своими, предали и растоптали основной человеческий – нравственный закон» (стр. 173, 172).
М. Заверни обращается в своей книге и к истории литературы, и к современному ее положению. Читатель найдет в работе критика анализ произведений грузинских писателей – Г. Абашидзе, И. Абашидзе, Н. Думбадзе, Т. Чиладзе, А. Сулакаури, С. Клдиашвили, Р. Инанишвили, Ч. Амирэджиби, русских прозаиков Ю. Казакова и В. Аксенова, заметки о переводах, полемику со статьей М. Лифшица «Почему я не модернист?», раздумья о творчестве Пушкина, Лермонтова, теоретические размышления о природе трагического. Тут, впрочем, уже намечается и немало неотчетливого, даже схематического, такого, что явно смыкается со спорными (и во многом любопытными!) идеями, составляющими главный интерес исследователя. В чем же он?
Одна из центральных глав книги названа: «Лирика и эпос: закономерна ли их череда?». Здесь именно авторское кредо высказано наиболее полно. Процитируем важнейший отрывок главы: «Лирика и эпос в искусстве, если приглядеться, вовсе не находятся в состоянии хаотического движения, да и параллельным их развитие никак не назовешь. Вспомните хотя бы русскую литературу нового времени – от Жуковского, скажем, до наших дней. Даже не вдаваясь в подробности и детали, замечаешь, что расцвет лирики как бы затухает в 30 – 40-х годах прошлого века. Жуковский, Батюшков, Пушкин, Баратынский, Лермонтов, Тютчев – золотая пора лирической поэзии, последним из могикан которой был Некрасов… Затем – иные времена и иные имена. Славнейшими на несколько десятилетий (и на века!) пребудут и останутся эпические писатели Гоголь, Тургенев, Толстой, Достоевский». Затем – в конце прошлого и в начале нынешнего века – снова «огромный размах лирики». Словом, «череда – лирика, эпос, лирика – очевидна, она просто бросается в глаза, кричит о себе с силой действительной закономерности» (стр. 75, 76).
Между лирикой и эпосом, размышляет далее автор, нет непроходимой границы. Лирика постепенно, но неуклонно накапливает в себе черты эпоса, эпос в свою очередь исторически трансформируется в лирику. Тонкая диалектика развития, накапливание нового качества – отказ от старого… Утвердившись в своей мысли и приняв ее уже как закономерность, исследователь обращается обстоятельнее и подробнее к конкретным литературам, к непосредственному художественному процессу. Так, он сопоставляет образцы творчества Галактиона Табидзе и Георгия Леонидзе, обращается к примеру Блока. Опираясь на свою концепцию, в другой главе, носящей характер полемический («Против канонизации… За неподвижность?!..»), включается в одну из последних литературных дискуссий – в спор о лирической прозе наших дней. М. Заверин высказывает несогласие со статьей В. Камянова «Не добротой единой…», помещенной в «Литературной газете», – в статье весьма скептически расценивались возможности лирической прозы. М. Заверин упрекает критика в забвении диалектики развития; опираясь на Свои исходные положения, он рассматривает произведения молодых грузинских прозаиков, русского писателя В. Лихоносова. Разговор о рассказе В. Лихоносова – завершающий главу – становится последним, итоговым аргументом в пользу того, что лирическая проза непосредственно порождает из себя новое эпическое начало, – «она с честью выполнила свой долг и подвела героя, искусство, художника к новым нравственным рубежам» (стр. 163).
Даже столь приблизительное рассмотрение концепции М. Заверина позволяет легко обнаружить в ней ряд существенных слабостей и недочетов. Зададим несколько простых вопросов. Отчего Некрасов, этот типичный шестидесятник, назвав вдруг «последним из могикан» лирических поэтов самого начала XIX столетия? Разве «расцвет лирики» Тютчева и Фета (даже не упомянутого автором) и впрямь «как бы затухает» в 30 – 40-е годы? Почему забылось, что гений Пушкина с равной силой высказался и в художественной «субъективности» и в «объективности»? На каком основании отодвинут на задний план Тургенев – создатель «Вешних вод», проникновенных и горьких стихотворений в прозе? А какой смысл вкладывается в определение: Достоевский – эпический писатель? 1 Почему так узко означены рамки опыта литературы – по существу XIX веком; почему забыт XVIII, подготовивший его и влившийся в него (с синхронным заключением: Державин – Радищев)?
Еще менее ощутима «сила действительной закономерности» в рассуждениях критика, когда он касается живых, текучих, на наших глазах устанавливающихся художественных явлений. Как уже говорилось, М. Заворин обращается к творчеству В. Лихоносова, прочитывает его рассказ «Родные». Рассказ, на мой взгляд, один из лучших этого писателя, произведение, в котором по-настоящему и всерьез открыт народный характер – характер Арсеньевны. Вообще же творчество В. Лихоносова достаточно противоречиво. Чувствуется желание писателя проникнуться идеей народной жизни, но желание это приобретает нередко формы сентиментальные. После «Родных» писатель опубликовал повесть «Люблю тебя светло» – вещь запальчивую, откровенно декларативную, в которой нет, конечно, ни грана истинной эпичности. Так что скептицизм В. Камянова оказался (во всяком случае, на сегодня) проницательнее оптимизма М. Заверина. Закон, который представляется автору книги «В ожидании эпоса» самоочевидным явлением, скользит пока что над фактами литературы, не очень хорошо сцепляется с художественным опытом. Стало быть, иллюзия? Нет, спешить с заключениями преждевременно.
У книги М. Заверина есть одна примечательная особенность. Автор энергично и постоянно подчеркивает связь между этическим и эстетическим; одна из важнейших функций искусства в том, что оно способно «приоткрыть завесу над «подробностями» механизма взаимодействия сложнейших систем – человека и человечества». Лирика с ее «планом духовной свободы и гармоничного внутреннего развития», так сказать, на службе индивидуальности, эпос же «ищет новой общности, нового единства» (стр. 85). От таких размышлений нельзя отмахнуться, в них заложен серьезный и широкий смысл. Бесспорно, что каждая эпоха несет в себе свою доминанту, руководящую идею. Достаточно поставить рядом 60-е годы прошлого столетия и самое начало нынешнего (это, разумеется, очень общий и грубый взгляд), чтобы контрастность времен обнаружилась со всей очевидностью. Не случайно в гениальной толстовской эпопее Пьера Безухова посещает символический сон со знаменитым «капельным шаром», с каплей – Каратаевым, и не случайно позже является критик Толстого, Лев Шестов, перегрызающий саму пуповину «общности»… Все это так. Но, признавши плодотворность исходной идеи, а следовательно, и теоретических поисков в этом плане, нельзя не отметить и тех огромных сложностей, которые подстерегают исследователя, взявшегося за создание стройной эстетической системы.
На одну из этих трудностей справедливо указывает и сам М. Заверин. Почему, задается он вопросом, анализируя повесть Т. Чиладзе «Кто живет на звездах» (глава «Кому адресованы вещие пушкинские слова?»), «обыватели уцепились за свою пошлость, когда рядом с ними в одной квартире живут люди совсем по другим нравственным законам»? И добавляет, как бы отвечая себе: «без кардиограммы духовного опыта здесь не обойтись, как, в другом случае, не обойтись без рентгеноскопии опыта социального» (стр. 14). Верно. Но только сама книга «В ожидании эпоса» порой грешит нечеткими «кардиограммами», размытыми «рентгеноснимками». Вот Некрасов, – обратимся вновь к его опыту, – по самому главному смыслу своей эпохи и своей эстетической роли, по своему месту в формировании общественного сознания он, несомненно… эпик. С другой стороны, ведь чистейшей воды лирик, лирик взаправдашний!.. Стоит ли так наскоро причислять его к «последним из могикан»? А Достоевский с его обостренной субъективностью, едва ли не романтической, проникающей к самым глубинным идеям всеобщности; можно ли адаптировать его творчество до «второго вида эпоса», до условного места в схеме? Индивидуальность писателя не прикреплена намертво к «точке эпохи», она, эта индивидуальность, творит и себя и время, не оставаясь тождественной самой себе; вот одна из сложностей, подстерегающих исследователя. Невозможно не брать в расчет в теоретических построениях прежде всего художественную ценность произведений. Можно ли, размышляя о лирической прозе наших дней, о том, что завтра из нее «выйдет», не отдавать себе отчета в том, каково ее истинное значение в литературном процессе современности? Невозможно, при самом добром отношении к дарованию того же В. Лихоносова, не видеть отличия в масштабах таланта его и, например, В. Белова (последний, кстати сказать, начинал с лирических стихов, и это весьма примечательно). Книга М. Заверина написана горячо, увлеченно. В ней, как уже говорилось, много несовершенного, только внешними усилиями автора «привязанного» к проблеме, но неосвоенного, проглядывают и просто противоречия. Критик пока что остро «чувствует» свою правоту, но не сделал ее правотой доказательной, строго научной. Однако именно увлеченность М. Заверина своей идеей вызывает надежду, что нынешнее «собрание пестрых глав» перерастет в дальнейшем в нечто более завершенное, фундаментальное.
- М. Заверин, впрочем, поясняет это так, что романы Достоевского – «второй этап, второй вид эпоса – время искусства драматического» (стр. 84).[↩]