Письма из Крыма. Вступление и публикация Леонида Григорьяна

Автор многих рассказов, повестей «Ласточка-звездочка», «120 километров до железной дороги», «Семеро в одном доме», романов «Женя и Валентина», «Нагрудный знак «OST», Виталий Семин оставил много неизданного. Это прежде всего внутренние рецензии на рукописи начинающих писателей. Сейчас некоторые из них опубликованы и поражают глубиной и тонкостью анализа, принципиальностью писательской позиции. Многие ныне известные авторы – Кривоносов, Каштанов, Козько, Скобликов, Поляков – были в буквальном смысле открыты им. Частная переписка В. Семина с молодыми писателями – образец взыскательного наставничества.

Но сохранилось и другое – многочисленные письма к родным и друзьям. Думается, что и они интересны, ибо дают некоторое представление о Семине-человеке, о его духовном настрое, о его литературных вкусах и пристрастиях, о его манере видеть, чувствовать, говорить. Я близко знал Виталия Семина около тридцати лет. Прекрасно помню его молодым, одержимым спортсменом-бегуном, пловцом, теннисистом, чемпионом города Ростова по гребле. Помню его неутомимые занятия литературой – долгие часы, проведенные над Толстым, Герценом, Щедриным, которых он особенно высоко ценил. Работал Виталий Семин подвижнически, к писательской своей миссии относился в высшей степени ответственно. Мягкий и застенчивый в жизни, он был тверд и неуступчив, если речь шла о литературе, о его художественных или мировоззренческих принципах.

Виталий Семин словно предчувствовал, что дни его сочтены, – никогда он не работал так много и напряженно, как в последние месяцы своей жизни. Работа и спасала его, и убивала. И об этом он тоже писал из Коктебеля – и так щемяще.

Впрочем, самое последнее письмо, пришедшее после его смерти, он закончил словами: «20-го увидимся, билеты уже взял». Не увиделись…

Предлагаемые вне строгой хронологической последовательности фрагменты из писем 1976 – 1978 годов написаны Семиным из Крыма, из Коктебеля, где он скоропостижно скончался в мае 1978 года.

«Из моего окна видно море, и Кара-Даг. Так красиво и тихо, так мало забот, что совестно. Страшновато все это. Вроде я не для этого рожден или не заслужил еще. И я стараюсь заслужить. Плохо ли, хорошо ли – стучу на машинке. Всю ростовскую бумагу уже перемолол. Как мало из этого осталось и останется!»

«О чем же написать тебе? О вкусе воздуха и вкусе винограда? Из моего окна видно море. Сегодня низкие облака, красное солнце, свинцовая вода, ночной обвальный грохот волны. Я уже писал тебе о местных названиях. Есть тут еще гора Татар-Хабурга и Библейская долина. В Библейской долине захоронения X века. Гробницы из каменных плит. Делали запруду, бульдозер копал землю и выкопал эти захоронения. Там же вкопанные в землю огромные пифосы – керамические сосуды. Обо всем этом я когда-то читал. А тут, в по-

лынной степи, рядом с виноградниками, в стороне от старых татарских дорог, увидел впервые. Мы ходили пешком из Старого Крыма в Коктебель. 18 км – ни одного встречного. А потом эти захоронения».

«Все десять дней в Коктебеле я провел в упорнейшей борьбе со своей бездарностью. За это время исписал не меньше пятидесяти страниц, однако нисколько не продвинулся вперед. Правда, связи между словами стали как будто прочнее и осмысленней. Но очень может быть, что после многочисленных переписок я к ним просто больше привык. Каждый день решаю задачу, которая по условию своему не может быть решена, – это мой главный профессиональный стресс».

«Писать без оглядки на редактора нужно. А вот как быть с читателем? «Сохрани мою речь навсегда за привкус несчастья и дыма…» ¹ Какая прекрасная строчка! Но ведь все стихотворение темно. И темнота не очаровывает, а раздражает. Загадка, у которой нет разгадки».

«Вчера ходили чимбалосить. Промышленный сбор винограда уже прошел. Приходи и собирай то, что осталось. Это и называется «чимбалосить». Занятие потрясающее. Виноград слегка привял и обизюмился. В каждой ягоде произошла концентрация вкуса и запаха. Переспелый боярышник в лесу ем прямо с ветки, по-оленьи. Собачонка моя, Оська, совершает пешие переходы по 15 – 20 км. Шуршит в лесу дубовой листвой и полынью. Потом обморочно спит на наших кроватях. Если на свете отыщется место лучшее, чем Коктебель, то мир этот поистине прекрасен. Но даже если Коктебель – самое лучшее место на свете, – мир все равно великолепен».

«Работаю я много, а не хорошо. То есть регулярно порчу бумагу, исписываю множество страниц, но скорость продвижения вперед все та же. Два абзаца, даже абзацика. Иногда, правда, бывает рывок на страницу. Но потом меня мучает писательская одышка, томит совесть, и я думаю, что быстро толково написать нельзя. В общем, быстро написанные страницы вызывают у меня неудовольствие и различные подозрения. Я начинаю их десятки раз перечитывать. Выйду погулять, а потом нагряну к машинке, будто стремлюсь застать ее врасплох.

1. Цитата из стихов О. Мандельштама.[↩]