Волга впадает в Каспийское море

Евгений ПОПОВ

ВОЛГА ВПАДАЕТ В КАСПИЙСКОЕ МОРЕ
Заметки о проблеме, которой нет

Когда меня спрашивают, отчего я начал сочинять художественные произведения и кто на меня больше всего повлиял, то выстраданный ответ мой заключается в том, что причина начала мне совершенно неизвестна и, стало быть, располагается ВНЕ моего небольшого разума, зато, «кто повлиял», я знаю совершенно точно. Этим человеком был «ТАРАСЕНКОВ Анатолий Кузьмин [13(26).III. 1909. Москва, – 14.11. 1956, там же] – рус. сов. лит. критик, литературовед, библиограф. Чл. Коммунистич. партии с 1942» («Краткая литературная энциклопедия», М., 1972). Именно из его погромной статьи, напечатанной в журнале «Новый мир», если я не ошибаюсь, в 1951 году и носящей название (уж тут я точно не ошибаюсь, на всю жизнь запомнил) «ЗА БОГАТСТВО И ЧИСТОТУ РУССКОГО ЛИТЕРАТУРНОГО ЯЗЫКА», я узнал, что на фоне очень хорошей советской литературы, расцветшей после победы Великого Октября, существуют, а то и продолжают существовать различные гады, вроде Бабеля, «политическое лицо которого нам теперь хорошо известно», или белоэмигранта Замятина, глумящегося над советским народом посредством рассказа «Электричество», а также и другие творческие уроды, включая всю «так называемую южнорусскую школу», прозаика Зощенко и поэта Тряпкина.

Цитирую по памяти, статья эта мною давно утрачена в процессе жизненных перипетий, но я хорошо помню, в какой восторг привели меня микроскопические отрывки текстов упомянутых писателей и вольный язык этих текстов. Полагаю, что идейному Анатолию Кузьмичу, который в свободное от идеологической работы время был знаменитым московским библиофилом, все это скорей всего тоже нравилось – не зря же он целиком процитировал замятинский рассказ «Электричество», – однако чего не сделаешь ради матушки-голубушки родной партии и чтоб не посадили ненароком.

Это статья мне попалась году эдак в 1960-м. Дальнейшее было делом техники. Аккуратно переписав неведомые мне фамилии я вскоре достал и Бабеля (его к тому времени уже напечатали по случаю «оттепели»), и Зощенко, и Олешу, и Артема Веселого, и Пильняка, и, конечно же, Платонова, которого я до сих пор считаю самым масштабным русским писателем XX века.

Благодаря этим книгам и их, еще раз подчеркиваю, языку для меня враз кончилось двоемыслие, когда в советских книжках я читал одно, а на улице слышал другое. Я вдруг понял, что литература – это нечто отличное во всех смыслах этого слова. Во-первых, это не то, что мы учим в школе, расписывая в сочинениях какие-то там образы, а во-вторых – оказывается, есть книги, не отрицающие брезгливо уличную языковую стихию, но находящиеся с ней в контакте и согласии. И что заниматься такой литературой – дело веселое, увлекательное и живое.

Но и опасное. Не случайно же гоняли коммунисты всех вышеперечисленных литераторов, не сдуру же сажали за анекдот и частушку так называемых «простых людей».

Большой в этом был смысл для тоталитарной державы, которая к тому времени опасалась скорее уже не собственных «партайгеноссе» вроде Троцкого и Бухарина, которых Сталин к тому времени уже вполне успешно укокошил, а Хрущев что-то не спешил реабилитировать. Народная стихия – вот что страшно любым начальникам всех времен и народов.

Ну и в самом деле. Партия изо всех сил бьется, чтобы накормить голодное населения, а оно, неблагодарное, поет:

Птицефабрик у нас много,

Еще больше строится.

А рабочий видит яйца,

Когда в бане моется.

Советский Союз уверенно шагает в космос, уж в этом-то успехе даже буржуи не сомневаются, имя первого космонавта со слезами радости на глазах повторяют все честные люди планеты.