Русская литература и философия: пути взаимодействия

Рецензируемая коллективная монография, изданная при поддержке Российского научного фонда, представляет итог ряда междисциплинарных семинаров, проведенных в ИМЛИ РАН и объединивших литературоведов и историков философии из Германии, Израиля, Италии, России и США, среди которых как ученые с мировым именем, так и молодые специалисты. Их исследования посвящены различным аспектам взаимодействия «двух важнейших составляющих русской культуры» (с. 4).

В общетеоретическом введении Е. Тахо-Годи обосновывает востребованность в отечественной науке подобных трудов, благодаря которым можно «выстроить целостную концепцию взаимосвязей литературы и философии» (с. 13—14), а Т. Касаткина описывает специфику субъект-субъектного метода в интерпретации художественных произведений. Основанный на равноправном диалоге личности ученого с познаваемым объектом, данный подход справедливо назван базовым для всех гуманитарных дисциплин. Опираясь на достижения герменевтики, Касаткина формулирует его основные положения (неповторимость эксперимента, необходимость многократного чтения текста, открытость различным толкованиям и др.) и применяет на материале «Записок из подполья» Ф. Достоевского (находит у писателя маркеры значимости — специальные фразы-сигналы, привлекающие читателя своей странностью и помогающие раскрыть авторскую позицию). Отношение к тексту как «другому субъекту» (с. 41), с одной стороны, сближается с бахтинской концепцией диалогизма, а с другой — повторяет такие принципы «Новой критики», как «тщательное прочтение» (close reading) и внимание к текстовым парадоксам и двусмысленностям.

Опора на филологический научный фундамент задает основной исследовательский вектор и позволяет воспринимать книгу как единое целое. Большая часть вошедших в нее работ написана с литературоведческих позиций. К философии авторы обращаются, как правило, при анализе идейного уровня текстов. Во многом это обусловлено литературоцентричностью русской культуры (многие герои книги — философы и писатели одновременно). Статьи тома формируют пять тематических блоков с соответствующими разделами, которые хронологически охватывают период от начала XIX века до 1920—1930-х годов.

Первая часть посвящена рассмотрению философских категорий в произведениях «поэта мысли» Е. Боратынского и идеолога почвенничества А. Григорьева. Обращение Ю. Анохиной к »Сумеркам» показало, что бытие и пространство, в соответствии с романтическими представлениями о двоемирии, в лирике Боратынского разобщены и противоречивы. Анализируя стихотворение «Все мысль, да мысль!..», манифестирующее отношение Боратынского к жизни и поэзии, Д. Бартон намеренно дистанцировалась от полемики поэта с эстетикой Шеллинга, чтобы вычленить его собственную философию. О влиянии идей почвенничества на художественную прозу Григорьева пишет О. Середина, обращаясь к мемуарам «Мои литературные и нравственные скитальчества» и находя в них органические метафоры Москвы как «города-растения», мотивы древности и старины, а также традиционный образ Аркадии как идеального топоса. Выявленные особенности текста, по мнению литературоведа, помогают Григорьеву не только запечатлеть свои воспоминания, но заодно воплотить в них почвенническое мировоззрение и идеи органической критики. Отражение в мемуарах Григорьева социальных изменений культурной топографии Москвы подробно рассмотрено и в публикации Р. Виттакера.

Вторая часть книги сфокусирована вокруг имен писателей-философов Л. Толстого и Достоевского. А. Кара-Мурза воссоздает обстоятельства поездки молодого графа с И. Тургеневым в Дижон в 1857 году и ее связь с произведениями этого времени, с бегством Толстого в Швейцарию и его увлечением философией Ж.-Ж.