Принципы исследования литературного процесса

Завершенный два года тому назад трехтомный труд «История русской литературы» ¹, в котором представлено развитие нашей отечественной литературы от ее истоков до советской эпохи, является, несомненно, новой ступенью в движении историко-литературной мысли. К этому труду все чаще обращаются исследователи, преподаватели, аспиранты и студенты.

В чем же заключается специфика рассматриваемого трехтомника? Она – в исследовании процесса литературного развития в его важнейших тенденциях и направлениях. Необходимость такого типа исследования ощущалась уже давно, так как именно оно в большой степени способно, применительно к литературоведению, претворить в жизнь мысль В. И. Ленина о путях изучения материала общественных наук. «Самое надежное в вопросе общественной науки, – говорил Ленин, – и необходимое для того, чтобы действительно приобрести навык подходить правильно к этому вопросу и не дать затеряться в массе мелочей или громадном разнообразии борющихся мнений, – самое важное, чтобы подойти к этому вопросу с точки зрения научной, это – не забывать основной исторической связи, смотреть на каждый вопрос с точки зрения того, как известное явление в истории возникло, какие главные этапы в своем развитии это явление проходило, и с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь» ².

Однако, несмотря на общеизвестность этого ленинского указания, оно применялось и применяется в курсах по истории литературы еще недостаточно, что прежде всего сказывается в самом их построении. Они обычно состоят из двух групп глав: обзорных, знакомящих с социально-исторической обстановкой и литературным движением определенного периода, и монографических, посвященных анализу творчества наиболее выдающихся писателей. Такое построение мало благоприятно для освещения литературного процесса в его основных тенденциях и направлениях. Рассмотрение в монографических главах главного содержания литературного развития (а это содержание наиболее полно и ярко проявляется в творениях классиков) отрывается от рассмотрения второстепенных и третьестепенных писателей. Сведения же о последних в обзорных главах в силу этого приобретают справочный характер и мало что прибавляют к пониманию прокладывающих себе дорогу существенных тенденций развития.

Новаторство рецензируемого трехтомника и состоит в том, что его создатели встали на путь единого по типу анализа. В центре каждой главы – классические формы выражения главного содержания эпохи, с которыми непосредственно соотносится все многообразие литературного движения, исследуемое в тех же главах. Таким образом, создаются нужное единство и строгая целеустремленность научного изучения литературного процесса.

Именно такой подход к делу и был подчеркнут во «Введении» ко второму тому, которое предваряло освещение расцвета русского критического реализма и прогрессивного романтизма: «Литературно-художественная деятельность Пушкина, Гоголя, Лермонтова, начинающаяся в хронологических рамках первой половины XIX в. и в них же и завершающаяся, и составляет, понятно, отнюдь не исчерпывающее, но самое существенное, центральное содержание русского литературного процесса того времени» (т. II, стр. 6). Такими же положениями определяется, применительно к различным периодам, построение и всех остальных глав трехтомника.

Конечно, сами по себе эти принципы построения еще не являются гарантией успеха и не определяют качество их реализации. В этом отношении в трехтомнике не все равноценно. Наиболее однородно и последовательно «общая картина исторического движения всей литературы, развивающейся в сложных связях и взаимодействиях» (т. I, стр. 6), предстала в главах первого тома. Древнерусская литература особенно непосредственно отражала движение истории, происходившие в ней процессы столь же непосредственно были связаны с развитием всей письменности того времени, от которой она еще не полностью отпочковалась как самостоятельная форма общественного сознания, в силу чего и периодизация древнерусской литературы, как на это указывается во «Введении» к первому тому, «целиком совпадает с периодизацией исторической» (т. I, стр. 22). Все это обусловило широкие возможности для реализации положенных в основу трехтомника принципов его построения. Разумеется, и в древнерусской литературе центральное содержание литературного процесса проявлялось в высочайших художественных созданиях – «Слове о полку Игореве», «Повести временных лет», «Житии протопопа Аввакума», «Повести о Горе-злочастии» и т. п.

Из глав же второго и третьего тома в такой степени соответствуют профилю труда лишь немногие: написанные Д. Благим к каждому из этих томов «Введения» и глава «Становление активного романтизма и критического реализма», написанная У. Фохтом. Здесь анализ диалектики литературного развития, раскрытие ведущих тенденций его и соотнесение с этими тенденциями всего рассматриваемого материала осуществлены очень последовательно. Правда, во всех главах есть прекрасно написанные разделы, знакомящие с основным содержанием литературного процесса на его различных этапах, как он выразился в произведениях величайших писателей (например, разделы о Пушкине, Лермонтове, Герцене, Островском, Щедрине, Л. Толстом, Достоевском, Чехове, литературе 90-х годов), но в целом в этих главах уже в значительно меньшей мере ощущается та «одной лишь думы власть», которая присуща названным главам Д. Благого и У. Фохта, – может быть, потому, что они написаны одним автором, а другие – многими.

Порою авторы коллективно написанных глав подменяют анализ процесса сведениями справочного порядка. Знаменательные сами по себе, как отдельные проявления общественной жизни, они, однако, не содействуют выявлению тенденций литературного развития. Приведем несколько примеров. К чему на 389 стр. второго тома сообщается (известный даже из школьных учебников) факт скупки и уничтожения Гоголем экземпляров «Ганца Кюхельгартена»? Какое отношение к профилю труда имеет помещенная на 691 стр. того же тома справка, из которой читатель узнает, что написанные Гончаровым до тридцатипятилетнего возраста стихотворения, а затем «Лихая болесть» и «Счастливая ошибка» не были им опубликованы? Почему понадобилось характеризовать лицемерие Николая I, проявившееся в его отношении к Полежаеву, с одной стороны, и к Пушкину – с другой (см. т. II, стр. 274)? Обязательно ли было сообщать общеизвестные данные о смерти Пушкина, о Дантесе, о реакции различных кругов на смерть поэта? Эти и многие другие подобные примеры характеризуют еще явно недостаточную последовательность в осуществлении специфических задач трехтомника.

Непоследовательность в осуществлении этих задач сказалась и в искусственном подчас выделении в отдельные разделы различных жанровых форм. В свое время это уже вызвало справедливый упрек со стороны А. Н. Соколова, писавшего о втором томе рассматриваемого труда. А. Соколов указывал на неоправданную чересполосицу, созданную отдельными авторами: творчество Некрасова рассматривается в трех разных разделах (прозы, поэзии и драматургии), а творчество Тургенева – поэта, прозаика и драматурга – в одном разделе прозы. «Тем самым, – писал рецензент, – поэзия Тургенева вырывается из потока русской поэзии 40-х годов, а его драматургия, несмотря на всю значительность занимаемого ею места, – из процесса эволюции русской драматургии». Столь же справедливо говорил А. Соколов о необходимости единого принципа освещения материала, определяемого задачами трехтомника: «…При исследовании литературного процесса, в отличие от монографического изучения писателей, основное внимание должно быть уделено месту и значению писателя на путях развития литературы изучаемого периода, его связям с литературным процессом» ³. Чтобы решить такую задачу, нужно рассматривать все литературное движение данного периода. Со всем этим можно полностью согласиться.

Следовало бы лишь прибавить, что слишком буквальное, формально-хронологическое распределение произведений писателей по различным историческим этапам может подчас и не содействовать историзму рассмотрения и разбивать впечатление от писателя… Одно дело, когда в разных разделах речь идет о произведениях Достоевского или Л. Толстого 60-х годов и об их же произведениях 70-х годов. Это поистине литературные эпохи и эпохальные же произведения. Другое дело, когда после освещения во второй главе второго тома творчества таких поэтов, как Языков, Катенин, Давыдов и им подобные, о них снова на нескольких страницах специально говорится в третьей главе как о поэтах «отжившего поколения». Об этом можно и нужно было сказать в заключение второй главы, а в третьей – только напомнить в соответствующем контексте их имена. И впечатление о них бы не разбивалось, и тенденция их развития предстала бы отчетливее. Вообще разрывы и так уже в весьма кратком рассмотрении второстепенных писателей и поэтов крайне вредят целостности их восприятия.

Все эти отдельные неудачи и просчеты в практическом применении верных и перспективных принципов построения труда отнюдь не колеблют убеждения в их необходимости и плодотворности. Как уже говорилось, именно эти принципы в наибольшей степени могут помочь проследить развитие того или иного явления и «с точки зрения этого его развития смотреть, чем данная вещь стала теперь», тем самым органически связывая глубокое историческое постижение с решением насущных задач современности.

2

С указанным общим принципом построения труда связаны лежащие в его основе принципы анализа изучаемого материала.

Эти принципы – в раскрытии связи литературы с действительностью, в исследовании социально-исторической почвы, на которой произрастают те или иные явления, в определении социальной функции этих явлений, их места и значения в идеологической борьбе. Особенно следует отметить глубокие и яркие характеристики тех «состояний мира» и «великих ситуаций», какие сложились на рубеже XVIII – XIX веков, во время Отечественной войны 1812 года и движения декабристов, в годы, последовавшие за разгромом декабрьского восстания и знаменовавшиеся вызреванием революционно-демократической идеологии, наконец, в десятилетия форсированного пореформенного разорения, получившие такое острое и мучительное преломление в сознании и творчестве Л. Толстого и Достоевского.

В этих общих характеристиках авторы глубоко освещают как эпохи общественных подъемов, так и эпохи острых общественных кризисов, когда у писателей, кровно связанных с народом, всемерно углубляются анализ и критика. Вот, например, строки о Герцене:

1. «История русской литературы» в трех томах, Изд. АН СССР, т. I, 1958; т. II, 1963; т. III, 1964.[↩]
2. В. И. Ленин, Полн. собр. соч., т. 39, стр. 67.[↩]
3. »Вопросы литературы», 1963, N 11, стр. 206. [↩]