Сергей Хоружий, или Мотив проблематичности смерти

Сергей Сергеевич Хоружий (5 октября 1941 — 22 сентября 2020) ушел — тихо и неожиданно, но очень заметно. Как будто какая-то гора вдруг исчезла с горизонта: она стояла и внушала спокойствие тем, кто ее видел, а внезапное ее исчезновение вызывает тоску и тревогу.

С Сергеем Хоружим из пейзажа современной культуры ушла фигура энциклопедиста и человека, многообразие дарований которого вызывало глубочайшее почтение, а «сгустки», «овеществления» этих дарований давно стали незыблемыми фактами науки и культуры.

Он был математиком и физиком-теоретиком, философом Божьей милостью и глубоким богословом-мистиком, переводчиком и литературоведом — «Флоренский наших дней» во всех этих областях оставил свой след.

Гений без претензий на исключительность.

Создатель оригинальной религиозно-философской концепции, Хоружий был и организатором науки: в 2005 году он создал Институт синергийной антропологии (на месте Лаборатории синергийной антропологии в Институте человека РАН), много выступал и популяризировал свои идеи, руководил журналом «Фонарь Диогена»; одной из последних его публичных инициатив был курс лекций (2019–2020) в «Доме Лосева» на тему «Пора думать по-новому: векторы движения гуманитарной мысли»; последнюю лекцию цикла — «Экологический поворот. Космическая литургия» — так и не удалось прочитать…

Что он Гекубе, что ему Гекуба? Уход Сергея Хоружего — утрата не только для «культуры вообще», но и личная утрата для всех, кто его знал и любил, кто с ним общался и прислушивался к его словам и урокам. Я лично потерял своего «привилегированного собеседника» — человека и ученого, с которым активно общался на протяжении ровно трех десятилетий (1989–2019), человека, который для меня воплощал в одном-единственном лице многогранность и сложность русской культуры.

Мое право говорить о нем — право человека, о котором сам Сергей Сергеевич как-то (при нашей встрече в Москве в июле 2013 года) сказал с улыбкой: «Мы с Эмилом съели пуд соли». И действительно, с того момента, когда я в конце 1980-х позвонил в дверь его квартиры на Речном вокзале, мое общение с ним было не только самым продолжительным и интенсивным, но и самым «педагогичным» и благодатным, если вспомнить аналогичные отношения, которые я долгие годы поддерживал с деятелями русской науки и культуры.

Это общение вобрало в себя всевозможные жизненные и научные сюжеты — личные встречи и корреспонденцию, участие в проектах и конференциях, презентации книг, даже совместное житье-бытье в Софии и в Москве и многое другое.

Начало наших отношений — июль 1989 года, когда я, будучи в Москве, захотел познакомиться с философом Сергеем Хоружим; тогда все были очень удивлены. «Да откуда вы вообще о нем знаете?» — спросили меня (кажется, это был Н. Котрелев). И в самом деле, в это время, хотя гласность и перестройка набирали силу, Хоружий все еще был «невыездным», а рукописи его философских книг и статей были известны лишь очень узкому кругу «посвященных» (его книга «Миросозерцание Флоренского» ходила в самиздате, о чем свидетельствуют две самиздатские рецензии). В кругах московской гуманитарной интеллигенции о нем знали, но немногие его вообще видели и читали. Так получилось, что 1 июня 1997 года, когда в Софии мы записали первую нашу беседу «Опыт и аскеза»¹, я показал Сергею Сергеевичу свой экземпляр 4-го тома «Философской энциклопедии», где опубликована первая великолепная философская работа молодого (26-летнего) ученого — статья «Ничто», которую я в свои студенческие годы внимательно штудировал и испещрил карандашными пометами и замечаниями. Я пошутил: «Вот отсюда, из «ничего», родились наша дружба и общение». Разумеется, Сергею Сергеевичу было очень приятно удостовериться документально в своем заочном влиянии на болгарскую студенческую молодежь; кажется, именно этот мой жест непосредственно перед началом беседы его ко мне расположил…

И действительно, откуда могли бы появиться наша дружба и общение, как не из ничего? Никаких благоприятных обстоятельств нельзя обнаружить в случае, когда речь идет о свободном выборе и о некотором благословении свыше, чтобы Встреча состоялась.

Тогда же, 1 июня 1997 года, непосредственно перед беседой, в нашей софийской квартире я задал Хоружему ряд вопросов из небольшой анкеты, зафиксировав точные биографические и библиографические данные, а также некоторые мысли собеседника о важных для него предметах.

Философские штудии Хоружего велись параллельно исследованиям по его основной специальности — теоретической физике. Судите сами: его первая научная публикация по физике помечена 1963 годом, а первая философская публикация вышла всего на несколько лет позже — упомянутая выше статья «Ничто» (1967), за которой последовали несколько статей в 5-м томе «Философской энциклопедии» (1970). Понятно, что именно эти статьи Сергей Сергеевич считал «рубежом» своей философской деятельности. Философия и богословие для него всегда шли рядом, и он никогда их не разделял, потому что занимался религиозной философией, которая до некоторой степени включает обе дисциплины. Хоружий мне говорил, что он «никогда не брал на себя дерзкой ответственности и притязания считать себя богословом в том высоком смысле, который дан этому понятию в православии и который предполагает обладание прямым собственным опытом Богосозерцания».

Возможно, Сергей Сергеевич ожидал от меня, что после тесного сотрудничества в работе над библиографией исихазма я последую за ним в его область — синергийную антропологию; этого не произошло, но его дружеское расположение ко мне не изменилось: «Для вас, Эмил, нет ограничений для публикации в наших изданиях», — сказал он мне при нашей последней встрече.

Очень много сделавший в области философии, на поле русской религиозно-философской мысли, Хоружий тем не менее испытывал некоторое чувство «недовоплощенности»:

1. Беседа опубликована по-болгарски, см.: [Димитров, Хоружий 1997] (с сокращениями), [Димитров 2016: 95–118] (полный текст).[↩]