Способы маскировки экспрессивной лексики на страницах современных художественных произведений

5 апреля 2013 года президент России утвердил поправки к «Закону о СМИ» и Кодексу РФ об административных правонарушениях, предписывающие полный запрет употребления «нецензурной брани» в отечественных средствах массовой информации¹. А уже несколько дней спустя Госдума практически единогласно (всего двое воздержавшихся из почти четырех с половиной сотен проголосовавших) приняла в первом чтении поправки к ряду законодательных актов, запрещающие использование нецензурных выражений в литературе, кино, теле- и радиопередачах и на массовых мероприятиях.

Очевидно, борьба с таким явлением, как нецензурная брань в массовой культуре, приобрела характер модного тренда. И теперь российских публицистов беспокоит резонный вопрос: не забудут ли депутаты в своей погоне за модой оговорить возможность использования экспрессивной лексики для сохранения художественной целостности произведений? Ведь хотелось бы того авторам или нет, но для некоторых читателей экспрессивная лексика является естественной и неотъемлемой компонентой мироустройства, отсутствие которой — при определенном развитии сюжета — непременно натолкнет читателя на размышления о несостоятельности произведения.

Выдающийся писатель-сатирик Я. Гашек еще в начале прошлого века писал:

Заканчивая первую часть «Похождений бравого солдата Швейка» («В тылу»), сообщаю читателям, что вскоре появятся две следующие части — «На фронте» и «В плену». В этих частях и солдаты, и штатские тоже будут говорить и поступать так, как они говорят и поступают в действительности. Жизнь — не школа для обучения светским манерам. Каждый говорит как умеет. Церемониймейстер доктор Гут говорит иначе, чем хозяин трактира «У чаши» Паливец. А наш роман не пособие о том, как держать себя в свете, и не научная книга о том, какие выражения допустимы в благородном обществе. Это — историческая картина определенной эпохи. Если необходимо употребить сильное выражение, которое действительно было произнесено, я без всякого колебания привожу его здесь. Смягчать выражения или применять многоточие я считаю глупейшим лицемерием. Ведь эти слова употребляют и в парламенте².

Современный читатель, сталкиваясь с вышеприведенными пояснениями автора, может заподозрить его в лукавстве. Несмотря на все утверждения Гашека о том, что он не собирается «смягчать выражения», приводимые в его произведениях обороты выглядят детским лепетом в сравнении с экспрессивной лексикой на страницах современных бестселлеров Стогова, Пелевина, Минаева и многих других российских писателей и публицистов. Однако без детального изучения вопроса достоверно утверждать, является ли такое положение вещей следствием желания Гашека найти компромисс между этикой и реализмом или же плодом различия в багаже экспрессивной лексики разных веков, невозможно.

Гашек, впрочем, приводит и еще один довод в защиту использования экспрессивной лексики в художественных произведениях:

Правильно было когда-то сказано, что хорошо воспитанный человек может читать все. Осуждать то, что естественно, могут лишь люди духовно бесстыдные, изощренные похабники, которые, придерживаясь гнусной лжеморали, не смотрят на содержание, а с гневом набрасываются на отдельные слова³.

К сожалению, в этом утверждении автор упускает тот факт, что книга может попасть и в руки читателя, еще не успевшего стать «хорошо воспитанным человеком», — в руки подростка.

Так быть или не быть экспрессивной лексике на страницах художественных произведений? Сталкиваясь с этим, пока еще исключительно этическим, вопросом, многие современные авторы стараются найти компромиссное решение, которое бы позволило сохранить художественную целостность текста, не нарушая при этом этических норм. И к поиску такого компромисса они подходят с фантазией, используя широкий ассортимент языковых средств, а порою изобретая и собственные…

Например, трудно в научных терминах охарактеризовать прием, когда автор хоть и не употребляет определенный экспрессивный оборот, но выстраивает текст таким образом, что читатель, знакомый с существованием термина, гарантированно его домысливает. Именно такой способ маскировки экспрессивной лексики можно наблюдать в фэнтезийном произведении Т. Пратчетта «Мрачный жнец» (2006):

…Один-Человек-Ведро думал, такой умный волшебник, как ты, сам мог догадаться, в моем племени детей называют по тому, что мать увидит первым, выглянув из вигвама после родов, короче говоря, это сокращенный вариант «Один-Человек-Выливает-Ведро-Воды-На-Двух-Собак».

— Печальный случай, — покачал головой Сдумс.

— Все не так уж и плохо, — ответил Один-Человек-Ведро. — Жалеть нужно моего брата-близнеца, ему она дала имя на десять секунд раньше.

Ветром Сдумс ненадолго задумался.

— Только не говори, ничего не говори, дай я сам догадаюсь, — взмолился он. — Две-Собаки-Дерутся?

— Две-Собаки-Дерутся? Две-Собаки-Дерутся? — переспросил Один-Человек-Ведро. — Ха! Да он бы правую руку отдал, чтобы его назвали Две-Собаки-Дерутся!

В вышеприведенном примере автор успешно избегает упоминания настоящего имени несчастного индейца, и читатель вынужден восстанавливать его из контекста, используя собственный словарный запас. Соответственно, не будучи знакомым с определенным экспрессивным оборотом, читатель его в данном тексте и не увидит. К сожалению, столь удачное решение не является универсальным и не может быть использовано, например, в ситуациях, когда автору нужно описать реакцию персонажа на неожиданный поворот событий.

Впрочем, авторы фантастических произведений могут преподносить читателю под видом грубой брани и вполне безобидные словосочетания. Им остается только убедить читателя, что перед ним экспрессивный оборот, как это делает в «Тубурской игре» (2013) С. Мартынчик, более известная под псевдонимом Макс Фрай:

1. Федеральный закон Российской Федерации от 5 апреля 2013 года № 34-ФЗ «О внесении изменений в статью 4 Закона Российской Федерации «О средствах массовой информации» и статью 13.21 Кодекса Российской Федерации об административных правонарушениях» // Российская газета. 2013. 9 апреля. [↩]
2. Гашек Ярослав. Похождения бравого солдата Швейка. М.: Художественная литература, 1967. С. 204.[↩]
3. Гашек Ярослав. Указ. соч. С. 204. [↩]