«Случай Фадеева»

В конце 70-х – начале 80-х годов ко мне (а я тогда преподавал в Московском государственном педагогическом институте) время от времени подходил кто-нибудь из студентов и отпрашивался с семинара по Шекспиру или с лекции по мировой литературе. Причина более чем уважительная: Галина Андреевна Белая в те же часы читала на журфаке МГУ о Бабеле или Мандельштаме… Тогда само упоминание этих имец было в новинку, а подробный разговор об их судьбе – смелостью. Люди постарше и поосторожнее спрашивали друг друга: «Кто ей позволил?»- а если никто не позволял, то: «Почему она не боится?» Всем нельзя, а ей можно, все боятся, а она… Кто-то строил догадки или даже пускался в подозрения.

Тогда я знал Г. Белую достаточно отдаленно – встречал у общих знакомых. Познакомились ближе летом 1991-го в Переделкине, когда произошел такой разговор. Я ждал у телефонной кабинки Дома творчества писателей. Из нее вышла Белая и сказала: «Мне только что предложили сделать филологический факультет в новом университете – в Российском гуманитарном, у Афанасьева. Приходите работать». Не сразу, но я пришел на факультет и тогда понял, что не бесстрашие – самая отличительная черта Галины Андреевны. Скорее – вера в то, что многое возможно поверх существующих запретов и препон. Она сомневалась, колебалась, но лишь до того момента, как решение бывало ею принято. Перед ее убежденностью и обаянием открывались кабинетные двери, подписывались документы, на которых она настаивала.

РГГУ был задуман как образец демократического порядка в сфере образования. В этом смысле трудно вообразить более показательное место, чем кабинет Белой. Дверь из него на протяжении многих лет открывалась прямо в коридор. Он всегда был полон людей и идей.

Студенты здесь были столь же желанны, как слависты со всего мира, как ученые и писатели. Факультет отвечал взаимной любовью. День рождения декана (совпадающий с лицейской годовщиной – 19 октября) праздновался как день факультета.

Факультет рос на глазах, прирастая все новыми отделениями, пока не сделался автономным внутри РГГУ Институтом истории и филологии во главе с Галиной Белой. Она – первый декан и первый директор. Десятки новых специальностей, проектов, конференций, на которые съезжались – и теперь по уже установившейся традиции съезжаются – филологи со всего мира, были обязаны ее созидательной силе. К ней тянулись, за ней шли.

Было непонятно лишь, когда писались многочисленные статьи и книги, составлялись антологии по культуре XX века и по 1920-м годам, которые были сферой узкой специализации Г. Белой. Но все, чем она занималась, в особенности в последние годы, было обращено к пониманию того, что с нами происходит сегодня, каким образом и какие родовые пороки нашей истории мы изживаем. Причину сегодняшнего противостояния Белая видела в том, что едва ли не при начале русской культуры ее расколола все углубляющаяся пропасть между культурой дворянства и крестьянства. Плоды просвещения оказались оторванными от национальной почвы (и недоступными ей). Так или иначе трансформированным этот конфликт сопутствует истории России.

Более всего Белую интересовала личность, потому что ее увлекали люди. Разные люди, которым она не спешила выносить приговор, так как была убеждена, что приговор в конечном итоге каждый выносит себе сам, определяя свою судьбу. Об этом, собственно, и идет речь в статье, публикуемой ниже.

Г. Белая продолжала писать в последние месяцы тяжелейшей болезни, между больницей и приездами в университет буквально из-под капельницы. Работа об А. Фадееве была подготовлена для новой книги и получена в журнале «Вопросы литературы» за две недели до смерти Галины Белой.

Игорь ШАЙТАНОВ

 Галина БЕЛАЯ

«СЛУЧАЙ ФАДЕЕВА»

 Когда люди поднимаются очень высоко, там холодно и нужно выпить…

А. Фадеев

В 1953 году Фадеев написал записку в Союз писателей «О застарелых бюрократических извращениях в деле руководства советским искусством и литературой и способах исправления этих недостатков», затем обратился в ЦК КПСС списьмом «Об улучшении методов партийного, государственного и общественного руководства литературой и искусством». Общая оценка состояния дел на «литературном фронте» была панической: вопреки критике, которая хвалит советскую литературу как «самую передовую» в мире, вопреки премиям и высоким гонорарам, которыми развращают писателей, считал Фадеев, «общая неудовлетворенность уровнем литературы и искусства существует в народе и мучительно переживается лучшими представителями самой литературы и искусства» («… литература за последние три-четыре года не только не растет, а катастрофически падает вниз»¹). Считая причиной такого положения дел государственное «обюрокрачивание» искусства, Фадеев предлагал передать все функции управления искусством «партийным органам»². Писателей надо освободить от идеологической работы, считал он, чтобы они создавали нетленки.

«Панический и бесперспективный тон» писем Фадеева вызвал резкую критику со стороны его товарищей (А. Суркова, К. Симонова, Н. Тихонова). Он был их давним другом и признанным авторитетом; теперь, отрекаясь от него, все еще генерального секретаря Союза советских писателей, они объясняли в письме Н. С. Хрущеву его тревогу «прогрессирующей болезнью» (алкоголизм).

Об алкоголизме Фадеева в те годы говорили все громче. Он и сам рассказывал об этом: «Я приложился к самогону еще в 16 лет, и после, когда был в партизанском отряде на Дальнем Востоке. Сначала не хотел отставать от взрослых мужиков. Я мог тогда много выпить. Потом я к этому привык. Приходилось. Когда люди поднимаются очень высоко, там холодно и нужно выпить. Хотя бы после. Спросите об этом стратосферников, летчиков или испытателей вроде Чкалова. И когда люди опускаются ниже той общей черты, на которой мы видим всех, тогда тоже хочется выпить…»³

23 сентября 1941 года было принято специальное «Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о наказании А. А. Фадеева». Вина его состояла в том, что «т. Фадеев А. А., приехав из командировки с фронта, получив поручение от Информбюро, не выполнил его и в течение семи дней пьянствовал, не выходя на работу, скрывая свое местонахождение <…> Как оказалось, это не единственный факт, когда т. Фадеев по нескольку дней подряд пьянствовал <…> Факты о попойках т. Фадеева широко известны писательской среде»⁴.

Постановление о выговоре Фадееву вынесено не было. Дело замяли.

В 1946 году Фадеев был избран (назначен?) генеральным секретарем Союза писателей СССР. Он вошел в состав многочисленных комитетов по раздаче премий, в том числе и Сталинских, по организации юбилейных торжеств и т. п. Судя по записям лиц, принятых И. В. Сталиным после войны, Фадеев неизменно бывал на его приемах⁵. Более того, в годы борьбы с космополитизмом он не раз проявлял изрядную инициативу, посылая «сигналы» в ЦК КПСС. 21 сентября 1949 года Фадеев сделал, например, характерное заявление:

«ЗАЯВЛЕНИЕ ГЕНЕРАЛЬНОГО СЕКРЕТАРЯ ССП А.

1. Независимая газета. 1999. 29 сентября.[↩]
2. Там же.[↩]
3. Цит. по: Зелинский К. А. А. Фадеев. Критико-биографический очерк. М., 1956. С. 75.[↩]
4. Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) о наказании А. А. Фадеева от 23 сентября 1941 г. // Власть и художественная интеллигенция. Документы 1917 – 1953. М.: МФД, 2002. С. 475.[↩]
5. Деятели литературы и искусства на приеме у И. В. Сталина // Там же. С. 689 – 691.[↩]