«Времена не выбирают, в них живут…».. Беседу вели Г. и В. Кузнецовы

Лев Моисеевич Адлер – один из немногих ныне здравствующих из славного племени ифлийцев. Его давным- давно упрекают, почему не пишет мемуаров. А он отвечает – мол, личность моя не столь значительна. Между тем редко кого жизнь сталкивала с таким количеством выдающихся людей, и все отмечали его неординарный ум, образованность и проницательность. Хотя по чисто анкетным параметрам Лев Адлер действительно не подошел бы для энциклопедий и справочников «Ху из ху»: ни ученой степени, ни опубликованных монографий, ни престижных мест службы. Только полвека безупречной работы в вузах Татарии (из них более сорока лет – в вечернем нефтяном институте в Альметьевске) и безграничное уважение многих тысяч учеников.

В 1939 году, окончив среднюю школу в Донбассе, Лев Адлер поступил в знаменитый Институт философии, литературы и истории на исторический факультет. Через два года – фронт, оканчивать учебу довелось уже в МГУ. Но именно ИФЛИ с его духом немыслимой свободы – не «тайной свободы», не кукиша в кармане, а свободы ошибаться и находить – остался на всю жизнь альма-матер Льва Адлера.

– Начнем с признания: мы не без некоторых усилий получили от вас согласие поделиться ифлийскими воспоминаниями. Скромность в данном случае не объяснение, ведь мы знаем вас уже много лет…

– Дело, видите ли, в другом. Об ИФЛИ написано слишком много, чтобы мой рассказ добавил что-то новое. Так, некоторые штрихи к биографиям… Правда, большинство книг о нашем институте отличаются «филологическим» уклоном, что естественно для людей пишущих. Да и филфак был в ИФЛИ главным и самым престижным факультетом. Поэтому, может быть, как историк я вижу институт несколько с другой стороны. Но сегодня важнее, пожалуй, не это, а вот что – попытаться понять, как в жестокие сталинские годы возник и состоялся вуз, давший России столько людей совершенно иного свойства, чем хотел бы «отец народов».

– Да, это загадка, на которую вряд ли дашь однозначный ответ…

– Начнем со столь нелюбимой марксистами роли личности в истории. Летом 39-го мне, окончившему школу с отличием и имевшему право поступать без экзаменов, было отказано в приеме в ИФЛИ по банальной причине: нет мест в общежитии. Такая же участь постигла киевлянина Толю Юдина, который был человеком решительным и уезжать несолоно хлебавши никак не желал. Мы догадывались, в чем дело: у нас обоих отцы были репрессированы. Но мы уже слышали, что для ректора ИФЛИ Анны Самойловны Карповой это еще не основание отвергать абитуриентов. Член партии с 1904 года и (по слухам) сестра всемогущей тогда Землячки, она делала многое из того, что другие делать бы не смогли и не захотели. Например, отказывалась исключать детей «врагов народа» из института – из комсомола, дескать, пожалуйста, а право на образование дано сталинской конституцией…

Мы с Юдиным несколько дней наведывались в кабинет Карповой, благо нравы тогда были патриархальные и вход не охранялся. Наконец Анна Самойловна вызывает секретаря приемной комиссии (и особиста) Якова Додзина и просит нас выйти. Потом зовет обратно и говорит, что мест нет, зато много заявок от университетов Поволжья. Предлагает даже деньги на проезд, – мы ни в какую. Тогда она бросает в сердцах: «Сдавайте-ка вы экзамены на общих основаниях, другой возможности не вижу».

А в те годы в любом вузе набор экзаменов был одинаков – те же восемь предметов, что при выпуске из средней школы. Мы- то к ним не готовились! И конкурс будь здоров – от 6 до 10 человек на место. Но решили: рискнем! Просим единственной льготы – сдавать экзамены в удобные дня нас дни. Карпова согласна, особый отдел не против. Сдали успешно, набрав 39 баллов из 40 возможных…

– Лев Моисеевич, а как дальше сложилась судьба вашего ректора?

– Незадолго до войны ее из ИФЛИ убрали, отправили в Исторический музей. Слава Богу, в разряд тех, чьих детей она как могла защищала, Анна Самойловна не попала. Яков Додзин, конечно, тоже был нетипичным чекистом. Например, он по роду своей службы «пресекал враждебную деятельность», но при этом и предупреждал людей: будьте осторожны, на вас имеется компромат… Другой на его месте мог бы со всем злорадством топить жертву.

– Да, роль личности из истории не выкинешь. А эпоха была, пожалуй, самой неблагоприятной…

– Как сказать. Многие задумывались, почему на мрачном фоне 30-х возникли такие очаги культуры, как ИФЛИ и еще некоторые – например, журналы «Литературный критик», «Интернациональная литература». Последние, кстати, знамениты куда меньше, а ведь еще Фейхтвангер говорил, что все на свете случается дважды – как событие и как его описание. ИФЛИ повезло, его описали не раз и подробно.

Да, так вот – у нас в те годы ходила поговорка: «Не миф ли МИФЛИ?» Имелся ввиду большой конкурс, делавший поступление почти чудом, но сегодня и вправду ИФЛИ стал в чем-то мифом. Ядро мифа таково: это островок культуры, задетый общенародной трагедией, но не раздавленный. Реальность была сложнее, ибо в 30-е годы, помимо сталинской мясорубки, происходил и другой важный процесс: возвращение к классической мысли. Как писал Наум Коржавин, единственной заслугой Сталина можно считать прекращение школьных экспериментов и восстановление нормальной учебы на манер гимназической – с домашними заданиями, ответами у доски, контрольными работами и т. п.

Вернули в школу и вузы историю, которую до середины 30-х заменяло обществоведение. Начало возрождаться гуманитарное образование университетского типа. ИФЛИ ведь и возник как компенсация за упраздненные в МГУ гуманитарные факультеты. И до войны лишь истфак существовал параллельно у нас и в университете, а литературный и философский были только в ИФЛИ. Как и экономический, появившийся в 1940 году.

Но поворот к нормальной школе был только частью общего поворота от романтики мировой революции к патриотизму и державности. Я бы сказал так: Сталин понял, что Третьего Интернационала и нового мира не получится, и решил строить Третий Рим.

Курс на державность чутко уловили многие писатели – и старые, как Алексей Толстой, и совсем молодые, как Константин Симонов. Кстати, вполне можно представить, как сидят за одним столиком три советских классика – граф Толстой, сын княгини Оболенской Симонов и потомок романовских постельничих Сергей Михалков…

– Но «ифлийские» поэты – Самойлов, Наровчатов и другие – были отнюдь не дворянских кровей, и стихи у них были совсем иного рода…

– И до войны у них практически не было опубликовано ни строчки. Эти поэты продолжали отвергнутую, в общем, линию революционного романтизма, линию Светлова и Багрицкого. Хотя они тоже были патриотами, недаром Павел Коган писал: «Я б сдох, как пес, от ностальгии в любом кокосовом раю…» На короткое время патриотов и романтиков объединила общая угроза – Гитлер. Мы все были убежденными антифашистами, это питалось и нашим пролетарским происхождением, и литературой, и испанской войной. И никто в ИФЛИ не верил, что пакт Молотова – Риббентропа заключен всерьез и надолго.

– Если ИФЛИ был символом возврата к классическому образованию, то это значит, что было к чему возвращаться?

– Конечно! На историческом факультете появился академик Готье, еще недавно осужденный ГПУ вместе с Евгением Тарле и другими учеными как «контрреволюционер». Юрий Владимирович Готье, потомок франко-швейцарцев, вел у нас семинар по «Русской Правде» – обычно такие вещи поручали доцентам, значит, все-таки ему не вполне доверяли. У Тарле я учился позже, в МГУ, до войны он еще жил в Ленинграде. Но Евгений Викторович в ИФЛИ тоже побывал, он оппонировал на защите докторской нашему преподавателю Борису Федоровичу Поршневу, впоследствии крупному социальному психологу.

Нельзя не вспомнить профессора античной истории Владимира Сергеевича Сергеева, на чьи лекции сбегался весь ИФЛИ без различия факультетов. Всегда прекрасно одетый, он отличался необыкновенным артистизмом – говорили даже, что он незаконный сын Станиславского. У него самого, впрочем, в незаконных сыновьях числился наш сокурсник Юлиан Бромлей, ставший потом одним из крупнейших этнологов.

Сергеев говорил так: «Эту главу о Спартаке вы прочтете в моем учебнике под редакцией профессора Мишулина, а я вам расскажу о нравах римской аристократии». И начинался моноспектакль в лицах – например, о том, откуда взялось выражение «Деньги не пахнут» или еще что-нибудь в этом роде…

– Профессор Мишулин – не родственник ли Спартака Мишулина?

– Это его родной дядя, в честь которого и дали имя будущему артисту. Антагонистом Сергеева был знаменитый профессор Николай Альбертович Кун, автор книги «Легенды и мифы Древней Греции». Он упрекал Сергеева в плохом знании греческого, но как лектор в подметки ему не годился. Зато семинары по тому же курсу вел Кун, ибо тут требовались иные качества. А экзамены принимали оба поочередно, и во многом это были две разные истории – по Сергееву и по Куну.