Попытка прогноза

Сегодняшнее выступление отмечает юбилей моих личных отношений с «Вопросами литературы», которые начались ровно двадцать лет назад статьей «Непроявленный жанр», или Литературные заметки о мемуарной форме» (1979, № 2). Я о ней вспоминаю, ибо тема вернулась. Тогда название было заимствовано мною у А. Ахматовой: «Какой-то непроявленный жанр – мемуары. Как писать – не знаю» (воспоминания Л. Бражнина).

Сейчас я бы хотел начать, перефразируя другую ахматовскую фразу – поэтическую – из «Северных элегий»: «Есть три эпохи у воспоминаний…» Я бы сказал: «Есть три проблемы у воспоминаний…» Проблема правды, права и жанра: документальная, этическая и литературная. Здесь сегодня собрались знатоки документальной, исторической стороны жанра, так что я без урона для общего разговора в большей мере сосредоточусь на мемуарах в свете их литературной принадлежности.

Само собою разумеется, что мемуары нужно писать правдиво, однако «что есть истина?». Это как будто бы документальный аспект проблемы, но в действительности сразу же связанный с двумя другими. Чту мемуарист имеет право вспомнить, чту – опустить и, наконец, как вспоминать? Существует давняя и всегда возвращающаяся мудрость великодушного отношения к ушедшим: либо хорошо, либо ничего… Ее мы вновь вспоминаем сегодня, когда, говоря о мемуарном жанре, едва ли кто-нибудь минует последний бестселлер (лауреата Малого Букера) – «Мемуары» Эммы Герштейн. Спор о них, начавшийся в устных обсуждениях, уже выплескивается на страницы периодики и, вероятно, будет продолжаться долго.

Самую рискованную главу «Надежда Яковлевна» Э. Герштейн начинает с того, что продолжает старый спор с Ахматовой, настаивавшей на том, что необходимо сохранить память о Мандельштаме, и подвергавшей строгому присмотру все, что было можно и нельзя о нем вспоминать: «Следуя пожеланию Анны Андреевны, я начала приводить в порядок свои единичные записи о Мандельштамах. Первые же наметки связного текста я показала ей. Не дочитав до конца и второй страницы, Анна Андреевна вскричала: «Нет, нет! Об этом нельзя писать!» Запрет относился к беглому упоминанию о распре Мандельштама с А. Г. Горнфельдом. Я удивилась. Этот литературный скандал был широко известен, неоднократно освещался в печати, сохранилось множество документов, относящихся к этому делу, наконец, вся «Четвертая проза» Мандельштама взошла на этом конфликте. «Почему же о нем нельзя даже упомянуть?» – «Потому что… потому что… (она задохнулась от волнения…) потому что Осип был неправ!»

Э. Герштейн не приняла такого отношения к памяти. Вспоминать можно все – как было. И следуя этому решению, она припомнила в своих воспоминаниях ту степень личного и интимного, которая не только в мемуаристике, но и в русской литературе (то есть о вымышленных персонажах) была до недавнего времени недопустимой.