Письмо в бутылке. Драма «Павел I» и «Будет радость» в творческом мире Д. С. Мережковского

Драмы «Павел I» и «Будет радость»

в творческом мире Д. С. Мережковского

Когда в юношеской тетради Мережковский впервые написал слово «драма», ему не было еще пятнадцати лет. Когда в конце жизни, оставшись почти без средств к существованию, он должен был написать сценарий, у него «получилась пьеса». К драматургии Мережковский обращался на протяжении всей жизни. Количество написанных им пьес – законченных и незавершенных, опубликованных и оставшихся в отрывках и черновиках – опровергает устоявшееся представление о том, что драматургия находилась на периферии его творческих устремлений.

Драматургия Мережковского необычайно разнообразна по тематике и имеет небезынтересную, а порой даже детективную цензурную и сценическую историю. Разумеется, она не может быть охарактеризована в полной мере в рамках одной статьи. Ее цель – скромнее и состоит только в том, чтобы на примере двух наиболее совершенных в идейном и художественном отношении пьес «Павел I» и «Будет радость» показать место драматургии в наследии Мережковского, наметить особенности его драматургического почерка, сделать зримыми те нити, которые связывают его пьесы с критическими исследованиями и публицистикой, исторической беллетристикой и религиозно- философскими эссе. Не все драмы можно считать художественными удачами писателя, но каждая из них оказывалась ступенью в его философском становлении и в его развитии как художника. Он обращался к пьесам в моменты, когда существенные для него идеи были сформулированы и апробированы в критике и публицистике. В драматургии воплотились три главные его темы – власть и Бог, участь русской интеллигенции, религиозная сущность культуры. Как литературный критик, Мережковский много писал о «пророческом» для судеб России звучании русской литературы, «религиозной по преимуществу». От нее он вел историю интеллигенции, ее своеобразием объяснял провалы и победы общественности, всплески и падения в развитии культуры. Тенденция, проявившаяся поначалу в критике Мережковского, с годами определила стройные концепции, влияние которых прослеживается в публицистике и религиозно-философских исследованиях, в русле которых создавались и выражением которых оказались драмы.

«Мережковский – писатель религиозный», – говорила З. Гиппиус и «главной идеей всей его жизни и веры» называла идею «Троицы, пришествия Духа и Третьего Царства, или Завета. Все его работы последних десятилетий имеют эту – и только эту – главную подоснову, главную ведущую идею»¹. Л. Шестов, современник и порой непримиримый оппонент Мережковского, считал его идею связанной с «отысканием какой-то новой формы». По словам философа, Мережковский был убежден в исторической миссии своего поколения, которое отыщет «новую религию, что с задачей этой близкое будущее справится, а затем – наступит конец мира…»². Мережковский в глубине своего миросозерцания оставался неизменным, и идея Третьего Завета, сказавшаяся в беллетристике, критике, публицистике и философских эссе, воплотилась и в его драматургии. Пьесы рождались порой из необходимости ясно выразить, зримо представить этот символ веры, сделать его понятным современникам и будущим поколениям.

Мережковский – автор 15 драматических произведений. При его жизни были изданы: фантастическая драма в стихах «Сильвио» (1887), драматические сцены «Гроза прошла» (1893), драмы «Павел I» (1907), «Маков цвет» (1908), написанная в соавторстве с З. Гиппиус и Д. Философовым, «Романтики» (1914), «Будет радость» (1914) и трагедия «Царевич Алексей» (1918). Завершенные в 30-х годах сценарии «Борис Годунов» и «Данте» в начале 90-х изданы в США³. Сегодня в научный оборот введены его незавершенные пьесы – «Мессалина» (1880 – 1881), «Сакунтала» (начало 80-х годов) и драма без названия (середина 1910-х годов), а также завершенные, но оставшиеся в рукописях – драматический этюд в стихах «Митридан и Натан» (начало 80-х годов), комедия «Осень» (1886) и сохранившаяся в машинописном варианте трагедия «Юлиан Отступник» (1916 – 1920)⁴.

Мережковский ощущал себя драматургом, на его рабочем столе часто лежали незавершенные пьесы и материалы для них, он жил драматургическими замыслами, «любил театр и мечтал быть сыгранным» ведущими его мастерами. Каждую неудачу своих пьес он воспринимал как «большую беду», писал цензорам, редакторам, критикам, друзьям, просил, «настаивал», «объяснял». И дело здесь не только в непомерном самолюбии писателя. Мережковский создавал собственную модель театра, но, в отличие от «театра как сновидения», «театра одной воли» или «театра для себя», каким видели его современники, строил храм, место «священнодействия», «религиозного таинства», в котором должна совершиться религиозная соборность, реализоваться новое религиозное сознание. В письмах знакомым он нередко писал о своей утомленности «скучным натурализмом», предрекал скорый его упадок и воскресение «чистейшего и бессмертного идеализма», свидетелем и участником которого ему суждено быть⁵. Высказанное на рубеже веков пронизало творчество писателя, определило его отношение к тематике собственной драматургии и к современному театру. Мережковский- драматург «воскрешал» не только греческие трагедии, но и сюжеты человеческой трагедии вообще, переосмысливая их, призывая, предрекая «какой-то необычайный, великий порыв». Ведь культура была для него «часть «культа» – религии»⁶. Разумеется, взгляд на драматургию Мережковского как на отражение его историософских исканий оставляет вне поля нашего зрения некоторые проблемы, которые касаются существенных особенностей поэтики его произведений, их связи с драматургией этого времени. Но то, что таким образом мы получаем выход к ключевым проблемам его творчества, – несомненно.

* * *

Современный зритель знает историческую драматургию Мережковского прежде всего по его драме «Павел I», которая с успехом шла в годы перестройки. О. Борисов, а позднее В. Золотухин представили блестящие прочтения образа Павла, спектакли с их участием оказались созвучными современной общественно- политической ситуации. Вторая историческая драма Мережковского, «Царевич Алексей», которая иногда называлась «Петр и Алексей», известна, наверное, только специалистам. Пьеса ставилась в начале 20-х для рабочих и матросов, и А. В. Луначарский в одном из своих разборов, «Цари на сцене», даже писал о полезности таких представлений для воспитания трудящихся. Драма «Царевич Алексей» была возобновлена в одном из провинциальных театров в наше время. Пьеса «Юлиан Отступник» никогда не ставилась. Написанная, очевидно, в соавторстве с В. А. Злобиным, она обнаружена лишь недавно.

«Царевич Алексей» и «Юлиан Отступник» – авторские инсценировки романов. Это обусловило одновременно и их достоинства, и их недостатки: здесь идейная нагрузка, интеллектуальность преобладают над занимательностью. В этом отношении пьеса о Павле является исключением. Поставив в центр произведения убийство императора, использовав долгое время запрещенные к публикации материалы и источники, Мережковский обеспечил ей сценический успех.

Когда драма была завершена, Мережковский уже был известен как поэт, беллетрист и литературный критик. В его творческой биографии значились поэтические сборники, многочисленные исследования, романы, статьи. Он одновременно работал над завершением романа об Александре, собирал материалы к «Декабристам», участвовал в коллективном сборнике «Царь и революция» (1907), вышедшем в Париже, и готовил к печати новые – «В тихом омуте» (1908) и «Больная Россия» (1910). Несмотря на увлечение драматургией, к началу века Мережковский не написал ни одной удачной пьесы. Две опубликованные к этому времени драмы – «Сильвио» и «Гроза прошла» – никогда не ставились; остальные так и остались в набросках и черновиках.

Работа над драмой начиналась в России. В письме А. Г. Достоевской от 16/29 сентября 1906 года Мережковский сообщал, что «задумал написать трагедию – «Смерть Павла I»⁷, но пьеса была завершена уже в Париже. Писатель вынашивал планы ее парижской постановки, думал, что будет можно организовать премьеру на русской сцене. Однако пьесу не только не удалось поставить, но даже беспрепятственно печатать и продавать: автору грозил арест, суд и заточение в Петропавловской крепости.

Известно, что Мережковский пытался спасти «Павла» и серьезно готовился к судебному процессу. 4 июня 1908 года он жаловался Брюсову на конфискацию тиража и просил его высказаться в пользу пьесы. «Конфискация книги – для меня большая беда… Тут, собственно, величайшая несправедливость: в книге нет никакой узко-политической «тенденции»… Если бы Вы… защитили меня с этой точки зрения… На процессе я бы непременно сослался на Ваш отзыв…»⁸ Брюсов откликнулся основательной статьей в «Весах», где дал высокую оценку пьесе, сравнив ее с хрониками Шекспира и лучшими образцами мировой трагедии. В 1912 году, по возвращении из Парижа в Петербург, Мережковскому «объявили… по телефону, что он привлекается к суду за «Павла I», он и Пирожков (издатель), суд 16 апреля… По 128-й статье: «Дерзостное неуважение к Верх[овной] Власти… Минимум наказанья – год крепости». Слушание дела удалось отложить до осени; в ожидании процесса Мережковские вернулись в Париж. Перед судом автор и издатель предстали только 18 сентября. «Обоих оправдали – «за ненахождением состава преступления», – пишет Гиппиус, – и конфискация с книг была снята»⁹. Несмотря на оправдание автора, пьесу долгое время не удавалось поставить. Мережковский вел многочисленные переговоры, обсуждал со знакомыми варианты постановки с другой фамилией в качестве автора (об этом свидетельствуют опубликованные недавно письма Мережковского к супругам Пети), представления в Америке, хвалил предприимчивость Орленева, взявшегося играть пьесу, и др. Но с шумным успехом пьеса шла лишь в 1911 году в Кракове, где стала гвоздем сезона, и в революционных театрах после 1917 года.

Борьба за «Павла» была борьбой прежде всего за судьбу всей трилогии «Царство Зверя». Во-первых, без этой части замысел автора не мог быть реализован полностью. Известно, как яростно Мережковский отстаивал когда-то публикацию «Воскресших богов» только в составе всей трилогии «Христос и Антихрист». Он не мог допустить, чтобы одна из частей появилась отдельно от других, и, когда это случилось, выступил со специальной статьей, поясняющей замысел, который, как ему казалось, будет непонятен читателю без двух других романов. Во-вторых, при возвращении из Парижа на станции в Вержблове пограничник конфисковал черновую рукопись романа «Александр I»; Мережковский лично ходил в полицейский участок за рукописью, но получил отказ и восстанавливал весь потерянный текст. Конфискация рукописи была одним из свидетельств того, что и над романом нависла угроза. «На него тоже точат зубы», – писал он Ф. Д. Батюшкову¹⁰.

Мережковский обратился к Павлу, изучая большой отрезок русской истории – от Петра до декабристов. Был завершен роман о Петре и Алексее, но главная его тема была раскрыта лишь отчасти: дело Петра виделось Мережковскому началом движения России к соединению с европейской культурой и, через нее, к сближению с другими христианскими церквами. Размышляя над тем, как наследники Петра реализовали «положительную» сторону его преобразований, Мережковский изучал документы из эпохи Екатерины, потом Павла и особенно тщательно – касающиеся Александра и истории декабристского восстания. Внимание писателя к историческому прошлому, таким образом, имело особый оттенок. Сквозь павловское время он видел эпоху Петра и новые, «сверхисторические» эпохи. По словам Гиппиус, изучение «Павла I… усиливало его внимание и к современным событиям», на которые он смотрел «под одним углом – религиозным»¹¹.

Вместе с тем пьеса имела, по словам самого автора, и «совершенно самостоятельное значение»¹². Он писал Брюсову, что, «кроме любви», с которой он писал о Павле, и большой симпатии к нему, – «мне, как это ни странно сказать, личность Павла довольно нравилась», – он был одержим идеей «показать бесконечный религиозный соблазн самодержавия (этого русские революционеры, кроме самых редких, совсем не чувствуют)»⁸. Эта сверхзадача, по мнению, например, Д. Философова, которому пьеса не понравилась, была плохо реализована и из текста не понятна. Но она была поставлена и, конечно, обусловила отбор источников, характер работы над ними, их интерпретацию. Наконец, авторский замысел интересен и важен для понимания исторической концепции, которую драма о Павле призвана была воплотить.

Источников у драмы было несколько. Главной и, вероятно, определяющей судьбу самого замысла пьесы была выпущенная А. С. Сувориным книга «Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников…»¹³. Работая над текстом, Мережковский заносит в записную книжку из «Истории цареубийства»: «I. Личность Павла (речи его, анекд[оты] и пр.)», «II. Указы», «III. Павел и Европа», «IV. Воспоминания. Екатерина, Петр III и пр.», «V. Алекс[андр], Конст[антин], Елизав[ета]», «VI. Мария Федоровна», «VII. Пален и другие приближенные Павла», «VIII. Заговорщики», «IХ. Анна Гагарина»¹⁴.

Дословные высказывания участников трагических событий, их предложения, намеки и составили собственно текст драмы. Кроме «Цареубийства», Мережковский тщательно изучал и другие издания, выходившие в те годы одно за другим: «Записки» С. Порошина (1881), исследования Д. Ф. Кобеко «Цесаревич Павел Петрович» (1887), Н. К. Шильдера «Император Павел Первый» (1901), Е. С. Шумигорского, А. Г. Брикнера и др. Кстати, именно этими изданиями пользовался и Вл. Ходасевич, также работавший над книгой о Павле¹⁵.

Две другие записные книжки Мережковского свидетельствуют о том, что предметом его изучения были также журнальные публикации, новейшие издания дневников и писем. На первый взгляд именно зверское убийство, обстоятельства, ему предшествовавшие, и участие в нем известных исторических лиц и являлись предметом главного внимания автора. В некоторых изданиях драма так и была названа «Смерть Павла I»¹⁶. Вместе с тем очевидно, что этот материал служил основой для реализации идейной сверхзадачи писателя, воплощения «религиозного соблазна самодержавия», о котором он писал Брюсову. Чтобы понять, в каком смысле Мережковский употреблял это выражение, обратимся к его литературно-критическим и публицистическим произведениям разных лет.

В центре исторической концепции Мережковского лежал вопрос о соотношении государственной власти и церкви. Размышляя о грядущей религиозной революции, Мережковский искал ту модель государственного устройства, которая позволит высвободить православие из-под гнета самодержавия и затем уступит место теократии как новому царству. Он изучал уже существующие модели (Римская церковь) и искал примеры реформирования государственной власти и церковного устройства в русской истории. Впервые открыто и остро вопрос об участии во власти православия поставлен в предисловии к III части исследования «Л. Толстой и Достоевский» (1900 – 1902). Молодой Мережковский, как он впоследствии сам признавался, находился под вилянием идеи о возможности создания христианского государства. Роль Петра Великого, подчинившего православную церковь самодержавию, виделась ему спасительной для православия, которое, благодаря Петру, не разделило участи Римской церкви.

1. З. Г и п п и у с, Дмитрий Мережковский. – Зинаида Г и п п и-у с, Живые лица. Воспоминания, т. 2, Тбилиси, 1991, с. 247.[↩]
2. Л. Ш е с т о в, Власть идей. (Д. Мережковский «Л. Толстой и Достоевский», т. II). – Лев Ш е с т о в, Апофеоз беспочвенности. Опыт адогматического мышления, Л., 1991, с. 192.[↩]
3. Д. С. М е р е ж к о в с к и й, З. Н. Г и п п и у с, Данте. Борис Годунов. Киносценарии (Нью-Йорк, 1990).[↩]
4. Шесть новонайденных драм Мережковского впервые опубликованы в приложении к нашей монографии «Мережковский неизвестный» (Харьков, 1997).[↩]
5. См., например: Д. С. М е р е ж к о в с к и й, Письма М. Н. Ермоловой. – «Театр», 1995, № 7, с. 96.[↩]
6. «Записные книжки и письма Д. С. Мережковского» (письмо В. Я. Брюсову от 2 февраля 1906 года). – «Русская речь», 1993, № 5, с. 30.[↩]
7. «Записные книжки и письма Д. С. Мережковского», с. 31. [↩]
8. Т а м ж е, с. 35.[↩][↩]
9. З. Г и п п и у с, Дмитрий Мережковский, с. 284, 286.[↩]
10. ОР РНБ. Ф. 51. Арх. Ф. Д. Батюшкова. Ед. хр. 18. Л. 4.[↩]
11. З. Г и п п и у с, Дмитрий Мережковский, с. 246.[↩]
12. «Записные книжки и письма Д. С. Мережковского» (письмо А. С. Суворину от 27 декабря 1907 года), с. 34. [↩]
13. «Цареубийство 11 марта 1801 года. Записки участников и современников (Саблукова, графа Бенигсена, графа Ланжерона, Фонвизина, княгини Ливен, князя Чарторыйского, барона Гейкинга, Коцебу)», СПб., 1907.[↩]
14. Подробнее об этом см. нашу статью «Павел I глазами Д. Мережковского и В. Ходасевича». – «Folia Literari Rossica» (Лодзь), 1999, № 1.[↩]
15. Д. С. М е р е ж к о в с к и й, Тетрадь выписок к драме «Па-вел I». – ОР ИРЛИ РАН (Пушкинский Дом). Арх. Д. С. Мережковского. Ед. хр. 24211/CLХII б 25. Л. 142.[↩]
16. См., например, издание: Д. М е р е ж к о в с к и й, Смерть Павла I, Берлин, 1908.[↩]