Спустимся на землю

Десять лет тому назад редакция «Вопросов литературы» затеяла в высшей степени полезную дискуссию о «проблемах построения курса истории литературы». В дискуссии приняли участие многие видные литературоведы и критики, предложившие интересные идеи, концепции, эксперименты. Однако же никакого общего взгляда на предмет выработать не удалось.

Усилил участников «круглого стола» напоминают провербиальную «тройку» дедушки Крылова или его же «музыкантскую команду». Причина этого очевидна, она лежит на поверхности. По законам риторики и формальной логики, начиная дискуссию, следует договориться о ее предмете. Точно так же следует условиться о содержании основных понятий, употребляемых в «дискурсе». Этого сделано не было.

Никто, к примеру, за исключением одного только А. Бочарова, не обратил внимания на то, что термин «история литературы» содержит два понятия: 1) литературный процесс, в основе которого лежит возникновение новых произведений, чьи содержание и форма обусловлены многими факторами, но сам процесс развивается неизбежно в историческом времени; 2) наука, исследующая этот процесс. И если первое понятие в идеале имеет объективную природу, то второе являет собой – особенно в наше время – субъективный «беспредел». Следует ли понимать сказанное так, что в курсе истории литературы должно реализоваться только первое понятие или только второе по причине их несовместимости? Вовсе нет.

Участники дискуссии не обратили должного внимания на то, что предметом ее является «построение курса», то есть, иными словами, речь идет о курсе лекций по истории литературы, читаемых в высших учебных заведениях преимущественно гуманитарного профиля. По традиции и в соответствии с учебными планами и программами, существует два типа лекционных курсов по истории литературы: общий и специальный. Общий курс – один, специальных может быть сколько угодно. Отсюда и возможная вариативность в построении курса. Общий курс может существовать без специальных, специальные без общего – нет, поскольку общий содержит обязательную информацию, являет собой фундамент, на котором можно выстраивать изящные по конфигурации специальные курсы, украшенные гротесками и арабесками дерзких концепций. Общий курс – это величина постоянная, специальный – переменная. Если позволить себе гастрономическую метафору, то можно уподобить университетскую историю литературы бутерброду, где общий курс – это кусок хлеба, а спецкурсы – икра, колбаса, сыр, пикули… Здесь выбор широк и зависит только от вкуса. Но без хлеба бутерброд не получится, а потребление икры и пикулей без хлеба приведет к расстройству желудка.

Большая часть предложений, сделанных участниками дискуссии, может составить предмет специальных курсов, но едва ли пригодится для общего.

Обратимся теперь к понятию «курс истории литературы». С виду оно однозначно. Но это только с виду. Сегодня в гуманитарных вузах читается, в сущности, два историко-литературных общих курса: «История русской литературы» и «История зарубежных литератур». Первое наименование прозрачно и в точности соответствует содержанию. Что касается второго, то содержание его неочевидно, а происхождение фантастично.

Формально-логически термин «зарубежная литература» может означать либо всемирную литературу, либо литературу любой страны, лежащей за рубежами нашего отечества. На самом же деле под «зарубежными литературами» мы разумеем только и исключительно романо-германские литературы, а точнее, литературы на языках романо-германской группы. И не более того.

Происхождение абсурдного со всех точек зрения термина имеет академические, политические и бюрократические основания. Еще в 1930-е годы в крупных российских университетах существовали отделения романо-германской филологии. Меж литературоведением и лингвистикой не было еще ни «китайской», ни «берлинской» стены. Затем началось размежевание по языкам. Возникли кафедры немецкой, английской, романской филологии (далее: скандинавской, финно-угорской и т. д.). В этих обстоятельствах изучение и преподавание истории литературы логично выделилось в самостоятельную кафедру западноевропейских литератур. Соответственно и общий курс именовался «История западноевропейских литератур». (Америка тогда в счет не шла, числясь по инерции среди литератур колониальных.)

Во второй половине 1940-х годов, когда титаническими усилиями был воздвигнут «железный занавес» и началась яростная борьба с «космополитизмом», «преклонением перед иностранщиной», «низкопоклонством перед Западом» и еще Бог знает с чем, любое наименование, включавшее в себя слова «западный» или «европейский», а тем более «западноевропейский», выглядело не только неприлично, но и опасно. Именно тогда чиновники из ВАКа явили чудеса изобретательности и сочинили потрясающую специальность «10.01.05 – литература капиталистических стран Западной Европы, Америки и Австралии». Это были всё те же романо-германские литературы, только в новой упаковке. Однако упаковка, приемлемая для ваковской бюрократической стихии, выглядела слишком нелепо, будучи приложена к наименованию кафедры, а тем более – лекционного курса. Тогда-то в недрах Министерства высшего образования и родилось всеобъемлющее и бессмысленное понятие «зарубежная литература». Оно и сейчас в ходу.

Совершенно очевидно, что структуры курсов истории русской литературы и истории романо-германских (или «зарубежных») литератур должны принципиально различаться. В первом случае мы имеем дело с литературой, развивающейся в русле одной национальной культуры, одной языковой стихи я, в неповторимых исторических обстоятельствах.

Во втором – с конгломератом национальных литератур, объединенных близостью языковых корней, взаимосвязанностью социально-исторических процессов, существенной сходностью национальных культур, уходящих корнями в античность и средневековье и интенсивно взаимодействующих на протяжении всей европейской истории. Романо-германские литературы связаны определенной культурной общностью, но вместе с тем остаются литературами национальными, обладающими неповторимым идейно-эстетическим своеобразием.

Что касается курса истории советской литературы, то это особая статья. Перед нами два варианта. Первый – «беловежский», то есть распадение на несколько самостоятельных курсов (украинской, белорусской, литовской, латышской, узбекской, таджикской и других литератур), которые войдут составной частью в общие курсы по истории соответствующих национальных литератур. Другой вариант – превращение его в специальный курс, выстроенный по образцу исчезнувшего ныне курса многонациональной советской литературы, читавшегося во многих университетах России. Кстати, проблемы эти уже обсуждались за «круглым столом» (1987, N 9), в статьях А. Бочарова (1988, N 1), Е.