Пространство и время в произведениях Ф. М. Достоевского

1

Религиозный идеал – образ Христа – обусловливает концепцию пространства и времени в произведениях Достоевского. Идеал Христа представляется верующему как образец, а жизнь есть отступление от идеала и возвращение к нему. Сюжет христианского сознания: падение – возрождение – и воскресение – зримо действует в произведениях писателя: герои то приближаются, то отступают, отпадают от идеала. Чем ярче на героя Достоевского падает отраженный свет идеала, тем лучезарнее этот герой, тем он нравственней.

В литературоведении сложились две противоположные точки зрения на проблему пространства и времени: одна трактует время как стремительное, лихорадочное, время «на коротком приводе» ¹, описывает его «вихревое движение» ²; другая, наоборот, доказывает, что время у Достоевского предельно уплотняется, растягивается³. Если первые исследователи полагают время категорией динамичной у Достоевского, то вторые определяют его как статическое. Посредством религиозного идеала эта антиномичность преодолевается и разрешается в некоем синтезе.

Статическая концепция времени начинает действовать тогда, когда герои Достоевского сливаются с мирозданием, постигают истину и красоту в их гармоничном единстве, как бы «выключаются» из сиюминутности существования, устраняют все противоречия неправедной земной жизни. (Это происходит перед припадком князя Мышкина и Кириллова, в сне «смешного человека», в видении «золотого века» Ставрогина.) Такие мгновения не поддаются обыкновенным законам времени, не укладываются в шкалу секунд, минут или часов. Это идеальное время, ощущаемое личностью как вечность.

Кириллов цитирует Апокалипсис, где сказано, что «времени больше не будет». «Время не предмет, а идея. Погаснет в уме», – утверждает он. Чтобы гармония была вечной, герой останавливает часы. Остановка времени, так сказать «стоп-кадр», кроме того, требуется писателю для того, чтобы подчеркнуть нравственную позицию героя, зафиксировать момент, предшествующий выбору добра или зла, христианской любви или преступлению и греху: «-Довольно! – произнес он решительно и торжественно, – прочь миражи, прочь напускные страхи… Есть жизнь!… – А ведь я уже соглашался жить на аршине пространства!» («Преступление и наказание»). «…Настоящая минута действительно могла быть для нее из таких, в которых вдруг, как в фокусе, сосредоточивается вся сущность жизни, – всего прожитого, всего настоящего и, пожалуй, будущего» («Бесы»).

Что же касается «лихорадочного», «вихревого» времени, то это время не истинное, сиюминутное, время отпадения от идеала, лишенное выбора. Именно это время «догоняют» и пытаются «поймать» хроникеры Достоевского (Иван Петрович в романе «Униженные и оскорбленные», Алексей Иванович в «Игроке», Антон Лаврентьевич в «Бесах», Аркадий Долгорукий в «Подростке»). Это время неблагополучное, кризисное, швыряющее героев в трагедийную или фарсовую ситуацию. На этом – внеидеальном – времени построены хроники «случайных семейств» в романах Достоевского.

Так же обстоит дело и с пространством. Идеал как бы распределяет пространство в произведениях писателя на два противостоящих друг другу лагеря. Герои живут в «гробах», проходных комнатах, каморках, похожих на чуланы, снимают углы в кухоньках (Макар Девушкин) или занимают чердаки («Сон смешного человека»). Редко когда герои живут в своем доме. Чаще всего они обитают во временных жилищах. У чужих людей. Их быт неустойчив, «случаен», они не создают домашнего очага. Они поистине скитальцы. Все это черты безыдеального существования. Перед нами пространство опустошенное, лишенное идеала, оно подавляет героя, принижает его мысли. В этих углах, на «аршине пространства», зарождаются болезненные идеи. Каморки, грязные трактирные номера располагают к разврату и греху.

1. Д. С. Лихачев, Поэтика древнерусской литературы, М., 1979, с. 306.[↩]
2. Леонид Гроссман, Поэтика Достоевского, [М.], 1925, с. 174.[↩]
3. См.: Р. Г. Назиров, Творческие принципы Ф. М. Достоевского,, Саратов, 1982; С. В. Белов, Роман Ф. М. Достоерского «Преступление и наказание». Комментарий, изд. 2-е, исправленное и дополненное, М., 1985, с. 33 – 35.[↩]