Работа Н. Заболоцкого над переводом «Слова о полку Игорем». Комментарии Д. Лихачева и Н. Степанова

Поэтическое переложение Н. Заболоцкого «Слова о полку Игореве» – одно из лучших в русской поэзии. Хотя поэтическая система «Слова» и поэтические системы XIX и XX веков совсем различны, есть тем не менее что-то общее между «Словом» и поэзией Н. Заболоцкого – особенно ранней. К числу этого общего принадлежит прежде всего восприятие природы как живой, трагической, в которой борются, с одной стороны, активные, добрые и, с другой – косные, злые силы. Человеческие действия слиты с действиями природы, а сами люди неразрывно связаны со стихиями, миром зверей, птиц, трав и деревьев. При всем том есть и существенные различия. Эти различия обостряют ощущение самобытности обеих систем: поэтической системы «Слова» и поэтической системы Н. Заболоцкого. И в этом особенный смысл стихотворного переложения Н. Заболоцкого. Изучая его, мы изучаем одновременно две противостоящие и две сближенные друг с другом поэтические системы.

Публикуемые материалы дают некоторое представление о работе Н. Заболоцкого над его стихотворным переложением «Слова о полку Игореве». Эта работа Н. Заболоцкого началась в 1938 году и закончилась в 1950 году.

Письма Н. Заболоцкого к Н. Степанову ценны своими свидетельствами о первом этапе работы поэта, когда он создавал первую, неопубликованную редакцию своего переложения, значительно отличающуюся от изданных. В 1946 году в журнале «Октябрь» (N 10 – 11) была напечатана вторая редакция переложения, в основном (за исключением трех мест) повторенная в сборнике Н. Заболоцкого «Стихотворения» («Советский писатель», М. 1948). О работе над окончательной редакцией переложения свидетельствует переписка Н. Заболоцкого с Д. Лихачевым. Редакция эта создавалась в 1950 году для издания «Слова о полку Игореве» в «Школьной библиотеке» Детгиза (М. -Л. 1952; 2-е изд. — М. – Л. 1954; 3-е изд. – М. – Л. 1961). В связи с тем, что работа В. Фаворского над гравюрами на дереве для этого издания затянулась, издание Детгиза увидело свет только в 1952 году, а раньше того эта окончательная редакция Николая Алексеевича была опубликована в издании «Слова» в серии «Литературные памятники» (М. – Л. 1950). Затем эта редакция была издана в Малой серии «Библиотеки поэта» (Л. 1950) и в Большой серии того же издания (Л. 1967).

В сборнике «Слово о полку Игореве». Поэтические переводы и переложения» (под общей ред. В. Ржиги, В. Кузьминой и В. Стеллецкого, М. 1961) составители почему-то вернулись к редакции, опубликованной в сборнике «Стихотворения» 1948 года.

Издание «Стихотворений и поэм» Н. Заболоцкого в Большой серии «Библиотеки поэта» (Л. 1965) также, без объяснения причин, возвращается к варианту второй редакции переложения, опубликованного в сборнике «Стихотворения» 1948 года.

Здесь публикуется также статья Н. Заболоцкого «К вопросу о ритмической структуре «Слова о полку Игореве». Статья эта не только свидетельствует о вдумчивом отношении Н. Заболоцкого к тексту «Слова», к его стихотворной природе, но представляет немалый самостоятельный научный интерес.

Д.Лихачев

ИЗ ПИСЕМ Н. ЗАБОЛОЦКОГО К Н. СТЕПАНОВУ

В конце войны я получил от Н. Заболоцкого несколько писем, обрадовавших меня своим бодрым тоном и сообщением о продолжении им его труда над переводом «Слова о полку Игореве», начатым в 1938 году в Ленинграде (тогда было переведено вступление и первая часть «Слова»). Перевод осуществлялся урывками, в редкие часы отдыха в самых неблагоприятных и трудных условиях. Николай Алексеевич мечтал о таком переводе, который, сохраняя свою точность и научную доброкачественность, донес бы до современного читателя все великолепие и поэтическую красоту подлинника.

Н. Заболоцкий всегда относился к переводу стихов столь же требовательно и строго, как и к своим оригинальным произведениям. К переводу «Слова» он относился с особенной самоотверженностью, подвижнически, как к патриотическому и поэтическому долгу, отдавая ему все силы и все время. Наконец перевод был завершен и Николай Алексеевич приехал с ним в Москву в январе 1946 года.

«Слово» было для него не просто очередным литературным трудом, а свидетельством его гражданского подвига, вобравшим трудные годы его жизни, доказательством неугасшего поэтического дарования, его бессонными ночами, его надеждой и его гордостью. Недаром он сообщает в одном из писем: «…Я люблю «Слово» и, ложась спать, вижу его во сне». Первое время по приезде в Москву он только о нем и говорил и с жадностью набросился на книги, на недоступные ему ранее справочные издания. Еще до опубликования «Слова» в печати он несколько раз читал его – в Литературном музее, в Союзе писателей, – очень взволнованно реагируя как на отношение слушателей, так и на замечания специалистов.

Во всех его многочисленных разговорах о «Слове» основным мотивом являлось утверждение, что «Слово» – памятник поэтический, стиховой, и для современного читателя должен быть передан рифмованным стихом. Из прежних переводов «Слова» он особенно высоко ценил перевод А. Майкова, хотя сам перевел «Слово» совсем по-другому. В его переводе неуловимо, «подспудно» чувствуется ритм, интонация, образное построение самого Заболоцкого. Но только чувствуется. Нигде он не противопоставлял свой стих подлиннику, нигде не нарушал гармонии и стиля старинного памятника. Но без этого личного почерка, без особых, свойственных именно поэтическому дарованию Заболоцкого «обертонов» его перевод, вероятно бы, проиграл, был бы менее вдохновенным. Каждый стих, каждый образ в этом переводе продиктован поэтическим проникновением в подлинник, помноженным на тщательный труд филолога.

Помню, каким праздником для Заболоцкого было признание его труда сначала В. Дынник и Н. Гудзием, а затем Д. Лихачевым – взыскательными и беспристрастными судьями, великолепными знатоками «Слова». Николай Алексеевич с гордостью читал мне письма Д. Лихачева и только после учета его замечаний признал свою работу над переводом завершенной.

Н. Степанов

26 янв. 1945 г.

…Мы продолжаем жить здесь, и вопрос о нашем переезде еще не разрешен окончательно. Никаких особенных новостей на фоне нашего скудного существования незаметно. Недавно я послал тебе телеграмму с просьбой выслать мне текст «Слова о полку Игореве». Я очень сомневаюсь, что мне удастся поработать над окончанием перевода, но, во всяком случае, я хочу возобновить в голове памятник и припомнить ту концепцию, которая сложилась у меня в старые времена. То, что сделано по переводу, нуждается в большой обработке и переработке, и для окончания всей работы нужно еще немало времени и подходящая обстановка, которой, конечно, нет…

20 июня 1945 г. Караганда

…На днях я закончил черновую редакцию перевода «Слова о полку Игореве».

Теперь, когда переписанная рукопись лежит передо мной, я понимаю, что я еще только что вступил в преддверие большой и сложной работы. Я знаю, что я в силах проделать эту работу. Состояние моей рукописи убедило меня в этом…

…Сейчас, когда я вошел в дух памятника, я преисполнен величайшего благоговения, удивления и благодарности судьбе за то, что из глубины веков донесла она до нас это чудо. В пустыне веков, где камня на камне не осталось после войн, пожаров и лютого истребления, стоит этот одинокий, ни на что не похожий собор нашей древней славы. Страшно, жутко подходить к нему. Невольно хочется глазу найти в нем знакомые пропорции, золотые сечения наших привычных мировых памятников. Напрасен труд! Нет в нем этих сечений, все в нем полно особой нежной дикости, иной, не нашей мерой измерил его художник. И как трогательно осыпались углы, сидят на них вороны, волки рыщут, а оно стоит – это загадочное здание, не зная равных себе, и будет стоять вовеки, доколе будет жива культура русская. Есть в классической латыни литые, звенящие, как металл, строки; но что они в сравнении с этими страстными, невероятно образными благородными древнерусскими формулами, которые разом западают в душу и навсегда остаются в ней! Читаешь это слово и думаешь: – Какое счастье, боже мой, быть русским человеком!

Мой перевод – дело, конечно, спорное, т. к., будучи рифмованным и тоническим, он не может быть точным и, конечно, внесет некоторую модернизацию. Здесь чутье и мера должны сыграть свою роль. Я спел бы задачу решенной, если бы привнесенные мной черты не противоречили общему стилю, а современный стих звучал достаточно крепко, без «переводной» вялости и жвачки.

Это сделать тяжело.

Все, мой дорогой.

Прошу тебя сообщить мне в двух словах – что нового принес для «Слова» юбилейный 1938 год? Какие новые переводы (я знаю Новикова, Шторма), есть ли рифмованные?..

4 июля 1945

Я должен сообщить тебе, что мой перевод «Слова о полку Игореве» в основном готов. Моей первой целью было: дать полноценную поэму, которая, сохраняя в себе всю силу подлинника, звучала как поэма сегодняшнего дня – без всяких скидок, предоставляемых переводу. И часто читая самому себе свою поэму, я мысленно говорю вам, мои друзья: – Дайте мне на пару часов Колонный зал, и я покажу вам, как может сегодня звучать «Слово о полку Игореве»!

Вторая моя цель была: как можно меньше отступлений от оригинала. Я сделал все, что было в моих силах, поскольку это можно было сделать для тонического рифмованного стиха. Сейчас еще есть ряд недоработанных мест, но они доработаются к концу лета.

Итак – я пошел по наиболее скомпрометированному пути: по пути Минаева-отца и Гербеля, и пошел по этому пути потому, что, несмотря на их неудачи, все же их путь был правилен. Надо было решить основной вопрос: стихи это или не стихи? Для XII века это было тем, что для нас является стихами. Это несомненно. Как бы художественно ни обрабатывался подстрочник, какова бы ни была частная удача этого, несколько мягковатого и расплывчатого Новикова, – все же его перевод не звучит для нас стихами. Наша поэзия целиком подчинена тоническому принципу, и никакая разрушительная работа поэтов нашего века не могла поколебать тоническую стихию. Может быть, она и умрет когда-нибудь (когда изменятся основы прекрасного в музыке), но сейчас она полна сил, имеет все возможности развиваться далее и будет жить долго. Поэтому я не колеблясь встал на точку зрения целесообразности тонического перевода, а встав на этот путь, без колебания принял и рифму, так как точки над і необходимы. И не раскаиваюсь. Работа была очень трудной, но я считаю в основном ее удачной.

У меня есть некоторая надежда получить здесь отпуск на 2 недели или на месяц. Тогда я с новыми силами наброшусь на работу и, может быть, в конце лета или осенью пошлю ее тебе. Пусть эта моя работа будет последним моим печальным приветом вам, мои друзья, потому что разрываться надвое я больше не буду, не хватит сил. Ибо нужно сохранять жизнь семье, а моя литература больше не в силах приносить пользу, наоборот – она требует дополнительной работы и расходов.

Но я люблю «Слово» и, ложась спать, вижу его во сне. Я рад, что на 43 году жизни мне удалось пережить его в себе самом, и я с нетерпением ожидаю отпуска, чтобы еще раз как можно глубже погрузиться в него – на прощание.

Я в курсе всех переводов, единственно, чего мне не хватает, – некоторых книг по лингвистике вопроса. У меня несколько своих чтений, и я надеюсь проделать над текстом еще один опыт, от которого ожидаю возможных неожиданностей…

ИЗ ПИСЕМ Н. ЗАБОЛОЦКОГО К Д. ЛИХАЧЕВУ

Переписка с Н. Заболоцким по поводу его переложения «Слова о полку Игореве» возникла у меня в связи с предложением Детгиза подготовить для «Школьной библиотеки» этого издательства «Слово о полку Игореве» с переводом Н. Заболоцкого и гравюрами В. Фаворского. Предстояла большая работа, так как и переложение Н. Заболоцкого нуждалось, по моему мнению, в некоторых доработках, и гравюры решено было делать заново. Решение сделать новые гравюры было вызвано тем, что текст «Слова» должен был печататься с левой стороны разворота, а перевод – с правой, с тем, чтобы каждой строке текста строго соответствовали строки прозаического перевода, который составлял я. В этих условиях иллюстрации должны были помещаться не на одной из страниц, а на развороте. Идея таких «широких» иллюстраций, охватывающих единой композицией обе страницы разворота, захватила В. Фаворского, но работа над ними значительно задержала издание. Поэтому издание Детгиза увидело свет только в 1952 году, а двумя годами раньше с разрешения Н. Заболоцкого и Детгиза новая редакция переложения «Слова», возникшая под влиянием моих обращений к Н. Заболоцкому по поводу тех или иных мест его переложения, была напечатана в издании «Слова» в серии «Литературные памятники» (М. -Л. 1950) под редакцией В. Адриановой-Перетц.

Как комментарий к письмам Н. Заболоцкого ниже печатаются и некоторые из моих писем к нему, делающие понятными не только письма Н. Заболоцкого ко мне, но и мотивы отдельных переработок, которым он подверг свое переложение.

Д.Лихачев

Глубокоуважаемый Николай Алексеевич!

Я очень ценю и люблю Ваши стихи, и поэтому мне было чрезвычайно приятно предложение Детгиза участвовать своими комментариями, статьей и прозаическим переводом в одном с Вами сборнике, посвященном «Слову о полку Игореве». Мы, в Ленинграде, давно уже предполагали включить Ваш перевод вместе с Майковским в другой сборник – для «взрослых» в серии «Литературные памятники», издаваемой под общей редакцией С. И. Вавилова (в этой серии вышли «Воинские повести древней Руси», Афанасий Никитин, выходит «Повесть вр. лет», выйдет и «Слово»). На днях Вы получите об этом письмо от нашего редактора, члена-корр. Варвары Павловны Адриановой-Перетц. Надеюсь, что Вы нам не откажете.

Ваш перевод я ценю как современное поэтическое восприятие поэзии прошлого. Поэтому, конечно, к нему нельзя предъявлять требования «археологической» точности. Это произведение современное, это поэзия наша. Поэтический перевод в данном случае и может быть только таким: переводом поэтической системы прошлого в поэтическую систему настоящего. Вы поэтически откликнулись на поэзию прошлого. В Вашем переводе важна не только поэзия «Слова», но и поэзия Ваша собственная.

Я пишу это затем, чтобы Вы в дальнейшем не подумали, что я этого не понимаю. Трудность Вашего «перевода поэтических чувств» заключается в том, чтобы Ваше современное поэтическое восприятие «Слова» не диссонировало с поэзией самого «Слова». Тут должен быть какой-то «контрапункт». В основном в Вашем переводе это и достигнуто. Он несомненно лучший из существующих, лучший своей поэтической силой. Однако позвольте мне, как человеку, давно занимающемуся древней русской литературой и языком, сделать Вам некоторые мелкие замечания, которые в моем восприятии «Слова» отчасти диссонируют с Вашим переводом. Я буду краток, и Вы, пожалуйста, не принимайте эту краткость за грубость.

1. «Вздрагивали струны и рыдали»– здесь больше от А. Григорьева и гитары, чем от Бонна и гуслей.
2. «Ратники исправные» – это скорее могло бы относиться к солдатам XVIII или XIX вв.
3. «Сами волком». Режет ухо единственное число.
4. «Вздрогнул Игорь», Нервность ему была несвойственна. Он шел наперекор всему: наперекор знамениям, приметам, предупреждениям природы, даже собственному разуму, который он подчинил своему мужеству.
5. «Князь воскликнул»: Игорь не восклицал. Его речь – типичный образец мужественного воинского древнерусского красноречия, которым князья «подавали дерзость» своим воинам перед битвой или походом. Ср. знаменитые речи Святослава. В Игоре нет нервности, в нем – дерзость.
6. «Не взирая боле на светило».
7. «Точно вести шлет о новом горе». Див божество восточных народов – он предупреждает свои страны, а не шлет им вести о новом горе (чьем?).
8. «Уж лиса». Ед. число? Ведь степи были наполнены зверьем.
9. «Табор дикий». Половцы были совсем не похожи на цыган.
10. «Стяги плещут». Загляните в мой «объяснит, перевод» ¹. Может быть, найдете возможным исправить это место.
11. «Натянув попону между вьюков». Слишком конкретно. Делались эти перевозки иначе: иноходцы (чтобы не было качки) ставились гуськом (друг за другом) и между ними (между хвостом передней лошади и головой задней) помещались носилки на длинных жердях. Есть изображение такой перевозки в Радзив. летописи. Следовательно, не рисуйте здесь такой конкретной картины. Если уж добиваться зрительно четкого образа, тогда надо сделать это точно.
12. «Игорь… летит».
13. Венецианцы, греки, морава поют славу Святославу в своих странах, а не на пиршестве в гриднице у Святослава, как представлялось многим. Дело в том, что обширные гридницы в XII веке использовались обычно как тюрьмы для массовых заключений (если было много пленных). Кобяк очутился не на пиру у Святослава, а в тюрьме. Упоминание же славы, которую поют тому или иному князю окружающие народы, – обычно в др. р. литературе (житие Довмонта, Алекс. Невского, в летописи о Вл. Мономахе и т. д.). Народы эти поют славу в своих странах (ср. в том же «Слове» – девицы поют на Дунае, готские девы на берегу синего моря).
14. «И собрал бояр он по уставу». Диссонанс с бытом XII в. Это скорее быт XVII в. Никаких придворных уставов не могло существовать. Это не в духе эпохи.
15. «Плыл мертвец». Дети заинтересуются – какой, откуда, зачем? Эта сильная деталь фантастична. Мне удалось истолковать это место проще и скромнее. Приведу Вам его в др. р. тексте: «Всю нощь съ вечера бусови (серые) врани възграяху у Плъсньска (местность под стенами Киева), на болони (в предградьи) бъвша дебрь кияня (киевские леса, о которых часто упоминается в летописи), и несошася (серые вороны, о которых было выше) к синему морю».
16. «Два багряных солнца отсверкали». Что-то режет мне мой «древнерусский слух» это «отсверкали». Не знаю почему.

17. «И, как барсы». Нельзя ли оставить пардусов? Ведь это совсем другая порода зверей. См. в т. VI «Трудов Отдела древнерусской литературы» интереснейшую статью, по-своему поэтическую, зоолога проф.
    
    1. Имеется в виду «Объяснительный перевод «Слова о полку Игореве» Д. Лихачева, рукопись которого находилась к тому времени уже в Детгизе (см. в издании Детгиза, 1952).[↩]

    Хотите продолжить чтение? Подпишитесь на полный доступ к архиву.

    Получить доступ

    Уже подписаны? Авторизуйтесь для доступа к полному тексту.