В «индустриальном» – человеческое

Один из наших критиков, отвечая как-то на анкету «Вопросов литературы», сказал: «Во-первых, критика от литературы не зависит. Так же, как не зависит она (в идеале) и от эмпирической действительности». Поскольку автор слово «эмпирической» подчеркнул, надо думать, что он возражает не против связи критики с жизнью вообще, имея в виду широкий смысл этого понятия. Он отрицает, очевидно, необходимость непосредственного контакта критика с действительностью, изучения происходящих в ней процессов и отвергает («в идеале») какое-либо влияние ее на критическую мысль.

Разумеется, у критика творческие связи с действительностью иные, более опосредствованные, чем у художника. Писатель всечасно и конкретно связан со своими героями, с их мыслями и чувствами, с их горестями и радостями. Реальные факты и события лежат в основании его произведения, живая жизнь является неизменным источником его художественных достижений. Критику же подчас важнее обобщающие данные и сведения об изображаемой писателем действительности, теоретическое знание эпохи, понимание ее движущих сил…

Но ведь чисто «эмпирический» подход противопоказан и художественному познанию. Без глубоких, принципиальных обобщений, без осмысления фактов, без типизации характеров и подлинное искусство невозможно, как невозможно оно без эмоциональной памяти автора, без конкретных наблюдений, без оригинального творческого мировосприятия. Мне представляется, что как писатель не должен быть чужд теоретическому освоению действительности, так критике отнюдь не помешает, а, наоборот, поможет знакомство с разнообразными реалиями жизни в ее непосредственных проявлениях, в том числе и особенно в тех аспектах, которые привлекают современную литературу и находятся в сфере интересов самого критика. Бесспорно, и это имеется в виду в Постановлении ЦК КПСС «О литературно-художественной критике», где, в частности, говорится о необходимости «укрепления связи критиков с практикой коммунистического строительства».

1

Сейчас на многих предприятиях, имеющих большую трудовую историю, создаются музеи. Обычно они устраиваются во дворцах культуры, в клубах, где им отводится несколько комнат. Часто это немудрящие «выставочные залы», не поражающие ни масштабами, ни внешним блеском. Но любовь людей к своему краю, к далекому и близкому революционному прошлому, к сегодняшнему дню коммунистического созидания настолько сильно чувствуется, что каждый пожелтевший фотографический снимок, обрывок старой газеты, давно вышедшее из употребления орудие производства оставляют неизгладимое впечатление. Здесь редко встретишь изысканное художественное оформление – здесь все в натуре, как было. Часто собрано это в заводских или шахтных складах, в семьях пролетарских династий, где хранятся еще следы рабочей старины. Но отнюдь не меньше, чем убедительные слова о научно-технической революции и социальном прогрессе, подействуют на вас, скажем, деревянная тележка-грабарка на Уральском заводе тяжелого машиностроения или «кайло, санки и лопата – вот вся техника проклята» на шахте N 10 имени Артема в Ворошиловградской области, – особенно когда вы из музейных помещений перейдете в цехи Уралмаша и увидите экскаватор с ковшом емкостью в 25 кубических метров, со стрелою в 100 метров или спуститесь в забой Артемовской шахты и познакомитесь с работой новейшего угольного комбайна, с замечательными людьми, которые, умело используя высокую механизацию, дают тысячи и тысячи тонн черного золота.

Правда, и грабарка имела свою «механизацию», как шутя говорил один из старых уралмашевцев. Поверх земли, наполнявшей тачку, сидел мальчонка, который в нужный момент отодвигал заслонку, и короб с грунтом опрокидывался. Теперь один, упомянутый выше, экскаватор заменяет тяжелый, изнурительный труд ста семидесяти тысяч землекопов. Но сегодня это уже не самое последнее слово тяжелого машиностроения. Директор Уралмаша Н. Рыжков рассказал недавно на страницах «Известий» об уникальной технической новинке завода, о современном землерое ЭКГ-5, который поражает масштабом производимых им работ, удобствами для экипажа и внешней отделкой…

Была когда-то «техника» и в шахтах. Свою сноровку имели здесь, например, саночники-тягальщики. А. Свирский писал: «Тягальщики, большей частью подростки, прикрепленные железной цепью к ящикам, быстро, на четвереньках, точно ручные медведи, подбегали к гнезду и садились в ожидании, когда грузчики наполнят ящики. И при первом крике «пошел» они торопливо становились на четвереньки и медленно, с большим трудом тащили ящики к главному проспекту, где их уже ждали откатчики с квадратными вагончиками, увозившими добычу на подъемную площадку. Вся эта работа проходила во мраке, в духоте и жаре…»

Исчезли саночники-тягальщики, грабари, землекопы… Много профессий перестало существовать. В шахте, бетонированной, как тоннель метрополитена, мы с ленинградским поэтом Сергеем Давыдовым и белорусским – Брониславом Спринчаном диву давались: лампы дневного света, электровозы, механический автомат-транспортер, свежий, чистый воздух. О том, как далеко вперед ушла техника угледобычи, я смог судить еще и потому, что несколько лет назад, во время Кемеровского семинара молодых писателей, с группой товарищей побывал в Ленинске-Кузнецком, на шахте Полысаевская-2, которая считалась наиболее передовой и оснащенной механизмами в Кузбассе.

Как и во всей стране, сегодняшний день непохож на вчерашний. Завтрашний же пойдет еще дальше! Это можно было почувствовать при новом посещении шахты, на этот раз в Донбассе.

И все же работать под землей тяжело, даже при наличии техники. Это понятно каждому. А выбор, который сделал человек, спустившись в забой, продиктован не только высоким заработком… Желание послужить общему делу на трудном участке, давать людям свет и тепло. Сознание ответственности перед обществом, понимание долга!..

Пусть слова эти звучат громко, сказали нам в парткоме шахты, а ведь они отражают правду жизни! Это надо уметь показать в книгах. Чтоб было естественно, чтоб рабочий 70-х годов в Советской стране был правильно понят и нарисован.

Мысль о необходимости верно понять современного рабочего в той или иной форме возникала в беседах беспрерывно. Ветераны шахтерского труда братья Рындины, Григорий Дмитриевич и Пантелеймон Дмитриевич, эпизоды из своей жизни перемежали эпизодами из прочитанных книг, сопровождая рассказ ядовитыми репликами по адресу некоторых авторов. Очень наглядно было видно, как читатель-горняк чувствителен к идеализирующей фальши и как вместе с тем не прощает умаления действительных достоинств человека подземного труда.

В таком духе высказывались на литературном вечере и бригадир очистного забоя Дмитрий Максимович Маломуж, и заслуженный шахтер, почетный гражданин Александр Ефимович Григорьев, и другие товарищи, любители чтения. Во время запальчивого разговора о романах и повестях, посвященных людям угольного Донбасса, кто-то воскликнул: «Забой – не танцкласс!» Все засмеялись и стали вспоминать «паркетные» фильмы о горняцкой жизни. Насмотришься таких картин в красках и лаке, спустишься по шахтному стволу — и оторопь берет! Нет, готовить к труду надо с правдой вдвоем. Воспитывать истиной, а не наводить глянец!

При весьма критическом отношении к некоторым художественным, игровым лентам рабочие хорошо отозвались о документальных картинах. Понравился «Шахтерский характер». Чем? Безыскусственностью, простотой, непосредственностью рассказа. Без прикрас, как есть, так и показали. Принаряженность актерского исполнения, когда оно не идет вглубь, а создает лишь внешний облик, раздражает зрителя. Он хочет увидеть на экране (и в книге) мыслящего человека, озабоченного важными вопросами, а не персонажа мелодрамы, сочиненной на сюжет из производственной жизни.

Спустя несколько месяцев после пребывания у шахтеров я прочитал в «Знамени» новый роман М. Колесникова «Индустриальная баллада». Достойно похвалы стремление писателя рассказывать обо всем новом, что происходит сегодня на предприятиях, на стройке, наконец, у горняков. М. Колесников пытливо вглядывается в изменения, которые приносит с собой научно-технический прогресс во все сферы производства и жизни. И нельзя отказать автору в меткости многих его наблюдений. Это относится к «Атомграду», к «Праву выбора» и к новому его произведению. Когда читаешь «Индустриальную балладу», зная труд и быт горняков, соглашаешься со многим, о чем поведал писатель, что он увидел и воссоздал в своем романе. И прежде всего – верен общий тонус повествования: беспрестанная неудовлетворенность свершенным и жажда разумных новаций. Воздух современной индустрии в «Балладе» передан выразительно и сильно.

Но за острыми диалогами о кибернетике, эргономике, дизайне, эвристике – за этим справедливым и заслуженным гимном современной науке и технике не очень отчетливо видится характер человека наших дней, во всей его глубине и психологической «оснащенности».

Одна из героинь романа, художница Римма, задалась целью постичь натуру рабочего, «не характерные черты внешнего облика, а психологический облик», – как говорит она. «Вот перед тобой живой, конкретный человек, компрессорщик Самохин. Рабочий, каких, наверное, в стране тысячи. Чем он отличается от других, какова его индивидуальность, в чем его глубинная сущность? Присущи ли ему тонкие переживания, страдания…» И т. п.

Ответа на вопрос, поставленный Риммой, дожидается и читатель «Индустриальной баллады». Но, к сожалению, ни Римма, ни читатель убедительного ответа в книге не нашли. Вряд ли самого автора может устроить такой портрет героя, который создала художница: «Он бросил взгляд на самую выразительную деталь сграффито – фигуру рабочего и сразу узнал, кто это: «Конечно же, компрессорщик Самохин!» Узнал по особой, гордой посадке головы, по мощному ив то же время легкому торсу, по всей той красоте, что присуща лишь очень сильному человеку».

Как видим, Римма, стремившаяся к познанию внутреннего облика героя, зафиксировала только внешний. Не вполне решил эту сложную задачу и сам автор. Умело, со знанием дела рисуя наружную обстановку описываемой жизни, он пока меньшее внимание уделяет движению характеров, социально-нравственным переменам в жизни и труде коллектива рудника и отдельных героев.

Впрочем, писатель – в движении и, судя по его книгам, может дать нам глубокое освещение характера современника. К этому у М. Колесникова все данные.

Возвратимся, однако, в реальную шахту N 10 имени Артема. Там имеются и социальные проблемы, в которых, по словам одного из горных инженеров, разобраться без писателей – знатоков человеческих душ – нелегко!

– Создали мы комплексные бригады в очистном забое. От комбайна до доставки угля на поверхность – одна сквозная бригада! Говорят, у строителей пробуют так. Бригада строит весь дом – от фундамента до обоев… Экономика-то хороша, ничего не скажешь! А как с моралью? Растут ведь заработки, прямо профессорские… А рубль имеет две стороны. Так вот теневая-то сторона и пугает нас… Жадность, корыстолюбие, по-ученому говоря, приобретательство… Есть такая опасность! А нравственность для нас – не боковое дело. Не забудьте, что отсюда до Краснодона и Ровеньков – рукой подать! Ведь «Молодая гвардия» – наша, ворошиловградская! И Владислав Титов тоже нашенский, донбасский!..

Признаюсь, мне понравилось, что коммунисты-горняки озабочены нравственно-психологическими проблемами, а не только собственно производственными. Вероятно, в реальной жизненной практике все это переплелось. Во время беседы я вспомнил, что в печати не раз затрагивались аналогичные ситуации. На страницах «Вопросов литературы» секретарь парткома Магнитогорского комбината П. Грищенко писал: «Человек получил новую квартиру. Прекрасно. Приобрел телевизор, транзистор, купил машину, наконец. Было бы отлично, если бы пропорционально материальной обеспеченности росла социальная активность личности! Но, к сожалению, такое происходит далеко не всегда; порой из-за руля собственного автомобиля человек перестает четко различать горизонты большого мира».

Было бы несправедливо говорить, что современная литература, в частности проза, обходит эти коллизии стороной… Верно и то, что серьезная и глубокая постановка таких вопросов и их правильное художественное освещение встречаются еще редко. А ведь отмеченная в приведенных строках диспропорция между ростом благосостояния иных людей и их гражданственностью не может не тревожить. Ведь недаром на XXIV партийном съезде подчеркивалась важность «постоянной, бескомпромиссной борьбы с пережитками», с такими антиподами коммунистической морали, как стяжательство…

При этом не следовало бы упрощать явления такого рода. Недавно я прочитал в «Комсомольской правде» беседу с Героем Советского Союза, летчиком-испытателем Эдуардом Еляном. Он верно сказал: «Приобретательство же никогда не сослужило доброй службы таланту. Оно губит в человеке все лучшее, уводит его в сторону от больших, по-настоящему достойных человека целей, делает его желчным, скаредным, нелюдимым». Но вот когда автор корреспонденции стал анализировать природу этого явления, то дал, на мой взгляд, неполное, одностороннее ее толкование: «Следовательно, чтобы победить «вещную болезнь», мы прежде всего должны беспощадно бороться с карьеризмом, взяточничеством, спекуляцией, круговой порукой, словом, со всем тем, что несовместимо ни с нашей моралью, ни с нашим образом жизни».

Сказанное здесь бесспорно; однако если бы «вещной болезнью» страдали только те, о которых «скучает уголовный кодекс», проблема была бы не столь сложной. Разумеется, карьеристы, взяточники, спекулянты – стяжатели. Но они ведь преступники, для которых хищное собственничество, увы, естественно! Гораздо сложнее обстоит дело, когда приобретательством и общественной пассивностью заболевает человек, который честно (а иногда и отлично) работает. Тот самый, который за рулем собственной, своим трудом заработанной и законно купленной автомашины перестает «различать горизонты большого мира»… Вот какие явления жизни предстоит всесторонне и глубоко исследовать и обличить нашей литературе, которая всегда стояла на страже высокой нравственности и социальной активности советских людей, не обходя трудности и противоречия бытия.

Кое-что в этом направлении уже делается. Читатели помнят роман Ю. Трифонова «Утоление жажды», где рассказано об экскаваторщике Семене Нагаеве, который не обманывал, не приписывал себе чужой труд, не бракодельничал – и тем не менее душу продал длинному рублю. И вот когда во время аварии нужно было проявить гражданское чувство, то у Нагаева его не оказалось… «Нема дурных за зря шею ломать», – сформулировал он свое шкурное кредо… В романах М. Бубеннова «Стремнина», П. Лебеденко «Льды уходят в океан», как и в ряде других произведений последнего времени, с той или иной степенью проницательности выведены такие персонажи.

Очень чувствительны к казусам подобного типа шахтеры не потому, что среди них много «заболеваний», а оттого, что моральная чистота рабочего-горняка должна быть, по их мнению, безукоризненной. Люди, ежедневно покидающие солнечный свет для тяжелой, подчас опасной подземной работы, дающие стране энергию для создания материальной базы коммунизма, больше других, может быть, сознают свою гражданскую ответственность и потому строже подходят к этической оценке своей жизни, своего быта.

В этом мы сами могли убедиться, беседуя с рабочими, наблюдая их труд и отдых. Вскоре мы соприкоснулись и с наглядным свидетельством стремления горняков и их детей к знаниям и просвещению.

– Учтите, в нашем угольном городке работа писателей в особом почете, – сказал нам секретарь парткома шахты Егор Иванович Курдов, – не случайно у нас и литературный музей организован, в своем роде оригинальный…

В десятке минут ходьбы от шахтоуправления находится средняя школа N 7, где учатся горняцкие дети. Их однолетки в старое время были теми самыми тягальщиками, о которых с грустью писал А. Свирский. Сегодня юношество «угольного племени» взбирается на высоты современной культуры…

Преподавательница литературы Лидия Петровна Божко и несколько старшеклассников ведут нас в свой музей. Основан он в 1961 году клубом любителей книги «Бригантина». Первыми, кто поддержал и поощрил школьников, были С. Маршак и Вилис Лацис. Радостно и приятно было обнаружить на стендах и столах музея, в его шкафах сотни литературных произведений, присланных с авторскими надписями, и немалое количество писательских писем о творческом труде, о замыслах, планах и свершениях. Разумеется, такого рода отношения между литераторами и читателями не новость в нашем обществе, но нельзя было не поразиться живому интересу молодежи к современной прозе и поэзии, а также ребячьей инициативе и ее успеху.

Я стал перебирать книги с автографами Н. Тихонова, Ш. Рашидова, А. Твардовского, К. Симонова, В. Кетлинской, Л.