«Пятое Евангелие», «Шестой ангел» и многое другое (Заметки о современной католической культуре в Италии)

Более ста лет тому назад, в 1864 году, папа Пий IX издал энциклику «Куанта кура», к которой был приложен знаменитый «Силлабус», или «Список важнейших заблуждений нашего времени». Наряду с социализмом и коммунизмом в нем числились все виды либерализма, рационализма и т. д. Через пять лет Пий IX созвал I Ватиканский вселенский собор, и 18 июля 1870 года был провозглашен догмат о непогрешимости папы. С тех пор прошло много времени, и мир изменился. Тем не менее, спустя три четверти века папа Пий XII (в миру Эудженио Пачелли) решил провести II Ватиканский собор с целью принять нечто вроде нового «Силлабуса», приспособленного к иным историческим условиям. Вместо 80 заблуждений, которые перечислялись Пием IX, было сформулировано всего 13. Среди них значились: неуважение к учению св. Фомы и к схоластической философии; приверженность к доктринам социализма, экзистенциализма, материализма, «языческого гуманизма»; утверждение, будто социальная доктрина церкви устарела; отрицание абсолютного приоритета интересов церкви. Пий XII намеревался объявить войну всей современной цивилизации, подобно тому, как это сделал когда-то Пий IX. Собор не состоялся, но анафема провозглашалась не раз.

Работа над подготовкой собора началась весной 194В года в обстановке величайшей секретности. Ватикан в то время активнейшим образом вмешивался в итальянскую политику. Буржуазия переживала «период большого страха» перед парламентскими выборами в июле 1948, когда боялись, что победят левые. А перед частичными муниципальными выборами в мае 1952 года хотели создать общий список кандидатов «сил порядка» от Христианско-демократической партии (ХДП) до неофашистов (МСИ). Объявленной целью было «помешать захвату святого города Рима безбожными марксистами и масонами» ¹. Одним из главных организаторов крестового похода против коммунистов был профессор Луиджи Джедда, создавший мощную католическую организацию «Комитати чивичи» («Comitatl civici»– «Гражданские комитеты»). Главным его помощником был иезуит падре Риккардо Ломбарди, каждый вечер выступавший по ватиканскому радио, его называли «Микрофон Господа»; его стиль соответствовал всему стилю понтификата Пия XII.

Папа был педантом, увлекался филологией, перерывал словари синонимов, готовясь к выступлению, и «стилистическое совершенство было для него, видимо, знаком особой милости небес», как писал один итальянский автор. Папа не мог заставить себя удержаться от искушения сделать какому-нибудь кардиналу замечание по поводу открытого или закрытого «е» во французском языке. Но он был склонен и к мистицизму: ватиканская печать сообщала, что ему дважды являлась Мадонна, а один раз сам господь.

После смерти Пия XII конклав 28 октября 1958 года избрал наместником св. Петра кардинала Анджело Джузеппе Ронкалли, принявшего имя Иоанна XXIII. Его победа на конклаве была результатом стечения многих обстоятельств, говорить о которых мы сейчас не сможем. Иоанн XXIII был одним из редких пап за все время истории католической церкви, одним из немногих чистых людей, понимавших необходимость обновления и церкви, и всего общества. За четыре года своего понтификата папа Ронкалли (итальянцы запросто называют римских первосвященников по фамилии) издал восемь энциклик, две из которых, так называемые «социальные» энциклики «Mater et magistra» (1961) и «Pacem in terris» (1963), имели историческое значение: впервые церковь так решительно выступила в защиту прав трудящихся и за всеобщий мир на земле.

Многие итальянские исследователи утверждают, будто Иоанн XXIII ничего не знал о намерениях своего предшественника Пия XII созвать II Ватиканский собор и сам сделал это, но, так сказать, с обратным знаком: не идти против законов истории, а, напротив, предпринять все возможное для обновления церкви. Зная образ мыслей нового папы, римская курия всячески мешала созыву собора: она боялась утратить свое влияние и привилегии. Тем не менее, собор открылся 11 октября 1962 года. За год до этого правящая в Италии Христианско-демократическая партия провела в Сан-Пеллегрино свой первый идеологический конгресс. И на этом конгрессе, и на соборе разыгралась жестокая борьба между традиционалистами, цеплявшимися за отжившие догмы, и сторонниками aggiornamento (обновления) церкви и общества.

Папа Иоанн XXIII скончался, и 3 июня 1963 года пост занял Джованни Баттиста Монтини, принявший имя Павла VI. Собор закончил свои работы при нем, 8 декабря 1965 года, принятием многих важных документов. Есть иерархия их важности: «конституции», «декреты», «декларации». Первостепенное значение имеет принятая конституция «О церкви в современном мире». Вот цитата из нее: «Ныне род человеческий переживает новый кризис своей истории, в котором глубокие и быстрые перемены распространяются постепенно на весь мир. Вызванные интеллигентностью человека и его творческим умом, эти перемены в свою очередь воздействуют на самого человека, на его индивидуальные и коллективные суждения и желания, на его образ мысли и действия как по отношению к вещам, так и к людям…» ² Эту конституцию называют также по первым словам латинского текста «Gaudium et spes» («Радость и надежда»).

Было бы, конечно, наивным думать, будто после II Ватиканского собора все радикально изменилось. Разумеется, стиль «Микрофона Господа» теперь представляется нелепым анахронизмом, но значит ли это, что по сути своей такие вещи безвозвратно ушли в прошлое? Разумеется, нет. После собора стал выходить международный теологический журнал «Концилиум» («Concilium»). В мае 1977 года N 125 был целиком посвящен «проблематике самоопределения католической церкви после II Ватиканского собора по отношению к капитализму и социализму» ³. Автор одной из важнейших статей номера, французский католический деятель и публицист Филиппо Варнье, пишет, что «борьба с коммунизмом является для епископов принципиальным делом». Из этого следует, что епископы не только одобряют, но и поддерживают экономическую систему капитализма и политический правопорядок буржуазных государств. Варнье так и озаглавил свою статью: «Епископаты Западной Европы и социализм». Он привел богатый фактический материал и на основании этого материала пришел к выводу, что существуют два варианта общей «политической стратегии», которую выдвигают епископаты: более жесткая для Англии, Германии и Скандинавских стран и более гибкая, «открытая» для романских– Франции, Италии, Испании, Португалии.

Но все очень сложно: если в не столь уж отдаленном прошлом католическая церковь отрицала самое понятие классовой борьбы и в своей социальной доктрине выдвигала принципы «солидарности» и «патернализма», то теперь эти принципы отстаивают далеко не все церковные деятели. В послесоборной католической церкви– и не только в Италии, а, например, во многих странах Латинской Америки– есть движения и организации, отстаивающие идеи прогресса и действующие очень активно. Нас интересует Италия, а в Италии несколько особое положение. Особое уже в силу того, что в центре столицы находится крошечное, но могущественное государство Ватикан и папа является первосвященником Рима. Поэтому серьезные противоречия и разногласия внутри самой церковной иерархии, взгляды и поступки отдельных кардиналов, наконец, стиль каждого понтификата отражаются и на политике, и на культуре.

В этой статье мы попытаемся подойти– только подойти– к важной теме: что´ сегодня, в начале 80-х годов, могут и хотят предложить итальянскому обществу деятели католической культуры и что из этого реально получается. Таким образом, это ни в коем случае не обзор, а попытка некоторого предварительного анализа. С самого начала необходимо сделать одну оговорку. Уровень деятелей итальянской католической культуры и политиков-католиков, активно выступающих в печати по вопросам теории и по вопросам текущим, жизненным,– очень разный. Если подойти к этим выступлениям, так сказать, «арифметически», то окажется, что в подавляющем большинстве случаев ведется спор с идеями научного социализма и материализма. Иногда– вполне корректный, но часто неаргументированный, злобный, агрессивный, вульгарный. Мы будем говорить не о невежественных и фанатичных «идеологах», фальсифицирующих цитаты и извращающих факты,– кроме презрения, они ничего не заслуживают. Нас интересуют те явления и процессы, происходящие в общественном сознании, которые не находятся за пределами культуры.

В начале 1980 года в органе ХДП газете «Пополо» появилась статья Франко Фано «Литература для человека». Говоря о жестокости, он пишет, что в сердце каждого человека есть семена великодушия, сострадания, честности, но людям надо помогать воспитывать в себе эти чувства для того, чтобы люди спаслись от саморазрушения, вырвались из плена нелюбви. Это поняли многие деятели культуры, а также те священники, которые неизменно видели в произведениях настоящей художественной литературы выражение гуманных идеалов. Поняли это и писатели, во всяком случае, лучшие из них. Фано считает, что на протяжении последних нескольких лет в Италии мало-помалу сложилась литература, которую в каком-то смысле можно сравнивать с «великой моральной литературой всех времен, от Софокла до Мандзони, от Данте до Элиота». Проблема «литературы для человека», пишет Фано, универсальна, но для Италии она, быть может, имеет особое значение. В Италии «в общем окопе» собираются христианские и светские писатели, «воодушевленные одинаковыми идеалами любви, правды, ясности, нравственной чистоты. Они поставили перед собой задачу попытаться (хотя бы попытаться) вывести общество из смертельной трясины, в которую оно погружается» ⁴.

Под «смертельной трясиной» понимается терроризм. Говоря о терроризме в Италии, отсчет начинают обычно с 12 декабря 1969 года, когда в Милане, в здании банка на пьяцца Фонтана, взорвалась подложенная фашистами бомба и погибло шестнадцать человек. Вошло в обиход говорить коротко «пьяцца Фонтана», и все знают, о чем речь: это символ. Другой символ– «виа Фани», так называется улица в Риме, где 16 марта 1978 года террористы из «Бригате россе» (БР) похитили лидера ХДП Альдо Моро и убили его охрану⁵. Обратимся к тому, что было названо «смертельной трясиной». Один итальянский публицист с горечью писал, что часть его сограждан научилась жить в условиях террора, а другая часть делает вид, что террора не замечает. Сейчас в Италии есть более ста организаций, прибегающих к террору, и их число все время увеличивается. За последние годы, особенно после убийства Моро, силы итальянской левой делают многое для того, чтобы глубоко проникнуть в этот страшный феномен, определить его истоки, социальные и психологические причины, вызвавшие его. Директор (главный редактор) газеты «Унита» Альфредо Райхлин в серии статей дал марксистский анализ итальянского терроризма в теперешнем его варианте.

После большого успеха ИКП на парламентских выборах 20 июня 1976 года проблема участия коммунистов в правительстве, в руководстве страной стала настолько очевидной, что наиболее консервативные силы, защищая свою власть, сделали ставку на распад, на неуправляемость, с тем, чтобы потом, быть может, прийти к авторитарному решению. В Италии давно существовала «черная сеть», было несколько попыток организовать путчи, но то, что делали черные, писал Райхлин, более походило на классический комплот. Однако после выборов 20 июня часть левых сил, столкнувшись с огромней и незнакомой проблемой руководства страной в общенациональном масштабе, растерялась, попятилась, ушла в «личную жизнь» и нашла «невероятное алиби, придумав призрак режима ХДП+ИКП». Райхлин писал: «Попробуем думать о терроризме, как думают о партии, то есть как о политическом субъекте, чьи действия непонятны, если иметь в виду лишь замыслы основателей или социальный состав участников, но становятся ясными, если рассматривать их как политические акты, то есть как факторы политической игры, в которую эта партия вступает сознательно». И дальше: «Совершенно оригинальная партия, конечно, но не шпионский заговор и не спонтанный феномен бунта, не просто сумма отдельных насильственных актов» ⁶.

Ошибка, которую совершила часть левых после 20 июня, имела огромные последствия, писал Райхлин. Именно в этот момент терроризм совершил качественный скачок в том смысле, что стал компонентом системы. В Италии появилось новое политическое объединение: «Партито армато» («Partito armato»– «Вооруженная партия»). «Хотим ли мы начать отдавать себе отчет в той роли, в том реальном весе, который она имела в политической борьбе?» Мысль развивается: именно став компонентом системы, «Партито армато»»объективно» начала находить союзников в самых, казалось бы, далеких от нее сферах. Есть какие-то настроения, интересы, есть силы, «которые «Партито армато» использует, но которые в свою очередь используют ее». Ошибка, совершенная частью левых сил после 20 июня, привела к тому, что «открылся путь для самых нечистых авантюр, для самых запутанных переплетений между правой и левой». ХДП и власти проявляют невероятную пассивность, писал Райхлин, потому что одно дело подавить заговор и другое дело «уничтожить формирование, которому удалось создать систему политических взаимоотношений и существований».

Другая статья Райхлина озаглавлена «Наконец-то обсуждают», а в подзаголовке: «Корни происхождения «Партито армато». Директор газеты «Унита» основывался, в частности, и на результатах, полученных итальянскими следственными органами после двух крупных полицейских акций, совершенных 7 апреля и 21 декабря 1979 года, когда одновременно в нескольких больших городах были произведены сенсационные аресты. Сенсационные в значительной мере потому, что большинство арестованных– интеллигенты, некоторые принадлежат к интеллектуальной элите. И еще потому, что среди них есть люди, пришедшие к террору (иногда в плане теории, а иногда и в плане «практики») после длительных и органических связей с католическим движением, люди, происходящие из традиционно католических семей и, казалось бы, не имевшие оснований примыкать к идеологии разрушения и насилия. Самым известным из интеллигентов, арестованных в 1979 году, был профессор Тони (Антонио) Негри, преподававший государственное право в падуанском университете и читавший лекции во Франции.

Речь в этой статье идет только о католическом компоненте в ультракрасных течениях. Поэтому обратимся к Тони Негри как к эмблематической фигуре. Он родился в 1933 году в Падуе в исконно католической буржуазной семье. Учился блестяще, был любимцем епископа, вначале мыслил и поступал вполне ортодоксально, потом пошел влево. Был членом ХДП, потом социалистом, но все это длилось недолго. В 1958 году Негри стал членом редколлегии журнала «Куадерни росси» («Quaderni rossi»– «Красные тетради»). Постепенно он выдвинулся и превратился в признанного теоретика и идеолога группы «Потере операйо» («Potere operaio»– «Рабочая власть»). Термин «операизм» от слова operaio (рабочий) существовал в Италии еще в XIX веке. В 60-х годах нашего века в Италии возникло много операистских групп, преимущественно не рабочих, а интеллигентских. Они то блокировались между собой, то расходились, обмениваясь резкими обвинениями. Некоторые из них впоследствии пришли к террору.

Как общенациональная организация «Потере операйо» (ПО) существовала с января 1970 года, когда на съезде во Флоренции объединились разные группы. Главной целью тогда объявили проникновение в рабочие массы, завоевание влияния на заводах. Но Тони Негри разрабатывал теорию «нового социального субъекта», и уже 24 сентября 1971 года на 3-й организационной конференции ПО был принят документ, в котором выдвигался лозунг восстания. ПО объявила себя «антисистемой» и решила создать «Партито армато». По окончании конференции Тони Негри выступил перед журналистами и объявил, что ПО ставит перед собой задачу присвоения капиталистической собственности, а для этого необходима милитаризация движения. Говоря об этой пресс-конференции, один из осведомленнейших итальянских журналистов Джампаоло Панса в своей книге, вышедшей в марте 1980 года, замечает: «Потом, быть может, став жертвой своего католического прошлого, Негри закончил образами из катехизиса: «Между присвоением и милитаризацией существует, если хотите, внутренняя взаимосвязь: как Иисус Христос рядом с отцом, а дух святой рядом с ними обоими. Вот в этом заключается вопрос. Разумеется, надо внести ясность в проблему времени, моделей, форм этой милитаризации» ⁷.

После арестов 7 апреля левая итальянская интеллигенция испытала настоящий шок, возникли неологизмы innocentisti и garantisti, применяемые к тем, кто априорно утверждал «невиновны», и к тем, кто требовал гарантий, то есть полной беспристрастности следственных органов. Началась полоса личных драм. Некоторые из бывших участников ультралевых движений всерьез переосмыслили свое прошлое и порвали с ним, призывая и других отказаться от идеологии террора. Другие стали давать показания, причем всплыли совершенно неожиданные имена. Тони Негри и нескольким другим интеллигентам были предъявлены обвинения в том, что они имели отношение к похищению и убийству Моро. Эти обвинения впоследствии отпали, но осталось немало других. Часть арестованных 7 апреля и 21 декабря освобождены из-за недостатка улик, но нас сейчас интересуют не столько конкретные факты большего или меньшего участия в практических действиях, сколько теория и идеология.

Суда пока не было, и, следовательно, ничего нельзя утверждать категорически. Но, судя по данным печати, ПО уже в 1971 году работала на двух уровнях– легальном и нелегальном. Не вполне ясен вопрос о связях между ПО и БР. В 1973 году, когда БР уже находились на нелегальном положении, ПО опубликовала в своем еженедельнике один их теоретический документ и защищала БР в то время, как другие ультралевые группы этот документ критиковали. Сейчас много пишут о личных контактах лидера ПО Тони Негри с лидером БР Ренато Курчио (оба в прошлом католики). Они не раз встречались, но, как пишет Панса, «приближалась политическая драма: конец «Потере операйо». В самом деле, 31 мая 1973 в Розолина (провинция Ровиго) открылась 4-я организационная конференция, объявившая о том, что ПО «самораспускается».

Некоторое время о ПО ничего не было слышно. Тони Негри преподавал, писал статьи и книги, разрабатывал свои теоретические концепции. Весной 1977 года во время бурных студенческих волнений в Риме и в других университетских городах впервые возникли так называемые «аутономи» («autonomi»– «автономные»). Сначала не было никакой организации, они называли себя «Мовименто» («Movimento»– «Движение»). В одних городах у этих групп молодежи контакты с БР были явными, в других, напротив, все выглядело легально. Постепенно «Мовименто» начало называть себя «Аутономиа», а потом– «Аутономиа операйа». Не сразу стало ясным, что между «Аутономиа операйа» и старой ПО можно поставить знак равенства. А это было именно так. Та же двусмысленность: провозглашали, что проповедуется «классовая ненависть», но никак не террор. Тот же теоретик: Тони Негри.

Вскоре после ареста Негри одна газета взяла интервью у известного писателя-падуанца Фердинандо Камона. Некоторые его романы у нас переведены. Камон (он, кстати, сам католик) в романе «Запад» противопоставил двух лидеров падуанских ультра: ультрачерных– Франко, ультракрасных– Миро. Интервьюер спросил Камона, думал ли он, работая над романом, что оба прототипа действительно окажутся под судом. Прототип Франко в романе– нацист Франко Фреда, осужденный по делу пьяцца Фонтана. Сейчас он отбывает срок и пишет в тюрьме книгу о Гитлере. Прототип Миро– Тони Негри. Камон ответил, что даже сам Фреда не отрицает взаимосвязи. Точно так же никто не может отрицать, что Тони Негри определяет все действия «Аутономиа». «Более того,– сказал Камон,– «Аутономиа» не имеет других теоретиков, кроме Тони Негри. «Аутономиа»– это мыслящая голова и действующее стадо (даже если стаду такое определение покажется обидным). Но этого недостаточно, чтобы установить ответственность, выходящую за пределы того, во что бывает вовлечен интеллектуал» ⁸.

Камон провел грань между понятиями «приказ» и «директива». БР и аналогичные организации выполняют приказы, а «Аутономиа» выполняет директивы. Но директива не уточняет цели, не называет имен тех, кто должен ее осуществить. «Несомненно,– сказал Камон,– Тони Негри давал много директив. Это серьезно, но обвинение полагает, что он давал также приказы, что еще более серьезно». И дальше: «Негри был защищен мифом неприкосновенности интеллектуала, в который мы все верили».

Можно сказать не преувеличивая, что 1979 и 1980 годы были для итальянской левой интеллигенции полосой развенчания многих мифов. Статья в «Унита»»Наконец-то обсуждают» глубоко самокритична. В начале 70-х годов многие левые подходили к феномену терроризма несколько упрощенно, склонны были рассматривать ультракрасные группы недостаточно серьезно. Многие организации, находившиеся «левее ИКП», называли террористов «товарищами, которые ошибаются». Другие говорили только о маскировке, об инфильтрации фашистов, о связях с отечественными или зарубежными секретными службами. «Унита» писала: «Добавим, что мы тоже не всегда видели ясно. Мы сразу поняли, что терроризм является смертельным врагом демократии и рабочего движения. Но мы колебались, прежде чем поняли, что внутри него есть «красный» компоцент, самостоятельный (то есть что речь идет не только о заговоре против государства или о секретных службах.– Ц. К.). Лишь в начале 1977 года мы стали различать контуры «Партито армато», в даже сейчас мы не уверены в том, что такова вся «Партито армато». И остается еще задача выяснить, кто покровительствовал им, финансировал, использовал» ⁹.

В марте 1980 года две ультралевые организации, принципиально отрицающие террор, провели в Милане совещание на тему: «1968 год, «Левая», «Новая левая» и «Партито армато». Совещание состоялось в драматические дни: чуть ли не ежедневно– новые жертвы, новый траур. Выступали не только участники ультралевых групп, но также и коммунисты, социалисты, независимые демократы, представители группы «Христиане за социализм». Хотели совместно и дать анализ проблемы терроризма, и найти выход из «смертельной трясины». Прошло время, когда террористов изображали некими Робин Гудами, которые разуверились в возможностях организованного рабочего движения и решили сами ускорить революцию, прибегая к террору. Многие в Италии (и об этом говорили также на миланском совещании) считают, что истоки террористического движения надо искать во взрыве молодежной контестации 1968 года. Нино Лизи («Христиане за социализм») оспаривал эту мысль. Он говорил об ответственности католиков и выдвигал следующую концепцию: христианские идеалы «направлены на создание утопического общества, не знающего насилия». Однако «в истории и в повседневности есть элементы насилия», происходит сложный диалектический процесс, и когда религия становится властью, эта диалектика приводит к различным крестовым походам. Лизи обвинял деятелей итальянской католической культуры в недостаточном внимании к анализу насилия и терроризма.

На миланском совещании выступил также доцент Падуанского университета Анджело Вентура. Этот университет– один из главных центров экстремизма всех типов, и в романе Камона «Запад» об этом сказано очень выразительна, У итальянцев недавно возник новый страшный неологизм gambizzare от слова la gamba– нога. Когда не хотят убить, то стреляют в ноги. Так случилось с Анджело Вентурой. Он выступал против «Аутономиа» и до и после того, как его ранили. Он писал, что никто не потрудился своевременно изучить легально напечатанные книги Негри и другие документы. Между тем «на протяжении последнего десятилетия партия вооруженной борьбы стремилась создать и создала руководящую группу. Эта группа не только выработала теорию, она наметила стратегические и тактические директивы» ¹⁰, По убеждению Вентуры, «Аутономиа» отнюдь не является спонтанным движением, она сверхорганизованна и должна отныне считаться отчетливо реакционной группой. Анализ Райхлина представляется, конечно, более диалектичным.

После арестов 1979 года вскрылась нечаевщина просто невероятная: кровь, грязь, подозрения, предательства, западни, убийства, инсценировки самоубийств. Найдено множество документов и оружия сверхсовременного качества. Парламент принял антитеррористические законы, работает «комиссия по делу Моро», но никакой ясности еще не достигли. А тем временем продолжаются убийства, причем циклами, «по категориям»: убивают то работников судебного ведомства, то журналистов, то промышленных руководителей, то коммунистов или христианских демократов, работающих на периферии, то рядовых полицейских. Почему– пока никто не может установить, но найдено много списков и фотографий намеченных жертв, а в некоторых случаях террористы открыто угрожают, называя имена, журналистам, анализирующим страшный феномен терроризма.

Осенью 1979 года газета «Репубблика» поместила беседу с Карло Кастеллано, которому перебили ноги. Он занимает очень видный пост на металлургических предприятиях Ансальдо. В прошлом он католик, сейчас коммунист. Кастеллано вспоминает, с какой ненавистью смотрел на него, уже упавшего на землю, продолжавший стрелять парень. Кастеллано понимает, что он был для этого парня не человеком, а «символом системы», ибо такова безумная логика ультралевых террористов: у них в понятие «системы» входят и партии рабочего класса, и синдикаты. Кастеллано совершенно убежден, что католики должны набраться мужества и спросить себя: что произошло в итальянском католическом движении за последние десять лет? Не оказалось ли, что интегрализм опасен, что он приводит к такому видению мира и человека, когда каждого, кто думает иначе, чем ты, начинают считать врагом. Католики обязаны задуматься над тем, что происходит с людьми, которые «являются пленниками большой моральной напряженности, попадают в тупик и, в конце концов, могут прийти к идее разрушения» ¹¹.

Слова о «большой моральной напряженности» важны потому, что феномен терроризма нельзя понять, не думая о психологии, о том иррациональном, что почти непременно входит в идейный багаж террористов. Мы находим это в программных документах различных экстремистских групп, находим и в книгах, анализирующих феномен терроризма. Альберто Моравиа еще в 1972 году говорил о том, что «экстремизм– это эстетизм», а в 1980 известный социолог Франко Ферраротти назвал свою последнюю книгу «Гипноз насилия». С чувством некоторой брезгливости, смешанной с жалостью, мы читаем в одном из ультралевых листков рассуждения об «ужасающей красоте» эпизода, связанного со студенческим вандализмом 12 марта 1977, от чего ведется нить к «виа Фани»,– жалость возникает потому, что это пишут двадцатилетние ребята, получившие католическое воспитание, а потом возомнившие себя подлинными революционерами. Для многих из них игра в революцию оборачивается трагедией.

В первых числах февраля 1980 президент Республики Сандро Пертини приехал в Падую, город, считающийся сейчас как бы эмблемой самого крайнего экстремизма всех мастей. Пертини выступал перед рабочими и перед студентами, призывал к борьбе с террористами, говорил, что он лично тоже является мишенью. Президента встречали восторженно, он исключительно популярен. Через несколько дней после речей в Падуе БР застрелили профессора Витторио Башле, заместителя Пертини в Совете магистратуры. Башле был человеком с незапятнанной репутацией, одним из самых видных интеллектуалов ХДП. Почему молодой человек и девушка (их видели, но не схватили) убили его во дворе римского университета? Пертини плакал на его похоронах, а сын Башле, Джованни, во время траурной церемонии сказал, что молится также за тех, кто убил его отца: «Пусть наши уста всегда произносят слова прощения и никогда– слова мести». Это соответствует христианской этике, но на страницах печати разыгрался спор: всегда ли можно и нужно прощать.

А через два дня после убийства Башле на XIV общенациональном съезде ХДП разыгрался неслыханный скандал с плевками и пощечинами: выступил делегат конгресса Франко Сальви, которого все знали как тихого, молчаливого человека, и призвал всех покончить с лицемерием и признать наличие католического компонента в терроризме. Есть католики-жертвы и католики-убийцы.

Давно и долго готовясь к работе над этой статьей, я хотела, помимо изучения материалов, узнать мнение тех итальянских католиков, с кем знакома лично. Особенно интересны письма профессора Вирджилио Мелькьорре, к которому я отношусь с большим уважением. Это человек высокой культуры, автор трудов по философии истории, один из руководителей миланского католического университета св. Сердца (в просторечии– Каттолика). 15 марта 1980 года Вирджилио Мелькьорре писал мне: «Понимаю Ваше беспокойное недоумение по поводу католического «компонента» в движениях крайней левой». Затем профессор называет известные нам имена, в частности Тони Негри, пишет, что сейчас «феномен католического присутствия в терроризме пошел на убыль», и высказывает мысль, что католики, примкнув к ультралевым течениям, «решительно порывали с исповеданием религии и со всеми взглядами христианского характера. В общем, это был переход». Затем начинается самая важная часть письма:

«Это, однако, не исключает того, что проблема существует. Каким образом христианский мир мог породить все это? Я не стал бы забывать о преимущественно эсхатологическом характере всей библейской традиции и о самом христианском благовещении: в конечном счете, речь идет о напряженном религиозном чувстве– не чисто внутреннем, но сосредоточенном на поисках и на ожидании «Царства», царства справедливости и мира для всех бедняков земли. Это, впрочем, было признано, хотя и со всей известной нам полемикой, Энгельсом и еще больше вашим Луначарским. Да, христианские искания идут в плане исторического и социального impegno¹², но неизменно под знаком любви и уважения личности. Это может быть неверно истолковано, и тогда искания окрашиваются насилием и становятся политическими, только политическими. Так произошло во времена Лютера с движением анабаптистов, и отсюда родилась Крестьянская война. Это происходит еще и сейчас. Но– вот что надо отметить– это произошло также в самой истории Иисуса и его учеников (вероятно, Иуды и, без сомнения, какое-то время Петра). Они хотели видеть в Иисусе политического и воинственного Мессию. Одна из констант евангельских повествований– усилия, делавшиеся Христом для того, чтобы заставить понять, что его жизнь– иная, более того– что она как будто совпадает с поражением и со смертью. Но искушение остается, оно и сегодня остается сильным».

Перечитаем Энгельса. Его статья «К истории первоначального христианства» начинается так: «В истории первоначального христианства имеются достойные внимания точки соприкосновения с современным рабочим движением. Как и последнее, христианство возникло как движение угнетенных: оно выступало сначала как религия рабов и вольноотпущенников, бедняков и бесправных, покоренных или рассеянных Римом народов. И христианство, и рабочий социализм проповедуют грядущее избавление от рабства и нищеты; христианство ищет этого избавления в посмертной потусторонней жизни на небе, социализм же– в этом мире, в переустройстве общества. И христианство, и рабочий социализм подвергались преследованиям и гонениям, их последователей травили, к ним применяли исключительные законы: к одним– как к врагам рода человеческого, к другим– как к врагам государства, религии, семьи, общественного порядка. И вопреки всем преследованиям, а часто даже непосредственно благодаря им, и христианство и социализм победоносно, неудержимо прокладывали себе путь вперед» ¹³.

Анализ католического компонента в итальянском ультралевом движении, данный профессором Мелькьорре, представляется очень интересным. Он как бы подтверждает мысль о том, что в эволюции многих итальянцев-католиков, приходящих к экстремизму и порою к террору, важную роль играет психологический момент, жажда абсолютного. Не случайно проницательные итальянские социологи и публицисты, те же Панса, Ферраротти (имен можно привести много), пишут о том, что когда многие радикально настроенные католики «совершают переход», они присоединяются к наиболее крайним, экстремистским организациям. В этом есть какая-то внутренняя закономерность: католический интегрализм действительно формирует людей, отрицающих право на сомнение, на индивидуальный выбор, исповедующих слепую веру. Когда вера в духовные ценности религии сменяется идеологией отрицания этих ценностей, возникает самый жестокий «максимализм», позволяющий, а нередко и обязывающий, убивать.

В мае 1980 года Италия была буквально потрясена одной из очередных сенсаций как раз из этой области. Наступила полоса раскаяния и признаний, которые делали некоторые из арестованных ультракрасных. Один из них, Патрицио Печи, знающий очень многое, назвал имя молодого человека, будто бы принадлежащего к одной из наиболее жестоких и страшных организаций «Прима линеа» («Prima linea»– «Первая линия»). Его имя Марко Донат Каттэн, ему еще нет тридцати лет, и он– сын одного из руководителей правящей Христианско-демократической партии. Его отец, сенатор Карло Донат Каттэн,– заместитель политического секретаря ХДП и один из наиболее ярых антикоммунистов. Незадолго до разоблачений Печи, подтвержденных и другими «раскаявшимися» террористами, Карло Донат Каттэн выступал с апологией «здорового реакционного ветра», необходимого, как утверждал этот моралист, Италии.

Когда появились первые сообщения в печати, Донат Каттэн заявил о своем уходе с высокого партийного поста. Коллеги, однако, отставку не приняли, ссылаясь на то, что, согласно Библии, отцы не отвечают за детей. Но потом стали известны подробности. Марко Донат Каттэн, младший сын, получивший традиционно-католическое воспитание, сначала примкнул к группе «Лотта континуа» («Lotfa continua»– «Перманентная борьба»), возникшей в 1969 году и пытавшейся привлечь некоторые прослойки населения (в частности, люмпен-пролетариата). Террор эта группа отрицала. Потом Марко перешел на нелегальное положение и стал играть видную роль в «Прима линеа». Это произошло в 1977 году, и– формально– Марко порвал с семьей. Однако, вскрылись скандальные факты: Карло Донат Каттэн узнал о том, что выдан ордер на арест Марко, через одного из друзей сына предупредил его, и Марко бежал за границу. Теперь ему предъявлено формальное обвинение в террористической деятельности и выдан «интернациональный» ордер на его арест. А Карло Донату Каттэну пришлось все-таки уйти в отставку: это стало политической неизбежностью и, несомненно, отразится на его дальнейшей карьере.

Газеты в связи со всей этой историей писали о «человеческой трагедии». Конечно, это трагедия, но вот что заявил священник Джанни Бажет Боццо, один из виднейших деятелей итальянской католической культуры: «Есть в истории ХДП нечто драматическое, нечто похожее на судьбу, которую при помощи анализа можно определить, но анализа недостаточно, чтобы все это понять. Кажется, будто религиозное происхождение партии присутствует как тень в ее повседневной и банальной жизни и сообщает ей знак противоположного качества. Поэты, обладающие чувством трагического, как Пазолини и Шаша, уловили эту вторую реальность ХДП и описали ее в драматическом ключе до того, как история «Партито армато» придала этой трагедии ясную, очевидную форму» ¹⁴.

Общеизвестно, что Италия– католическая страна. Но это понятие обобщенное, нуждающееся в уточнении. Обратимся к книге одного из самых известных и активных деятелей Итальянской католической культуры. Это падре Бартоломео Сорже, он директор журнала– органа иезуитов «Чивильта каттолика» («Civiltà cattolica»– «Католическая цивилизация»), и его надо считать фигурой международного масштаба. В августе 1977 года падре Сорже организовал и провел в Падуе конгресс бывших учеников иезуитских колледжей. По данным газеты «Репубблика», их насчитывается свыше двух миллионов, из которых около шестисот тысяч живет в Соединенных Штатах. На конгрессе было четыреста делегатов из Франции, Бельгии, Голландии, Испании, Италии, ФРГ, Швейцарии, а также из Северной и Латинской Америки. Тема конгресса: «Является ли еще церковь носителем человеческой надежды?» На черном плакате золотыми буквами по-испански было написано: «Резервная армия иезуитов, в честь святого Игнацио Лойолы и под его покровительством». На конгрессе падре Сорже призывал сопоставлять христианские valori (ценности) с другими идеологиями «откровенно и лояльно, без комплекса неполноценности, с уверенностью в своем духовном превосходстве». Слова о «комплексе неполноценности» очень знаменательны.

Книжка падре Сорже называется «Преобразование католической сферы в Италии». Автор пишет, что она является развитием идей, высказанных на совещании итальянского епископата на тему «Evangelizzazione e promozione umana», что означает примерно: «Приобщение к ценностям Евангелия и возвышение человеческой личности». Таким образом, эта маленькая (всего 134 страницы) книжка, вышедшая в 1979 году, может считаться своего рода манифестом влиятельных кругов итальянских католиков. Автор откровенен (вспомним о «политической стратегии» епископатов романских стран): он пишет, что в Италии в силу многих причин «часто наблюдается не просто охлаждение, но потеря веры в массах». Если церковь хочет восстановить свое влияние, она должна вносить вклад в решение насущных социальных и культурных проблем страны.

По данным переписи, пишет падре Сорже, 97 процентов населения Италии– католики. Но 59,7 процента заявляют, что они равнодушны к религии. Это преимущественно пролетарии и буржуа. 11,33 процента не согласны с церковью, но очень интересуются тем, что она провозглашает и делает,– это в основном «живо мыслящие и культурно подготовленные атеисты». Так называемый католический мир, состоящий из послушных и исполняющих обряды сынов церкви,– 28,6 процента итальянцев. Но внутри этого мира есть различные прослойки. Есть консерваторы, есть люди, повинующиеся церкви более или менее механически, в силу традиции, есть прогрессисты. И лишь маленькое ядро, примерно один процент населения, «состоит из активистов, индивидуально или коллективно принимающих живейшее участие в церковной жизни. Это люди, принадлежащие к маленьким группам на периферии, к католическим учебным заведениям, к обществам неофитов» ¹⁵.

Все в Италии очень пестро. Уменьшается число церковных браков; вопреки воле духовенства большинство населения проголосовало на референдуме за право на развод; сокращается число учащихся в духовных семинариях, число монахов. Но есть традиции, значение которых огромно. Многие люди продолжают верить в чудеса, в святых. В начале 70-х годов распространился слух, позднее опровергнутый, будто иерархия перевела покровителя Неаполя– Сан Дженнаро– «из категории А в категорию Б». Это означает что культ святого не обязателен, а лишь факультативен. Но этот святой очень популярен, уже на протяжении шести веков 19 сентября каждого года он «совершает чудо»: когда-то Сан Дженнаро был обезглавлен, и вот теперь во время церемонии в соборе ампула, которую держит в руках архиепископ Неаполя, наполняется кровью мученика и верующим разрешается прикоснуться губами к этой драгоценной ампуле. В общем, неаполитанцы реагировали на дискриминацию своего святого темпераментно. На подножии его статуи написали на диалекте: «San Genna’fottatenne», что и по-русски звучит довольно энергично: «Святой Дженнаро, положи их на…»

Иногда к богу возносят письменные молитвы. К деревянному пюпитру в церкви прикрепляют тетради, в которых дети, подростки, порою взрослые излагают свои просьбы. Вот один лишь пример: молодая девушка просит бога повлиять на ее жестоких родителей, не желающих дать согласие на брак: «Я надеюсь на тебя и благодарю. Не забудь об этом, прошу тебя. Чао. Милена».

1. Giorgio Galli, Storia della democrazia cristiana, Bari, 1978, p. 144.[↩]
2. «Католицизм-77», Политиздат, М. 1977, стр. 26.[↩]
3. Ян Гурановский, Дискуссии в послесоборной католической церкви, «Вопросы философии», 1979, N 11, стр. 167.[↩]
4. »II popolo», Roma, 2 gennaio 1980. [↩]
5. См. моюст. «Романы трагического года»,– «Вопросы литературы», 1979, N 1.[↩]
6. «L’Unità», 9 maggio 1979.[↩]
7. Giampaolo Pansa, Storie italiane di violenza e terrorismo, Bari, 1980, p. 23–24.[↩]
8. »II giorno», Milano, 10 aprile 1979. [↩]
9. «L’Unità», 12 gennaio 1980.[↩]
10. »La Repubblica», Roma, 14 agosto 1979. [↩]
11. «La Repubblica», 4– 5 novembre 1979.[↩]
12. Слово означает добровольно принятые на себя моральные, а иногда и политические обязательства.[↩]
13. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 22, стр. 467.[↩]
14. »La Repubblica», 13 maggio 1980. [↩]
15. «La «ricomposizione» dell’area cattolica in Italia di Bartolomeo Sorge», Roma, 1979, p. 59– 60.[↩]