Среди журналов и газет

МАРИЭТТА ШАГИНЯН И РОМЕН РОЛЛАН. Елена Шагинян подготовила публикацию материала, касающегося взаимоотношений Мариэтты Шагинян и Марии и Ромена Роллан(«Литературная Армения», 1985, N2).

В 1935 году летом, на даче у Горького, состоялась встреча советских писателей с Роменом Ролланом, приехавшим в Москву вместе с женой. Среди советских писателей была и Мариэтта Шагинян, которая выступила с речью. Вот что записала она в своем дневнике об этой встрече:

«Я смутилась и подошла к Роллану, говорила стоя, конспект все время дрожал у меня в руке. Но в процессе речи выправилась и неотступно глядела в лицо Роллану. Это лицо непрерывно, очень живою мимикой участвовало в том, что я говорю. Глаза то пристально глядели, думали, то начинали скучать, губы раньше меня, опережая, подсказывали нужное слово, иногда в лице было явное одобрение… Когда я закончила, он предугадал, что я скажу про Жана Кристофа и Кола Брюньона,– вероятно, это стало банальностью и общим местом, и ему надоело; он устало улыбнулся. В общем, я получила во время речи впечатление общения с ним. После меня говорил он сам, сказал коротко (и о чувстве времени, отвечая мне)».

Это была их единственная встреча. В августе 1935 года Шагинян получила два письма– от Марии Павловны и Ромена Роллана. Она очень дорожила этими письмами, бережно хранила их.

«Судя по письмам и дневниковой записи, за несколько часов общения два таких разных человека, два писателя из разных миров почувствовали друг к другу глубокую симпатию, рожденную, прежде всего, любовью к музыке, занимавшей огромное место и в жизни, и в творчестве каждого. Вероятно, Мариэтта Сергеевна рассказала Роллану о друге своей молодости Николае Метнере и заинтересовала писателя музыкой этого композитора. И Роллану, и Шагинян явно не хватило короткого свидания, чувствуется потребность нового человеческого и творческого общения, которому не суждено было состояться»,– говорит Елена Шагинян.

«…Встреча писателей у Горького имела общий характер и была очень торопливой: невозможно было установить контакт между присутствующими,– писал Роллан в письме от 8 августа 1935 года.– Но это было взаимное представление друг другу, и я надеюсь, что в будущем мы это восполним, поскольку я рассчитываю опять приехать в ближайшие годы. По крайней мере, я сохраню из этой первой встречи воспоминания о Вашем голосе, Вашей улыбке и Ваших дружеских словах.

Мне очень интересно было узнать о том месте, которое музыка занимает в Вашей жизни. Стало быть, Вы являетесь духовным братом Жана Кристофа и, следовательно, моей семьи.

Меня очень интересуют основные произведения Николая Метнера, траурный марш которого меня поразил. Но я не хотел бы доставлять Вам хлопоты мне о них сообщать. Скажите мне только, у какого издателя в Европе я мог бы их достать и каковы из них те, которые Вы предпочитаете.

Можете быть уверены, что я никогда не забуду моих советских друзей. Я надеюсь, что у нас будет еще достаточно много времени, чтобы обменяться нашими мыслями и нашей дружбой. Преданный Вам Ромен Роллан. Мне очень жаль, что я не встретился с Шостаковичем. Не знаете ли Вы… он избегал меня умышленно?»

Письмо Марии Павловны написано 7 августа 1935 года.

«…Я очень рада,– пишет она,– что Вы познакомились с Р[олланом] (о себе я не говорю,– я тут в стороне, хотя я тоже Ваша ; поклонница, не только как писателя, но и как человека!). Вы питаете к нему хорошие чувства. Я боялась, что он Вам совсем не близок,– что ведь могло бы быть,– симпатии и антипатии часто построены на «невесомых».

Армянские сказки («Армянские сказки», перевод Я. С. Хачатрянца, введение М. Шагинян, «Academia», 1933.– Ред.) обязательно прочту, и переведу Роллану самые интересные. Я очень много переводила ему все эти годы,– иногда письменно, иногда устно; все, что меня трогало или потрясало, или через что он мог уловить «запах» революции, или вообще «строительства» и борьбы за новый мир.

Сарьяна я знала в юности, даже когда-то давала ему уроки французского языка. Мне было 18 лет, и звали меня Майей,– он, верно, меня помнит: я тогда дружила с М. Волошиным и Бальмонтом, была взбалмошной девчонкой…

Теперь моя самая большая страсть, вероятно, та же, что у Вас. Я читала Ваши статьи,– скорее отрывки из них,– и «Гидроцентраль». Но Вы, конечно, сильная и цельная, а я так долго и бессмысленно расшатывалась самыми нелепыми увлечениями, что чувствую в себе мало сил, и более способна на мечту, чем на действие. Если бы мне было на 20, даже на 10 лет меньше,– или если революция началась бы за год до моего первого замужества,– конечно, вся моя жизнь была бы стрелой в одну цель, и теперь я либо давно погибла бы за эту цель, либо держала бы в своих руках все свои силы, и была бы во сто раз полезнее, чем могу быть теперь.

Но я так радуюсь каждому сильному и честному человеку, который работает в саду, мне дорогом! Каждому хочется сказать: «Спасибо! И: прости, что я вот– не умею, как ты,– не отдаю всего!»…»

И совсем недавно в архиве Мариэтты Сергеевны нашлось неотправленное письмо, адресованное Ромену Роллану и его жене:

«Дорогая Мария Павловна!

Ваше чудесное письмо путешествует со мной по всему Союзу, и сейчас оно в Армении. Не отвечала и потому, что боялась прибавить Вам и Роллану хлопот, увеличив поток его корреспонденции (представляю себе, как нелегко читать тысячи писем!), и потому, что ездила с места на место. Буду сейчас максимально краткой. Сперва отвечу на вопросы, содержащиеся в письме Ромена Роллана.

Шостакович (по моим сведениям) не попал к Горькому случайно. Встреча с музыкантами была плохо организована, многие не знали о ней.

Сочинения Метнера можно, я думаю, всюду достать. Брат его Emil Medtner, живет в Цюрихе (Huttenstrasse, а номера не помню), уже с лишком 20 лет, если б Вы ему написали, сославшись на меня, он не отказал бы Вам в самой подробнбй Информации насчет брата. Любимые мною вещи (из старых– новых не знаю!): Монументальная соната fis dur, соната e’moll’ная. Сказки. Чудесные песни на слова Гёте (Миньон), Пушкина (Муза, славянские песни), Фета («Только встречу улыбку твою»). Это Medtner в прошлом, сейчас, вероятно, он пишет оркестровые вещи.

Вы устыдили меня своим письмом. Каждый из нас в такое время, как наше, чувствует, что не отдает всего, мало дает, и в то же время ни сил, ни здоровья нет усилить и углубить отдачу. Мы пережили такой взрыв производственной энергии (стахановское движение) и так быстро растут люди и такие чудеса они делают,– что человеку искусства просто дышать трудно, слишком разреженно.

В Армении был праздник 15-летия Советской власти. У нас в эти дни бывают шествия-карнавалы. Но на этот раз вместо макетов, диаграмм и цифр шествие превратилось в движение живой промышленности, каждая организация вышла с моделью своего предприятия, делавшей реальную работу: маленький хлебозавод, маленькая карбидная печь, маленький консервный завод, двести верблюдов с настоящим хлопком– все это работало тут же, создавало продукцию и раздавало ее. И замечательно было, что процесс труда превратился в карнавальный ритм, песню и пляску.

Ну, до свидания, дорогая. Надеюсь, скорого. Сарьян сейчас в Москве,– мы разминулись. Но уверена, что он Вас помнит, потому что такое лицо, Как Ваше, забыть нельзя!

Мариэтта Шагинян.

P.S. Отчество мое– Сергеевна. Но никто по отчеству меня не зовет.

9/XII[19]35

Эривань.

(В конце письма приписка по-французски):

Будьте здоровы, дорогой и любимый Ромен Роллан! Вы наверняка очень устали от обширной переписки, и я отвечаю на все Ваши вопросы в письме к Марии Павловне.

Ваша Мариэтта Шагинян»