Теория художественного перевода – область литературоведения

Серьезную журнальную статью не принято начинать с легкомысленных воспоминаний об эстрадных номерах. И, однако, я решаюсь сделать именно так.

Пять лет назад перед большой аудиторией литераторов выступал самодеятельный сатирический «ансамбль верстки и правки». Шла дискуссия «По вопросу о…». После нескольких ораторов некто, чрезвычайно экзотической внешности, попытался произнести речь на непонятном языке, отдаленно напоминавшем не то арабский, не то турецкий… Оратора прогнали с трибуны, а присутствующим объяснили:

— Это – от секции переводчиков…

В зале дружно смеялись.

В главном эта картина уже тогда не отражала истинных взаимоотношений, сложившихся между писателями оригинальных жанров и переводчиками, и шире – между оригинальной и переводной литературой в нашей стране. Через несколько дней после вышеописанного II Всесоюзный съезд писателей утвердил новый устав Союза писателей СССР, в котором переводчики рассматриваются наравне со всеми другими литературными профессиями как члены одной писательской семьи. А переводная художественная литература уже к 1956 году составляла около четырех пятых всей художественной литературы, издаваемой на языках народов СССР.

И все же одно «ансамбль верстки и правки» подметил верно: самый факт, что на трибуну литературной дискуссии поднялся переводчик, был непривычен, неожидан, даже одиозен.

Почему-то сложилось так, что профессиональные интересы этого отряда литераторов, проблемы художественного перевода воспринимаются литературной общественностью, в том числе и нашими литературоведами, если не как инородные, то во всяком случае как третьестепенные, окольные, боковые. Как будто переводная литература развивается где-то в стороне от литературного процесса, не влияет на его ход и закономерности…

Все эти мысли пришли в голову автору этих строк во время другой недавней дискуссии, не пародийной, а настоящей, – во время дискуссии о взаимосвязях и взаимодействии национальных литератур в Институте мировой литературы имени А. М. Горького.

На этом необычайно представительном собрании ученых, которое один из его участников – академик Н. Конрад – с полным основанием назвал «всесоюзным съездом литературоведов», проблематика художественного перевода оказалась в центре внимания. Почти все докладчики и свыше двадцати выступавших в прениях говорили о художественном переводе и переводной литературе.

Уже в заглавном докладе И. Неупокоевой перевод был назван первой среди форм творческого взаимодействия литератур. Вслед за нею на значение перевода в процессе развития советской многонациональной литературы указал другой докладчик – Г. Ломидзе. «Отдельные литературы, – сказал он, – в исторических судьбах которых в прошлом не было сходных черт, подвергаются взаимному воздействию, как органические участники общесоветского литературного процесса. Здесь вступает в силу такой существенный фактор, как переводы лучших творений национальных литератур на русский язык, который служит языком межнационального общения и выводит эти литературы на международную арену, как переводы произведений писателей братских народов на национальные языки и т. д.».

Академик Н. Конрад, говоря о «посреднике» между литературами, уделил большое внимание роли переводчиков в мировом литературном процессе. Армянский критик А. Арзуманян заявил, что ни в одну историческую эпоху так остро не стояла проблема перевода, как в нашу социалистическую эпоху. У. Фохт сетовал, что «перевод и жизнь переводной литературы… почему-то игнорируется в наших литературно-исторических обзорах. А это очень существенная задача, решить которую необходимо в самое ближайшее время».

На важности изучения переводной литературы настаивали и многие другие участники дискуссии. Все это, казалось бы, естественно. Ведь на обсуждении – вопрос взаимосвязей и взаимодействия литератур. Как же можно не говорить при этом о переводе? И все же речь о переводах возникла на дискуссии, можно сказать, неожиданно. Большинство ораторов, затронувших вопросы перевода, коснулось их поверхностно или даже чисто декларативно.

Начать хотя бы с постановки вопроса докладчиками. Раскрывая функции художественного перевода как формы творческого взаимодействия литератур, И. Неупокоева говорила, что он «служит таким важным задачам литературного развития, как расширение идейно-эстетических возможностей данного национального искусства, обогащение национального языка, выработка слога художника, работа его над формой».

Таким образом, вне поля зрения докладчицы осталось рассмотрение художественного перевода как фактора идейной борьбы. Между тем важность этой функции перевода невозможно переоценить. История свидетельствует, что именно решение вопросов почему, кто и как переводил, то есть вводил те или иные произведения другой литературы в духовный обиход своего народа, поможет определить характер взаимодействия литератур. Стоит только вспомнить «борьбу за Шевченко» в русской литературе, превосходно прослеженную в свое время К. Чуковским в нескольких выступлениях, суммированных затем в главах его книги «Высокое искусство». Или роль переводов из Маяковского в становлении революционной поэзии Чехословакии, Польши, Болгарии, раскрытую в известном исследовании Л. Фейгельман «Маяковский в странах народной демократии».

На дискуссии несколько ораторов восполнили указанный выше пробел доклада И. Неупокоевой. Так, З. Османова, оперируя материалами о влиянии М. Горького на литературу Ирана, прежде всего отметила, что «имя Горького, его наследие, его творчество стали предметом яростной борьбы». Уже с появления первого переведенного в Иране рассказа Горького «в отборе произведений для переводов, в характере искажений и ошибок, которые допускались различными переводчиками в отношении одного и того же произведения, можно проследить определенную ярко выраженную тенденцию», – заявила З. Османова.

Э. Сокол, анализируя латышскую переводную литературу XIX века, подчеркнул, что «еще крепостники обращались к классическому наследию мировой литературы, чтобы эти традиции (имеются в виду традиции просветительские, прогрессивные. – Вл. Р.) опошлить и в такой форме преподать народу для укрепления крепостнической идеологии. Фальсифицировали Эзопа. Переводили немецкие пасторали, чтобы доказать, что пастушка и батрак у помещика счастливы».

Об этом же говорили М. Поляков на материале славянских литератур, Г. Бабаев – на материале литературы Азербайджана.

Но уже к середине прений наглядно выявился эмпиризм высказываний этих ораторов, связанный с недостатком их подготовки именно в области теории и истории художественного перевода. Особенно ясно это стало после выступления ленинградского литературоведа Ю. Левина. Он не критиковал никого из цитированных выше ораторов. Но на примере некоторых статей по истории художественного перевода, опубликованных в «Ученых записках 1-го Московского государственного педагогического института иностранных языков» (т. XIII, М. 1958), показал, что вопрос о роли перевода в идейной и литературной борьбе нельзя и ставить, если не разобраться в более общих теоретических вопросах – об идейной позиции переводчика, об эволюции взглядов на задачи художественного перевода в той или иной литературе, об отражении на переводной литературе смены художественных методов в литературе оригинальной и т. п.