Цзян Цин, «теория моральной победы» и прочее

Что может быть общего, например, между западногерманским журналом «Konkret», увлекающимся проблемами секса, и «культурной революцией» в Китае, «политической», как это подтвердил своими «последними указаниями» Мао Цзэ-дун? Оказывается, общего немало. Этот «независимый», охотно печатающий из номера в номер непристойные фотографии орган тоже не чужд политике. Недавно он поместил на видном месте рекламное объявление китайского Государственного издательства литературы на иностранных языках о продаже в книжных магазинах Мюнхена «Избранных произведений des Genossen Mao Tse-tung». После воплей пекинских пуритан по поводу «катастрофического падения нравственности в СССР» это даже умиляет.

Другой западный журнал, тоже «независимый», напечатал дружеский шарж: по извилистой дороге, протянувшейся от Цзинганшани до Бонна, идет полный сил Мао Цзэ-дун. И подпись: «Великий Западный поход в 25 тысяч ли».

Дело историков излагать историю Западного похода. Организаторов революционной базы в провинции Шэньси, куда героические бойцы китайской Красной армии пришли в 1935 году, прорвав кольцо вражеской блокады, давно нет в живых. Пал смертью храбрых Лю Чжи-дань, устранен, как «агент империализма и ревизионизма», Гао Ган… А человек, который тоже шел с войсками, вознесся со временем выше горы Тайшань, да так и остался там «ярким солнцем в поднебесье» – таким, во всяком случае, его изображают сегодня «лучшие произведения литературы и искусства эпохи Мао Цзэ-дуна».

Супруга «солнцеподобного», Цзян Цин, в походе на Запад не участвовала, она прибыла в Шэньси позже. Но сегодня пекинские газеты счастливы, когда им удается назвать ее «великой» рядом с «великим». Не будем голословны. Газета «Гуанмин жибао» 1 апреля этого года отвела целую полосу под перечень «злодеяний черной линии в литературе и искусстве за тридцать лет»; весь заключительный раздел статьи посвящен Цзян Цин, ее выдающейся роли в борьбе с этой порочной линией. «Великие революции в ходе своей борьбы выдвигают великих людей», – сие сказано применительно к ней, к Цзян Цин, и, чтобы не было сомнений, эти ленинские слова (выдернутые из речи памяти Я. М. Свердлова без указания источника) выделяются в газете жирным шрифтом.

Путь Цзян Цин к вершинам славы короче «двадцати пяти тысяч ли», он пролегает от Яньаньского совещания по вопросам литературы и искусства весной 1942 года до Всеармейского совещания по тем же вопросам весной 1966 года, – последнее, как сообщали газеты, Цзян Цин провела по поручению Линь Бяо. Недавно эти газеты пышно отметили 26-ю годовщину Яньаньского совещания и «первую годовщину» со дня опубликования документов второго совещания, ныне именуемых в Пекине важнейшим «Революционным Приказом» министра обороны КНР.

Юбилеи Яньаньского совещания – традиция. Еще не было года, чтобы китайские газеты не отмечали этого «исторического» события. Правда, здесь требуется маленькое уточнение. Говорят и пишут вовсе не о совещании, а только о двух выступлениях Мао Цзэ-дуна. Совещание длилось двадцать дней, с 2 по 23 мая 1942 года, но ни пресса, ни специальные труды по литературоведению вот уже четверть века так и не говорят, что же на нем происходило, кто в нем участвовал, кто выступал в промежутке между речью Мао Цзэ-дуна при открытии совещания и его заключительным словом¹.

В потоке газетных отчетов о «собеседованиях» в воинских частях, деревнях и редакциях, в ворохе статей, подписанных то авторскими «коллективами», то «пропагандистами идей», за фамилиями которых без труда угадываются псевдонимы, о самом существе выступлений Мао Цзэ-дуна в последнее время не говорится. Все сводится к одному – славословию. Яньаньские выступления – «первая во всемирной истории человечества энциклопедия, разрешившая все вопросы литературы и искусства», «маяк, навеки осветивший путь революционным народам Китая и всего мира, программа и компас пролетарской культурной революции», «откровение величайшего марксиста-ленинца всех времен и народов», «самый непревзойденный и самый совершенный микроскоп и телескоп марксизма», «немеркнущая духовная атомная бомба» (газеты «Жэньминь жибао» и «Гуанмин жибао» за 25 и 28 мая с. г.).

В центре всего – Цзян Цин. Она «протерла нам глаза и научила бдительности», «лично руководила революцией пекинской музыкальной драмы, которая потрясла весь мир», «пример и образец для всех нас», «душа в вдохновитель Революционного Приказа Линь Бяо» (те же газеты за 24 н 20 мая). Создается впечатление, что не в меру затянувшаяся полоса разоблачений «преступной деятельности» Лю Шао-ци и его «когтей и зубов в литературе и искусстве» вступила в завершающую стадию и «общественное мнение», как принято теперь говорить в Китае, утверждающее Цзян Цин в качестве «самого компетентного лица в сфере культуры», сложилось окончательно. Июньские номера газет за этот год уже называли ее «полководцем на фронте культуры», «отважным знаменосцем великой культурной революции», то есть совсем так, как некогда назвал Лу Синя сам Мао Цзэ-дун.

Секрета из этого сопоставления газеты не делают: имя Цзян Цин обычно ставится теперь рядом с именем Лу Синя. И если о ведущей роли этого действительно большого писателя говорится сейчас лишь применительно к литературе 30-х годов, то такое же, если не еще более выдающееся, место и в литературе и в искусстве ныне отводится Цзян Цин. Из материалов, связанных с «разоблачениями» многих и многих видных писателей, знавших Лу Синя и друживших с ним, становится понятным, почему маоистских лидеров потянуло вдруг в прошлое, в 30-е годы, почему литературные движения тех лет неожиданно приобрели сегодня такое актуальное значение: просто газеты выполняют «революционный приказ» Линь Бяо перекроить всю историю современной литературы в угоду новому курсу.

Образчиком подобной фальсификации истории может служить выступление военнослужащих Ху Си-фэна и Цзэн Сянь-цзиня на собеседовании в инженерных войсках Пекинского гарнизона. В этом выступлении Лу Синь вообще отодвинут на задний план, его уже и не вспоминают, а «литературным вождем» 30-х годов объявляется Цзян Цин: «Начиная с 30-х годов, всякий раз, когда революционная линия председателя Мао в литературе и искусстве подвергалась бойкоту со стороны контрреволюционной, ревизионистской черной линии, боец пролетарского авангарда товарищ Цзян Цин, высоко держа великое красное знамя идей Мао Цзэ-дуна, твердо шла вперед наперерез бушующим волнам и встречному ветру, уверенно расчищая путь от многочисленных терний и шипов; она всегда, с начала и до конца, была на самой первой линии борьбы, сознательно, неуклонно, героически…» («Гуанмин жибао», 16 июня).

Такое возвеличивание Цзян Цин, подсказанное к тому же «революционным приказом» военного министра, желание во что бы то ни стало изобразить ее как главного, ведущего деятеля литературы и искусства Китая открыто проявились совсем недавно, лишь после смерти в марте этого года вдовы Лу Синя – Сюй Гуан-пин. В одной из «программных» статей «Гуанмин жибао» (1 апреля), «изобличающей» Лю Шао-ци как «главного организатора преступной травли Лу Синя», говорится: «Если в 30-е годы полководцем осуществления революционного курса председателя Мао в литературе и искусстве на фронте культуры был Лу Синь, то в 60-х годах самым отважным, самым решительным, самым последовательным пролетарским революционером, осуществляющим пролетарский революционный курс председателя Мао на фронте культуры, стала наш горячо любимый товарищ Цзян Цин» ## Курсив мой. – А. Г. В статье «О новой демократии» (1940) Мао Цзэ-дун писал:

1. Эти выступления были опубликованы не сразу, а спустя полтора года (Яньань, «Цзефан жибао», 19 октября 1943 года). И материалы Всеармейского совещания 1966 года были опубликованы лишь год спустя. А 3 июня 1968 года газеты сообщили, что они «просмотрены и отредактированы лично Мао Цзэ-дуном». Эти материалы часто цитируются в газетах, цитаты выделяются жирным шрифтом, как и «указания председателя Мао». Они, с одной стороны» вносят известные коррективы в «Яньаньские выступления», ряд положений которых «явно устарел», а с другой – как бы уточняют, развивают их. Так, например, в Яньани оратор не назвал никого из писателей Освобожденных районов Китая по имени, здесь же их десятки, и все они – «классовые враги», против которых нужно создать «общественное мнение», после чего «ликвидировать».[↩]