С точки зрения времени…. Беседу вели Мария Переяслова, Елена Погорелая

Владимир Семенович Маканин (род. в 1937-м) — писатель. Окончил механико-математический факультет Московского государственного университета и Высшие курсы сценаристов и режиссеров при ВГИКе. Некоторое время вел семинар прозы в Литературном институте имени А. М. Горького. Первая повесть Маканина «Прямая линия» вышла в 1965 году, но активно издавать его начинают со второй половины 70-х, а в 80-е критика причисляет Владимира Маканина к наиболее значительным фигурам «поколения сорокалетних».

В числе самых известных его произведений — романы «Андеграунд, или Герой нашего времени» (1998), «Испуг» (2006), «Асан» (2008), повести «Один и одна» (1987), «Человек свиты» (1988), «Кавказский пленный» (1997), «Лаз» (1997), «Удавшийся рассказ о любви» (2000) и т. д. Многие книги писателя отмечены литературными наградами, среди которых — Букеровская премия 1993 года (за роман «Стол, покрытый сукном и с графином посередине»), Большая Книга 2009 года (за роман «Асан»). В конце 2012 года Владимир Маканин первым из русских писателей получил Европейскую литературную премию.

— Владимир Семенович, одной из отличительных особенностей Вашего почерка всегда было умение почувствовать эмблематику времени. Каждому десятилетию, каждому периоду второй половины XX века в Вашей прозе соответствует свой символический предметный ряд: «перестроечные» 60-е — это «старый поселок», заброшенный жителями в поисках лучшей доли; 70-е годы — «мебельное десятилетие» — ознаменовано всяческими интерьерами, в 80-е приходят «старые книги», иконы; начало 90-х — необжитые коридоры общежития Петровича; годы чеченской войны — бочки с соляркой, продаваемые по цене человеческой жизни… Есть ли какая-либо эмблема у нашего времени?

— Не знаю… Эмблема — это чересчур, я бы скорее говорил о знаках времени, его неподдельных приметах. Как казалось со стороны, последний роман, «Две сестры и Кандинский», написан мной не совсем вовремя. Когда, мол, все это было! И что, мол, это за стукачи… И ради них надо ли было делать по времени шаг назад?.. Однако именно стукачество подсказало, как формируется и как именно лепится наш человек, зависящий от властной силы, — тот самый вопрос!

Два героя в романе проходят этот порубежный знак зависимости от власти — для одного из них важны определенные обстоятельства, и лишь попав в эти обстоятельства, лишь оглянувшись, он понимает, что с ним произошло. Другой человек — прост и объясняет свое стукачество просто: «Работа такая». Но суперважно, что оба они (каждый по-своему объясняя) чувствуют вину, виноватость души, — без чувства вины они неинтересны.

— Вряд ли это вопрос для литературного интервью, но — был ли у Вас такой жизненный опыт, когда Вас пытались завербовать?

— Была ситуация, связанная с поездкой в Германию в 1979 году — меня как раз вдруг издали там, за рубежом. Тогда же в нашей прессе меня слегка обругали. Это был роман «На первом дыхании» — в переводе он назывался «Schönes Mädchen mit grauen Augen». Ругали меня в меру, больше для порядка. Как вдруг какой-то «вражий» голос передал «из-за бугра», что вот, на Франкфуртскую ярмарку был приглашен молодой писатель Маканин: перевели такой-то его роман. Но ВААП (Всесоюзное агентство по авторским правам), который тогда всеми правами командовал, ответил: Маканин болен, не приедет. А вместо него приехали пять чиновников ВААПа, которые, как известно, никогда не болеют. Смешно было, ничего особенного не произошло — и тем не менее этот вражий голос вызвал некоторый свежий переполох: кто такой Маканин, почему вдруг перевели книгу…

Короче говоря, ругали. Но опытный Георгий Марков, первый секретарь СП СССР, сгладил, вернее сказать, пригладил дело. Он меня вызвал, расспросил — и в моем же присутствии задал одному из чиновников вопрос, кто у нас едет в Германию в ближайшее время. Ему ответили: Трифонов… И Марков сказал: «Ну, выпустите заодно и этого», — и меня выпустили. Славная поездка была! — мы колесили Германию и много выступали… На встречах, в частности, присутствовали Генрих Белль и Гюнтер Грасс — то, что надо. И они, разумеется, говорили все, что хотели. Наши чиновники предупреждали: как можно будет встречаться, ведь Белль заявил, что «Союз писателей — полицейская организация»! Все еще боясь отказа, я спросил, затаив дыхание: «А Грасс?» И чиновник ответил: «Этот еще хуже».

И вот накануне отъезда ко мне подошел человек и сказал: «Владимир Семенович, как удачно, что Вы едете. Я человек, который стоит на страже интересов государства. Прошу Вас, все, что будет в турне, записывайте — можно вкратце». Я сказал: «Я подумаю…» Он мне: «Давайте назначим свидание, договоримся о нашей встрече. Не слушайте чиновников. Это как раз хорошо, что Вы с Беллем и с Грассом встречаетесь».

А оставался один день до отъезда. Скажу правду — я был новичок, был в растерянности, такая замечательная поездка могла сорваться. Но все-таки время — не 1937-й, — я понимал, что по сути, кроме самой поездки, решительно ничем не рискую, и сказал ему наобум и шутя, мол, приходите в обеденное время в какую-то беседку рядом с издательством — ну, как в любовном романе. И точка. Он, возможно, пришел, а я не пришел, — уехал и все. Он явно не был мастак, не зацепился, что с ними тоже, оказывается, бывало.

Если вы помните роман «Две сестры и Кандинский», его героя, Артема Константу, уже «зацепили» — и он начинает думать, что «там», в ГБ, тоже люди — и что «им» можно рассказать. Ведь, возможно, и среди них есть хорошие и правильные — и, услышав правильный рассказ о выставке художников, как раз художникам и помогут. Вот этим эпизодом романа и этим углублением я чрезвычайно доволен: прежде чем человек становится «от них» зависим, у него в сознании рождается образ следователя, с которым можно будет честно разговаривать. Следователь возник! Следователь начинает в глазах этого подловленного человека расти, превращаясь в адекватный образ честного государства. Ведь не одни же идиоты «там» сидят!.. Потом человек, конечно, понимает, что его где-то подловили — но уже поздновато, зацепка есть и угроза есть, контакт ведь уже был!.. Пусть об этом никто не знает!.. ему могут показать объяснительную бумагу, которую он следователю сам писал и подписывал, объясняя… То есть как только в сознании человека возникает хороший, добрый, «честный» следователь, возникает все остальное.

Предварительная заявка этой темы у меня уже была в романе «Андеграунд…» — но там все расставлено куда более драматично и кроваво. Стукач со стажем делал, лепил стукача из главного героя, Петровича, а тот об этом еще не знал. И ему, когда узнает, уже не отмыться!.. Опыт романа «Две сестры и Кандинский» был уже более тонкий и изощренный.

Критика наша еще не заговорила о притаенном доверии к власти как об «историческом проклятии» России. Но так или иначе, проблему уже не бросают через плечо. Да, стукачи неинтересны, но показательно само их становление: этот достаточно тонкий самообман человека, который думает, что на какой-то честной, незапаханной глубине власть его поймет.

— Когда Вы рассказываете, все это звучит очень современно. Тогда почему Вы говорите, что роман, как Вам кажется, написался не вовремя?

— Нет. Я говорил лишь о том, что это «не вовремя» кажется, увы, читателю — роман по первочтению уже упрекали в прессе за его «запоздалость». А меж тем мысль была вполне ясна. Как только в твоем сознании появляется «хороший и добрый следователь», ты себя уже сам наказываешь и винишь: это было с сотнями, тысячами людей, которые на это попались и еще попадутся… Это не то чтобы современно, «хороший» следователь — это вневременно.