Второе прочтение

Для советской науки о литературе много значит это совпадение обстоятельств – пятидесятилетний рубеж истории рожденного Октябрем государства, вызывающий естественную потребность в «подведении итогов», интенсивная работа над созданием подлинно научной истории литературы (прежде всего советского периода), наконец, активное совершенствование литературоведческой методологии, связанное, в частности с изменяющимся восприятием литературно-художественного творчества, с новыми нашими требованиями и нему.

Наши представления о некоторых литературных явлениях, их сущности и специфике, о современном и историческом движении литературы углубляются сейчас довольно быстро, – и под влиянием пережитого времени, и под давлением самой литературы, в особенности сегодняшних ее исканий. Это не значит, что в нашей эстетике и в отношении читателей к художественному слову проходит некая «ревизия», перечеркивающая все до сих пор существовавшие критерии. Нет. Просто мы стали смотреть на литературу как на сложнейший процесс. Складывается у нас и более глубокое представление о ее истории.

Избегая голословности, можно было бы привести здесь примеры возрождения целого ряда имен и фактов из прошлых десятилетий или изменявшегося отношения нашего к слишком резкому, как казалось, новаторству в советской поэзии начала 60-х годов (поэзия тогда была наиболее активным жанром). Однако это примеры не только известные всем, но и довольно простые.

Более трудоемкими представляются сейчас иного порядка проблемы, касающиеся объективного освещения литературы как исторически многостороннего сложного процесса. И здесь прежде всего становится важным умение увидеть историю литературы современно, с учетом новейших научных достижений, применить современную методологию к устоявшимся, но неокончательным, а порой и необъективным оценкам тех или иных явлений в литературе.

Еще не выветрились из памяти довольно резкие, но принципиальные дискуссии, сопутствовавшие выходу в свет первых капитальных работ по истории русской советской литературы – трехтомника 1958 – 1961 годов, созданного в ИМЛИ, и двухтомного труда, написанного коллективом авторов МГУ (1958 – 1963). Появление этих работ свидетельствовало об определенных успехах нашей историко-литературной науки. И все же разрыв между достигнутым методологическим уровнем литературоведения и принятым в этих трудах способом характеризовать литературу стал, пожалуй, основным их изъяном.

Аналогичное положение сложилось и с изучением других литератур народов СССР. Общепризнанно, что историко-литературная наука в республиках, пройдя «очерковую» стадию, приступила сейчас к созданию по возможности полной и углубленной истории родной литературы. «Очерки» истории национальных литератур, изданные за последние десять – пятнадцать лет в республиках при содействии ИМЛИ, пользуются спросом и как информационный, справочный материал, и как определенный итог изучения литератур народов СССР. Но требованиям современного читателя они уже не могут в должной мере удовлетворять.

В некоторых республиках уже вышли из печати первые книги фундаментальных работ по истории литературы, в других республиках и автономных областях к изданию таких работ готовятся. На читательском испытании находятся уже законченные исследования типа «Истории украинской советской литературы» (два варианта: на украинском языке – 1964 год, на русском – 1965 год), первых томов «Истории казахской литературы», двухтомной «Истории башкирской советской литературы» (1963 – 1966), «Истории армянской советской литературы» (1966) и др.

Я говорю «на испытании», потому что, например, украинские литературоведы уже сейчас на основании добытого опыта создают многотомную историю украинской литературы, где советский период будет занимать значительно большую площадь – целых три тома. Но дело, конечно, не в размере. Работа эта, казалось бы, не такая сложная (основа-то есть, остается как будто бы только подправить, расширить, дополнить…), подвигается, однако, с большими трудностями. Именно потому, что авторы, улавливая требования современности и опираясь на методологические достижения науки сегодняшнего дня, стремятся дать подлинно научное освещение истории литературы во всем ее многообразии, сложности, диалектичности. Речь идет о втором прочтении литературного достояния нации, каждого писателя и каждого произведения, имеющих сколько-нибудь существенный вес.

Второе прочтение…

Ясно, что с ним будет связано определенное (и закономерное) изменение взгляда на историческое движение литературы. И потому, что нам теперь доступны многие литературные факты, которые раньше по тем или другим причинам не доходили до нас. И потому, что современный историк свободен от сковывающих догм, он тоньше понимает художественные произведения, а в процессе литературного развития видит больше граней.

Очень помогла бы, мне кажется, и науке, и текущей критике в решении многих методологических проблем четкая теория восприятия литературы в ее историческом и современном «разрезе». Однако в систематизированном, оформленном виде такая теория пока не существует. У нас, к сожалению, в обиход науки еще не вошли и сами термины «восприятие» ¹, «истолкование», «интерпретация», хотя они содержат в себе вполне реальный смысл (особенно для литературоведа). Очевидно, при втором прочтении нашей литературной истории термины эти придется осознавать и «запускать в производство»…

На Украине выход в свет обновленного издания «Истории украинской советской литературы» (это была переработка второго тома «Истории украинской литературы» выпуска 1957 года) вызвал широкое и заинтересованное обсуждение. Разговор, длившийся почти весь 1965 год, в целом получился значительным и четко определил уровень нашего литературоведения, показал достижения и недостатки в осмыслении истории украинской литературы послеоктябрьского периода.

Дискуссия эта свидетельствовала и о том, что не решены до сих пор многие проблемы, имеющие принципиальное методологическое значение именно для историко-литературного обобщающего труда. Большинство из них прямо связано со способом понимать и истолковывать литературное произведение, а также показывать движение литературы, складывающееся в целое из многих отдельных явлений и фактов.

Кажется, решительнее всего высказывались специалисты о недостаточной обоснованности предложенной в «Истории» периодизации: литература периода Октябрьской революции и гражданской войны, 1917 – 1920; период восстановления народного хозяйства и социалистической индустриализации, 1921 – 1929; довоенные пятилетки, 1930 – 1941; годы Великой Отечественной войны, 1941 – 1945; послевоенный период, 1946 – 1955, и, наконец, литература на современном этапе, 1956 – 1962.

Проблема периодизации литературного процесса в нашем литературоведении (не только украинском) все еще не утрачивает своей остроты. Подтверждение этому – не только постоянные дискуссии, но и видоизменение выделяемых периодов с каждым новым изданием «Историй» литературы. Мы ведь помним учебники, в которых каждая пятилетка экономического развития страны была одновременно и новым периодом литературы!

И если сейчас мы объединяем довоенные пятилетки в один период, то причина этого не только во временном отдалении, но и в несколько ином подходе, в оценке, в толковании самой литературы. Правда, это «объединение» пятилеток – не такое уж решительное новаторство. Принцип остается в основном хронологическим, но тем не менее предполагает выявление новых качеств литературы. Во всяком случае, к истине он значительно ближе.

И думая об изменившейся оценке литературного периода, мы теперь уже осторожно будем соглашаться с такой, например, трактовкой, которая совсем недавно не вызывала сомнений. Правильно говоря о том, что «путь советской таджикской литературы – это путь верного служения народу. Его невозможно отделить от общего пути политического, хозяйственного и культурного развития Таджикистана в годы Советской власти», авторы «Очерка истории таджикской советской литературы» (1961) делали вывод: «Поэтому периодизация истории советской таджикской литературы должна (!) в основных своих чертах совпадать (!) с периодизацией истории таджикского народа после Великой Октябрьской революции» (стр. 27).

Исходя из этого принципа, в истории литературы Таджикистана намечены четыре периода, по существу совпадающие с теми, которые выделены и в «Истории украинской советской литературы». Разные литературы с разными традициями оказываются в одинаковом положении, разделяются теми же хронологическими вехами. Не механическими ли?

Мы отнюдь не собираемся отрицать сходности исторической судьбы народов (таджикского и украинского) и их литератур. Но сейчас речь идет о поисках научно обоснованной методологии изучения истории литературы. И поэтому следует обратить внимание на сделанную в том же «Очерке» оговорку о «рабочем характере» принятой периодизации, о том, что литературные периоды не являются «механическим повторением» общеисторических, так как «историко-литературный процесс имеет свои специфические особенности и закономерности».

«Относительно искусства, – писал К. Маркс, – известно, что определенные периоды его расцвета отнюдь не находятся в соответствии с общим развитием общества, а следовательно, также и с развитием материальной основы последа него…» ² И хотя Маркс имел при этом в виду более крупные временные отрезки общественной истории, слова его справедливы и тогда, когда речь идет о десятилетиях…

Итак, наблюдается тенденция к укрупнению периодов развития советской литературы.

Обобщая критические замечания, высказанные в дискуссии 1965 года, ответственный редактор «Истории украинской советской литературы» С. Крыжановский также говорил о необходимости укрупнения принятых периодов. Критерием, впрочем, и на этот раз оставались «новые типические обстоятельства общественной жизни», которые «обусловили другое наполнение литературных образов и типов («Лiтературна Україна», 28 декабря 1965 года). То есть опять-таки литература ставится в прямую и полную зависимость от обстоятельств общественной жизни, хотя само собой ясно, что этапы ее развития по времени могут и не совпадать с этапами развития общества. Не говоря уже о том, что сама литература в такой периодизации становится субстанцией вторичной.

Настораживает и простота процедуры: шесть периодов довольно безболезненно превращаются в четыре. И тем более непонятна оговорка ответственного редактора, что, мол, «всякая периодизация имеет условный и, значит, «рабочий» характер». «Мы знаем, – говорил С. Крыжановский, – например, курсы истории литературы (а среди них и такие, как «История русской литературы XIX столетия» Н. Энгельгардта, «Нарис історії українсько-русскої літератури до 1890 року» И. Франко), где развитие литературы периодизовано по десятилетиям!»

Что было, то было. Вокруг проблемы периодизации поломано немало копий в прошлом. Материалистические, научные принципы литературной истории страстно защищали Белинский, Чернышевский, Плеханов. А вот и более близкий опыт: в тезисах своего доклада «Проблема периодизации литературного процесса» (Киев, 1955) академик А. И. Белецкий справедливо писал о примитивизме голой хронологической периодизации.

Или возьмем практическую область. Мы, например, называем период второй половины 50-х годов и 60-е годы «литературой современного этапа», но ведь в украинской литературе наиболее характерные перемены прослеживаются все-таки позже, с началом 60-х годов… (Кстати, и в «Вопросах литературы» об этом периоде уже спорили; см. статью М. Кузнецова «Когда начинается новый период?» – «Вопросы литературы», 1964, N 7.)

Конечно, само по себе укрупнение периодов что-то дает. В определенные хронологические рамки попадает больше материала, и появляется возможность сделать более полные обобщения, касающиеся собственно литературного процесса, проследить тенденции развития литературы. Но всякий период, само его понятие не может исчерпываться одной только хронологической характеристикой. Главное в нем – явления и факты, близкие по своей сущности, самым тесным образом связанные внутренними законами литературного процесса. Время же обозначает лишь границы, пределы проявления той или другой закономерности. Вот почему именно логичность, последовательность, взаимосвязанность фактов и явлений – конкретно-историческое литературное движение – должно лежать в основе периодизации.

Периодизация литературного процесса будет условной, если рассматривать литературу вне ее специфики и подгонять ее развитие к периодизации других явлений – экономических, политических, общегражданских. Но она не может быть условной и произвольной, если, отнюдь не игнорируя экономических, политических, общегражданских факторов, будет отражать этапы развития именно литературы, непрерывно обогащающейся (а порой, бывает, и обедняющейся) в конкретно-исторической обстановке.

Может, не стоило бы повторять эти, в сущности, известные истины, если бы принципы периодизации литературы не были так тесно связаны с ее прочтением, пониманием, истолкованием.

Смещение литературных периодов в пользу этапов нашей гражданской истории, на первый взгляд, элементарная и допустимая условность. Однако именно поэтому литература нередко характеризуется обедненно, в основном лишь по жанровым, а в пределах жанра – по тематическим признакам. И так как одни и те же жанры существуют в каждом периоде, то отличительным признаком периода становится тематика, а также (что тоже от темы происходит) «род занятий» героя:

«Если в предшествующий период героями литературных произведений были преимущественно люди, с оружием в руках защищавшие Советскую власть (Чапаев, Кожух, Левинсон), то теперь это главным образом организаторы и рядовые участники всенародного созидательного труда» («История украинской советской литературы», стр. 180) ³.

Конечно, единство общей темы, подсказанной действительностью, сходность обстоятельств, в которых действуют герои, не могут не характеризовать литературный период, но далеко не полностью и не определяя его специфику. Если же тематическое единство считать генеральным признаком, то каждое произведение приходится рассматривать, исходя лишь из того, насколько жизненные пути одного героя отличаются от конкретной судьбы другого. Вместо определения концепции человека, общества и личности, вместо ведущей мысли литературы данного времени, вместо ее художественных исканий будем иметь, таким образом, сюжетные вариации отдельных произведений, максимум – общую тематическую направленность:

1. Этот термин употребляется критикой, но пока лишь в самом общем понимании.[↩]
2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 12, стр. 736.[↩]
3. Эти слова – из наиболее общей характеристики периода. Поэтому подтверждающие тезис примеры взяты из русской литературы.[↩]