Ответственность художника Навстречу Четвертому съезду советских писателей

Продолжая в этом номере публикацию материалов «Предсъездовской трибуны (см. N 8, 9, 10, 11 за 1965 год), редакция предоставляет слово писателям: для расширения и углубления дискуссии особенно важно выслушать мнение самих художников о процессах, происходящих в литературе. Не менее важны предложения писателей, касающиеся задач, проблематики и порядка работы предстоящего Четвертого съезда советских писателей.

С этой целью редакция обратилась к ряду писателей с анкетой, вопросы которой приводятся ниже:

1. Более тридцати лет отделяют нас от Первого съезда советских писателей, который был крупным событием в духовной жизни советского народа. Масштаб задач, стоящих сегодня и перед советским обществом, и перед советской литературой, еще более значителен, чем в ту пору. Чего Вы ждете от Четвертого съезда писателей? Каким хотите его видеть? Какие творческие вопросы, на Ваш взгляд, должны стоять в центре внимания съезда?
2. Какое место занимает и какие задачи выполняет литература сегодня, в эпоху грандиозных социальных перемен, бурного развития атомной энергии и электроники, кино и телевидения? В какой мере советская литература отражает процессы современной действительности и в какой мере оказывает на них влияние?
3. За пятьдесят лет существования советская литература уже создала свои традиции. Какие из них наиболее близки Вашим устремлениям, Вашему творческому опыту? С какими проблемами жизни и литературы Вы сталкиваетесь в сегодняшней Вашей творческой работе?

В полученных ответах, которые печатаются в этом номере, подняты многие серьезные проблемы. Думая о задачах предстоящего съезда, писатели говорят о международном авторитете нашей литературы, страстно проповедующей коммунистические идеалы, о решающем значении для художника зрелой идейкой позиции, о необходимости глубоко изучать жизнь и повышать критерии оценки литературных произведений, надежно закрывая дорогу серости и халтуре. Особо подчеркивают выступающие ту огромную роль, которую сыграл в судьбах литературы социалистического реализма Первый съезд советских писателей, и необходимость развивать и умножать его традиции: гражданственность, действенный революционный гуманизм, взыскательность, широкий и осмысленный взгляд на процессы, идущие в литературе. Съезд писателей, созываемый в преддверии 50-летия Великого Октября, после ХХШ съезда Коммунистической партой, должен стать крупным событием в культурной жизни нашего общества, должен сыграть значительную роль в борьбе за мир, за социальный прогресс человечества, – эта мысль проходит лейтмотивом через публикуемые в номере выступления.

Выдвинуты в писательских анкетах и спорные положения; по ряду вопросов точки зрения существенно расходятся; разное отношение высказано к тем или иным произведениям, фактам литературной жизни. Не совпадают оценки нынешнего состояния дел в литературе: некоторых оно вполне удовлетворяет, другие считают, что литература серьезно отстает от возросших требований читателей. В разных выступлениях идет внутренний спор о понятии современности: одни настаивают на том, что художнику необходимо следовать по горячим следам событий, по мнению других, нужно время, чтобы глубже понять и осветить ход этих событий. Некоторые писатели выражают неудовлетворенность тем, как проходили многие писательские форумы. Критику вызвали существующие практические формы взаимосвязи литератур народов СССР, состояние переводческого дела и т. д.

Вопреки традиции журнала в данном случае редакция не оговаривает спорных мест и тех положений, с которыми не согласна: преждевременно было бы подводить итоги. Многие из затронутых в анкетах вопросов, наверное, подвергнутся дальнейшему серьезному обсуждению и в предсъездовской дискуссии, и на самом писательском съезде. Некоторые будут затронуты и в материалах журнала «Вопросы литературы», в нашей «Предсъездовской трибуне».

Но мы, разумеется, совершенно солидарны с теми писателями, которые считают, что в центре внимания Четвертого съезда должны быть наиболее значительные проблемы духовной жизни советского народа, художественного метода, идейной позиции и творческой практики нашей литературы, которые ждут, что на съезде состоится не формальный, а содержательный разговор об ответственности художника перед народом и временем, о судьбах культуры в современном мире, расколотом непримиримой идеологической борьбой, о защите гуманистических ценностей от злобных атак духовных оруженосцев империалистической реакции.

Что касается практических предложений о порядке работы съезда – о необходимости опубликовать доклады или отчеты до съезда, дополнить общие заседания делегатов работой секций, и т. п., – они заслуживают самого пристального внимания, и их, на наш взгляд, следовало бы рассмотреть секретариату Правления Союза писателей СССР.

Григол АБАШИДЗЕ

1.В период Первого съезда писателей я был молодым начинающим поэтом. Я не присутствовал на съезде, мне не посчастливилось видеть А. М. Горького, слышать А. Н. Толстого. Но и в Грузии мы сразу же почувствовали, какое огромное значение имел Первый съезд (вернее, последствия съезда) для духовной жизни всей Советской страны, и в частности для грузинской литературы. Прекратилось вульгаризаторское «разоблачение» наших классиков, наконец была дана правильная оценка их литературно-общественной деятельности, в школах стало возможным объективное, основанное на фактах изучение творчества И. Чавчавадзе и А. Церетели.

Не приходится говорить о том, какую большую роль сыграл съезд в дальнейшем расцвете многонациональной советской литературы.

С тех пор много воды утекло, многое изменилось в жизни нашего народа. Страна наша гигантскими шагами пошла вперед, к коммунизму. И советская литература возмужала, стала мудрее, богаче опытом. Великая Отечественная война, последующие годы мирного строительства внесли много нового в жизнь нашей литературы, искусства, хотя далеко не все книги этого времени выдержали испытание временем, не всему была суждена долгая жизнь.

Высокие требования к литературе предъявляет и нынешний этап общественного развития, когда партия трезво и деловито, подлинно научно анализирует положение дел в экономике, разрабатывает планы дальнейшего движения вперед. Решения Пленумов ЦК КПСС, вся атмосфера, в которой проходит подготовка к XXIII съезду партии, обязывают и нас, писателей, на нашем участке – а это важный участок общей идеологической деятельности – работать еще лучше.

2.Эпоха величайших достижений в науке и технике и перед писателями поставила новые сложные задачи. Человек обрел громадные крылья, устремился ввысь. И в то же время углубился в космос своей души. Успехи науки и техники не только не лишили людей жажды поэзии, но еще больше приблизили их ко всему поэтическому, возвышенному. Возможность осуществления этих растущих духовных запросов человека обеспечена грандиозными социальными изменениями в нашей стране, обеспечена революцией.

Современный человек испытывает такое чувство, будто весь мир стал ближе, доступнее ему. Открытия научных лабораторий в разных уголках планеты становятся известными всему миру, хорошая книга, написанная на любом языке, несравненно быстрее, чем прежде, переводится и распространяется и в других странах. Творческая мысль завоевывает новые и новые сферы. Одно открытие вызывает другое, и мир охвачен этой цепной реакцией творческого поиска. Сейчас в искусстве право на существование имеет только новое и передовое, то, что по-настоящему глубоко показывает стремления человека, преобразующего не только природу, но и освобождающего себя самого от пережитков старого мира.

3.За многие годы единой жизни и совместной борьбы народы нашей страны выработали действенные формы взаимосвязи, духовного взаимообогащения. Некоторые из этих форм устарели, но многие и сейчас приносят хорошие результаты. Каким плодотворным оказалось пребывание в Грузии первой бригады русских писателей! Какой прекрасный отзвук нашла Грузия в их творчестве и какими превосходными переводами представили они грузинскую поэзию перед читателями всего мира! Такие формы взаимообогащения надо умножать и развивать, а в последние годы мы о них почти забыли. А жаль!

г. Тбилиси

Йонас АВИЖЮС

Приходится согласиться с мнением, что наша советская литература все-таки значительно отстает от других областей общественной жизни. Что и говорить, теперь выпускается во много раз больше книг, чем тридцать лет назад, в несколько раз выросла и армия писателей. Однако судить о литературе с точки зрения количества – то же самое, что измерять уровень современной техники количеством выпускаемых паровозов, а не атомных реакторов. У нас немало хороших книг, замечательных писателей-современников, но пока что нет таких произведений, отражающих нашу эпоху, которые можно было бы поставить в один ряд с шолоховским «Тихим Доном». Так что дистанция между литературой и, скажем, наукой – огромна. Прошедшая в свое время дискуссия о физиках и лириках, ее «нигилистический запал» имели, мне кажется, своим объективным основанием это чувство неудовлетворенности, которое оставляют многие произведения литературы. Доказывалось, что в атомный и кибернетический век художник должен заговорить каким-то особым языком, так как существующие художественные формы и средства выражения, мол, устарели, не соответствуют динамическому духу времени, ими не нарисуешь сегодняшнего героя, который, дескать, вместе с Гагариным оторвался от земли и со все возрастающей скоростью мчится к звездам. Так выражалась неудовлетворенность современным состоянием литературы. Другое дело, что сомнительны предлагаемые некоторыми горячими головами рекомендации. Признавая всю важность прогресса техники, мы никак не можем согласиться с тем, что человек достигнет той степени физического вырождения, когда в его голове будет работать электронный мозг, а вместо сердца – «пламенный мотор». Я думаю, что, к счастью для человечества, никогда не наступит такое время, когда художника заменит машина, хотя порой кое у кого и возникает мысль: нельзя ли частично объяснить отставание литературы перефразированной латинской пословицей: «Когда работают атомные реакторы, музы молчат»?

Пока что человеку ближе родная земля с ее земными делами, чем холодные кратеры Луны; борьба, труд, бытовые заботы занимают в его жизненном балансе не последнее место. Поэтому настоящая литература, настоящее искусство, если только они хотят служить широким трудящимся массам, воспитывать их и вести за партией к коммунистическому идеалу, не могут отрываться от действительности. Важно не столько думать о новых формах и средствах выражения, «соответствующих динамическому духу времени», сколько суметь понять дух времени, свою эпоху и философски (с большим или меньшим размахом) обобщить ее. Мне кажется, одна из основных причин отставания советской литературы заключается в том, что писатели в своих произведениях недостаточно самобытны.

Нигде в мире не имеют писатели таких благодарных условий для творчества, как в Советском Союзе. Тут и искренняя забота партии и правительства о материальном положении писателей, и необыкновенно высокий культурный уровень советского общества, и жизнь, полная интереснейших, волнующих событий, больших проблем. Правда, советская литература завоевала важные позиции в мировом искусстве, но если учитывать ее огромные потенциальные возможности, то достигнутый результат не может нас удовлетворить. Как видно из моих слов, я убежденный реалист. Это, разумеется, не означает, что изображение жизни в формах самой жизни я считаю единственно возможным. Литература – необыкновенно сложный организм, который чем больше расходует сил, отдавая свою энергию обществу, тем больше процветает.

Искусственное сдерживание одной творческой манеры и такое же искусственное стимулирование другой способны, по-моему, принести только вред естественному процессу литературного развития, так как личность будущего писателя формируется не в лабораторной исследовательской колбе, а под непосредственным воздействием жизни и литературы.

И чем это воздействие богаче, сложнее, тем значительнее личность будущего писателя.

С какими проблемами жизни и литературы я сталкиваюсь сегодня в своей творческой работе?

Думаю, что частично я уже ответил на этот вопрос. Что же касается того материала, который служит мне основой для творчества, – жизнь литовской колхозной деревни, – то человеческие отношения во всех аспектах здесь настолько сложны, столько разнообразнейших вопросов встает, что изложить все это в нескольких строках невозможно – надо написать целое исследование.

Если же кто-нибудь захочет получить более подробный ответ на вопрос, то я могу адресовать его к своему последнему роману «Деревня на перепутье», который скоро будет издан в русском переводе.

В повестке дня Четвертого съезда советских писателей стоит много важных вопросов и проблем. Хотелось бы, чтобы обо всем этом говорили по-хозяйски, с коммунистической откровенностью, не пряча голову в песок. Больше терпимости, уважительности в отношениях друг к другу! Каждому ближе свой ребенок, однако любовь к нашей общей матери – советской литературе, цель которой – служить народу, должна быть выше всяких страстей, личных интересов, симпатий и антипатий.

г. Вильнюс

Борис АГАПОВ

Пятьдесят лет советской литературы – это половина столетия новой культуры, нового понимания человека, новых целей человечества.

Литература, как и все искусство, в противоположность естествознанию, отвечает прежде всего на вопрос, что такое хорошо и что такое плохо. Добро и зло – вот неизбежная тема искусства во все времена, и в наше тоже.

И когда пойдет разговор об итогах полувека, он пойдет неизбежно по этому пути.

В чем зло мира?

Если говорить в терминах самых общих – то в капитализме, в империализме. В душах людей это зло проявляет себя как религия фашизма. Чудовищная мистификация – его основа. Иррационализм, идолы, жупелы, иерархия, тирания – все это необходимо, чтобы погасить разум и освободить канал для потока произвола. Сила и бессердечие, преданность и послушание – вот что требует фашизм от человека. Только не демократия. Только не собственная мысль. Только не совесть, только не любовь к человеку, только не доброта. Все эти качества должны быть изжиты, они, с точки зрения фашизма, – предательство. Ритуал и радения в массовом масштабе – таковы средства погасить мысль и совесть каждого отдельного человека. Крик – главное. Кричи, чтобы меньше бояться. Кричи и взвинчивай других. Кричи и убивай. А мысль – должна быть расстреляна. Мысль – зло. Есть несколько формул, которые заменяют все мысли. Вне этих формул любая мысль – ересь.

Таково зло мира, как проявляет оно себя в душах человеческих.

И надо дать картину того, как искусство всего мира разделено на эти два кольца:

кольцо нибелунгов и

кольцо доброты.

Алабама. Круппы. ОАС Ку-клукс-клан, Догматы. Мистика.

И – демократия. Разум. Знание.

Кеннеди был главой самого мощного капитализма в мире. Кто застрелил его? Зачем?

Пластики рвались во Франции не только в квартирах коммунистов. Кто взрывал их? Зачем?

Зло сейчас невозможно без организации безумия. Только организовав безумие, можно начать ядерную войну – самоубийство человечества.

Писатели мира, писатели социалистического мира, и прежде всего писатели Советской страны, должны выступить против организации безумия. На своем съезде они должны говорить об искусстве мысли и доброты и об «искусстве» безумия.

Объединение всех прогрессивных сил мировой культуры вокруг человечного искусства, – будет ли это Рокуэлл Кент или Пикассо, Шолохов или Апдайк, Вера Инбер или Натали Саррот, – необходимо сейчас.

Литература – совесть человечества. Те, кто ее запятнал, должны быть названы, и те, кто ее охраняет, должны быть увенчаны славой.

Такова, кажется мне, генеральная тема нашего времени и генеральная тема нашей литературы. То есть главная тема предстоящего итогового съезда советских писателей.

Она шире, чем рамки советской литературы. Но ведь и пятидесятилетний юбилей Советского государства – событие, выходящее за пределы нашей страны.

…Я собирался уже отправить в редакцию мой ответ на анкету, когда некая юная гражданка с апломбом и с высоты своих двадцати пяти лет сказала:

– А искусство вас не касается? Это вам – до лампочки?

– Что значит «до лампочки»? – спросил я.

– Ну «до Феньки» – все равно. О фашизме это правильно. Ну, а о рифмах? Об интересности и о зеленой тоске? О новом и о хламе прошлого? Словом, о ли-те-ра-ту-ре вы собираетесь толковать?

– Обязательно… Конечно… Только у нас ведь ограниченное время… Съезд будет стоить сумасшедших денег…

– Главные деньги уйдут на самолеты, а лишний день – мелочь. Пусть на съезде литераторов будет хоть один литературный день – это не помешает. Скажи, Пожалуйста, а почему бы вам не воспользоваться опытом ученых? Два дня пленарных заседаний, а остальное – по секциям? Например, секция гипердактилических клаузул? Или секция катарсиса? Научно, и красиво, и непонятно… Молодежи понравится. Слабо´ написать?

– Я напишу, – сказал я робко. – Раз молодежи понравится, я напишу.

Маргарита АЛИГЕР

1.Те тридцать с лишним лет, что прошли со времени. Первого съезда писателей, это, в сущности, вся моя жизнь. В то время когда проходил Первый съезд, мне было восемнадцать лет, у меня только что было напечатано два или три стихотворения и я даже в Литературном институте не училась, – он возник-то, по-моему, после Первого съезда. Кто-то из моих товарищей добывал раза два гостевые билеты, и мы ходили в самые последние ряды Колонного зала, отделенные толстым плюшевым шнуром от тех рядов, которые были заняты делегатами и почетными гостями. «Где-то далеко впереди возвышался президиум съезда, и время от времени поднималась во весь рост чуть сгорбленная фигура Горького – председателя. Это очень занимало и волновало, также как и узнавание в толпе, наполнявшей фойе, писателей, любимых с детства. А то, о чем говорилось с трибуны, то, что я с тех пор и до сих пор часто перечитываю с неослабным интересом и даже волнением, тогда это звучало откуда-то очень издалека и, казалось, не имеет ко мне отношения. Стихи писались легко, и писалось их много, а когда пишешь стихи в восемнадцать лет, не думаешь о том, какие задачи они решают или не решают. Это теперь-то я понимаю, сколь непосредственно касалось меня, моей судьбы, будущего моего, все, что происходило тогда в Колонном зале, все, что говорилось в речах, что стояло за этими речами. Теперь я понимаю это, прожив жизнь.

Но, прожив эту жизнь, я понимаю уже и то, сколь условен и необязателен вопрос: «Чего Вы ждете от Четвертого съезда писателей?» Еще одиннадцать лет назад, через двадцать лет после Первого съезда, когда готовился Второй съезд писателей, столь отодвинутый во времени войной и другими огромными историческими событиями и потрясениями, я ждала чего-то особенного от этого будущего съезда, но тридцать лет – это уже более чем достаточно для того, чтобы освободиться от иллюзий и относиться к жизни трезво и разумно. Нет, это отнюдь не разочарованность, это только итог опыта и раздумий, которые говорят мне со всей определенностью и неопровержимостью, что никогда не следует ждать чего-то невероятного от того, что, в сущности, не более как должно подвести итог твоей работе, тому, что сделано тобой и такими, как ты. Ждать вообще никогда ничего не надо: это мешает работать и чревато разочарованиями, которые еще больше помешают этой работе. И не имеют права ждать те, от кого многого ждут люди, государство, время. А ждут от нас все той же работы, и только ее.

И будущий съезд – это ведь, собственно, тоже работа, одна из ее форм, и то, каким он будет, зависит целиком от нас, от каждого из нас. Это от нас ждут того, чтобы мы были на этом съезде широки, значительны, интересны. И я хотела бы видеть этот съезд свободным от иллюзий, трезвым и умудренным опытом пяти десятилетий общественной, экономической, духовной жизни нашего государства, нашего общества, нашей культуры. И чтобы поменьше было пустых слов, трескучих деклараций и мышиной возни. И чтобы в центре внимания съезда стояла собственно литература, истинная литература, талантливая литература, без всяких оговорок и уступок теме, условиям, обстоятельствам «объективным» и «субъективным», ибо ничто из них в этих уступках уже не нуждается, ибо только истинная литература, талантливая литература нужна людям, только она существует, остается и побеждает вопреки всем оговоркам, условиям и обстоятельствам, и это несомненно в итоге пяти десятилетий существования нашего государства и его литературы.

2.Вот именно второй вопрос анкеты и включает в себя уже и ответ. По-моему, это разумеется. Мне, во всяком случае, кажется невозможным ответить на него иначе, как: в эпоху грандиозных социальных перемен, бурного развития атомной энергии и электроники (кстати, это не очень-то точно и ладно сказано, – речь идет, очевидно, об их бурном использовании, а не развитии, но это не суть важно), кино и телевидения литература, по-моему, занимает такое же место, как в эпоху бурного развития пара и электричества, как и в другие эпохи. Такое же место, то же место, ибо если рассматривать общество на каждом этапе истории как некий цельный организм, то литература, как несомненная органическая составная часть этого организма, растет в неизменном соответствии с ростом его остальных частей, и исполняет те же функции, и решает те же задачи, которых, соответственно росту всего организма, становится больше, которые, соответственно росту всего организма, становятся многообразнее, и разнообразнее, и сложнее; но и у литературы, в соответствии с ростом всего организма, который естественно питает ее, становится больше средств и возможностей для их разрешения.

Кстати, о задачах, которые выполняет и решает литература. Мне давно кажется совершенно очевидным, что литература сперва решает те или иные проблемы, решает, осмысливая и переживая их, а уж потом то, что она увидела, обнаружила, продумала, поняла, пережила и, стало быть, разрешила, может быть сформулировано. Я хочу сказать, к примеру, что сначала была написана «Гроза», а уж вслед за тем появился «Луч света в темном царстве», а не наоборот. Я даже разрешаю себе думать, что Островский просто был потрясен одной судьбой, одним случаем и только это и хотел рассказать, не задаваясь никакими другими задачами, но сила его таланта, глубина его проникновения в сущность явления, помимо его намерения, создали гениальное обобщение, луч света в темном царстве.

Со мной можно не соглашаться, но мне думается, что литература решает задачи, которые перед ней ставит жизнь, а не которые ей задаются, и она отражает процессы современной действительности и оказывает на них влияние в меру таланта. Надо поверить в талант, и эта вера себя оправдает, и очень скоро. В этом я убеждена, потому_; что я глубоко верю в талантливость и добрую волю советской литературы, многоголосой, разнообразной, кровно связанной с жизнью, любящей людей и верящей в их лучшее будущее.

3.Наиболее близкой мне лично традицией советской литературы является ее верность лучшим традициям великой русской классической литературы, и прежде всего ее великому реализму. Глубокое знание мировой литературы, всего лучшего, что она создала, – это убедительное свидетельство величия истинного реализма, его многозначия, многозвучия, бесконечного разнообразия его возможностей, форм его развития во времени. Его проявления неожиданны и поразительны, иногда они полярно противоположны, но центр притяжения у них один – великий реализм, выражаемый разными творческими индивидуальностями, по-разному и по-своему, но имеющий в основе своей всегда одно и то же зерно: правду, и любовь к людям, и боль за человека, и ненависть ко злу и лжи.

В верности традициям, в том, чтобы не бояться их, в сущности, и заложена, по-моему, истинная свобода и независимость писателя от этих традиций, свобода и независимость его от всех и всяческих литературных мод, от желания следовать моде во что бы то ни стало и любой ценой, которое гибельно чаще всего для хрупких литературных дарований. Я рада, что наши молодые поэты не боятся писать в рифму и не хотят во что бы то ни стало писать свободным стихом, отнюдь не отвергая при этом его своеобразных возможностей, которые иной раз могут оказаться очень выразительными и интересными. Я рада, что наша проза, в которой проявило себя много новых сильных и резких индивидуальностей, не тратит попусту сил на изобретение велосипеда и таблицы умножения, не пытается отрицать все на свете, подобно иным новейшим западноевропейским течениям.

Я думаю, что только в такой позиции заложены возможности истинного новаторства, которое неизбежно возникает в движении, в работе, во времени, не отрицая прошлого, а углубляя его, поднимаясь из него, вырастая над ним. Новаторство и мода – явления глубоко различные, и редко истинный новатор бывает «в моде», когда он начинает. Как правило, чаще всего становится ясно, что он-то и есть новатор, много позже, когда его новаторство оказывается жизненно необходимым, подхватывается и утверждается самой жизнью. Я верю в эту новаторскую силу нашей литературы, прежде всего молодой ее поросли, и от души желаю ей успеха и верю в этот успех, вопреки всему, что тормозит и задерживает ее рост, вопреки всякой моде, которая тоже мешает работать по-настоящему.

Анатолий АНАНЬЕВ

Что может быть важнее для писателя, чем вопросы творчества? Все – от вопроса о позиции писателя, от сбора материала, от познания жизни, ее осмысления, обобщения, от возникновения своих субъективных, – не боюсь этого слова «субъективных», потому что писательское «я», отличающее одного литератора от другого, всегда должно основываться на своем собственном видении и понимании жизни, – от возникновения своих субъективных концепций, сюжетных ходов, характеров будущих героев вплоть до тишины кабинета, до пера и бумаги, – все это, и внешнее и внутреннее, духовное, волнует писателя. Обсуждение творческих вопросов – это как обновление морально устаревших станков, – иначе не будет прогресса, движения вперед, необходимого литературе в такой же степени, как и любой науке, – если не больше…

Прежде всего мне хочется видеть литераторов на съезде сплоченными, прочно объединенными теми великими целями, которые стоят перед советским народом.

На съезде, на мой взгляд, следует повести большой разговор о языке наших художественных произведений. Начну с главного – с исчезновения слов. Да, да, исчезают слова, красивые, полнозвучные, емкие русские слова, такие, как «любовь», «романтика», «герой» и даже само слово «писатель». Исчезают они при помощи добавления к ним непременного эпитета «настоящий» или «подлинный» или еще в этом роде. Мы уже не говорим, а главное, не пишем – «он романтик»; эта фраза звучит теперь так: «Он настоящий романтик». Значит, романтик – это еще не романтик, а так, нечто, а вот настоящий романтик – это уже будто то, что нужно.

«Настоящий герой».

«Настоящий героизм».

«Подлинная любовь».

«Настоящий писатель».

«Настоящий критик».

А в одном из очерков, напечатанном в областной газете, прочел я как-то даже такую фразу: «…настоящий коммунизм». Просто стихийное бедствие.

Могут возразить, что это мелочь. Но язык никогда не был мелочью для писателя. Не говоря уже о том, что миллионы газет выходят ежедневно с этим, с позволения сказать, стилистическим браком, уничтожающим замечательные русские слова, – сотни и сотни книг, и, главное, литературоведческих, грешат этими, на первый взгляд незаметными (мы пригляделись, привыкли!), но очень существенными искажениями.

Можно, конечно, объяснить это явление, эту наметившуюся тенденцию в языке. Она берет начало от очковтирательства. Знает, к примеру, председатель колхоза, что приписал надои доярке, потому и говорит «настоящая героиня», так как фактически она вовсе не героиня, и все знают это. А слово «настоящая» должно убедить всех. Нам надо серьезно подумать о последствиях таких превращений в языке.

С очковтирателями теперь ведется борьба. Мы же должны восстановить утраченное значение хороших и емких русских слов, вернуть их к жизни.

Нет нужды приводить цитаты классиков о русском языке; нам передана эстафета, и надо нести ее достойно.

Это лишь одна из творческих проблем, какие должны обсуждаться на предстоящем съезде писателей, и, на мой взгляд, довольно существенная.

Традиции советской литературы я прежде всего вижу в продолжении замечательных традиций нашей большой русской классической литературы. Если в поэзии найдены новые формы, более или менее значительные, более или менее выразительные и несущие, как принято говорить, печать времени, то в прозе чем ближе писатель примыкает к традициям нашей классики, чем менее отходит от спокойного и углубленного психологического анализа героя, от рассмотрения и исследования душевных движений, тем полнее книга, тем большую она получает популярность и завоевывает читательские сердца. Это, конечно, совсем не исключает поисков нового, но чтобы новое было не только сугубо новым, сенсационным, оно должно прозвучать с такой же силой убедительности и воздействия на читателя, как и старые наши романы: «Герой нашего времени», «Мертвые души», «Преступление и наказание», «Война и мир», «Тихий Дон».

С какими проблемами я сталкиваюсь в жизни и какие из них больше всего волнуют меня? В настоящее время меня волнует крестьянский вопрос. Профессия хлебороба передавалась из поколения в поколение, и вместе с ней – любовь к земле и понимание земли; но в последнюю четверть века по разным причинам деревни пустели, хлебороб таял, исчезал, и потому крестьянский вопрос видится мне основным. Не мироеда, не собственника, а человека со всеми его радостями и горестями, со всей его трудной судьбой и добрым чувством автора к этой судьбе хочется мне разглядеть наконец в многочисленных книгах о селе.

Как всегда, как во все времена, литература занимала и занимает первостепенное место в воспитании молодого поколения, да и, чего греха таить, в воспитании уже взрослых и нашедших свое место в жизни людей. Двухмиллионный тираж «Роман-газеты», миллионные тиражи ряда журналов, – это говорит о многом: значит, читают, а раз читают, то и воспитываются на книгах. Телевидение, кино и радио не могут заменить людям книгу. А отсюда и задачи литературы.

Нашим книгам не хватает героев мыслящих, мыслящих по-государственному, широко и самостоятельно.

г. Алма-Ата

Юрий БОНДАРЕВ

1.Хотелось бы, чтобы съезд этот, четвертый в жизни советских писателей, на точных весах времени взвесил наше богатство. Я, конечно же, имею в виду ряд книг последних лет, которые высокими островами стоят в общем потоке литературы и от зеленеющих берегов которых исходит ровный, спокойный свет. Этот свет не имеет ничего общего с сенсационными вспышками реклам. Ведь их, как мы знаем, гасят утром и меняют через неделю.

Я хотел бы, чтобы вспомнили не только о внушительном и всегда поражающем количестве книг, но о художественной ценности их. Ведь астрономические цифры выпускаемых ежегодно названий говорят, кроме прочего, и о снисходительной неразборчивости, никак не укрепляющей завоеванных высот.

Скрупулезнейший бухгалтерский баланс, подведенный в искусстве, ни о чем не говорит, кроме любви к цифрам. Мы должны выходить на трибуну не с гремящими счетами под мышкой, а с книгой, поразившей нас живым биением мысли и непреходящей глубиной чувств.

И это будут книги писателей разных поколений, разных манер письма и стилевых особенностей. Мы должны быть терпимы к поискам и нетерпимы к конъюнктурным поделкам в литературе.

Я уверен, что прозвучат новые писательские имена, к которым мы еще не привыкли, но привыкнем скоро и будем ждать книг, подписанных этими именами.

Мы прекрасно научились дискутировать о значительности темы, о комплексе идей той или иной вещи, однако мы подчас становимся слишком застенчивыми, когда речь заходит о средствах выражения. Как будто одно можно отъединить от другого. И все-таки мы часто отдаем предпочтение теме.

Человек – вот вечная, никогда не стареющая, никогда не подверженная никаким изменениям и модам тема. И говорить мы должны об этом.

2.Может ли литература изменить мир? После того, что сказано великими классиками всех эпох о зле, жестокости, зависти, коварстве, прелюбодеянии, предательстве, угнетении человека и т. д., все эти извращения человечности и пороки, казалось бы, должны были полностью исчезнуть с лица земли. Но они не исчезли. Они меняли форму и искусно камуфлировались. В то же время, как бы ни был отвратителен порок, он редко признает себя пороком и всегда готов защитить отвратительную свою сущность, найти оправдание своим поступкам. Почти вся литература критического реализма играла в этом смысле роль предупреждающего знака, но вместе с тем она искала и пути к совершенствованию человеческого общества. Социалистический реализм действен и активен ради утверждения человеколюбия. Мы боремся с мертвым ради живого. Но мы не констатируем факты с холодной беспристрастностью, которая предполагает одну только «позицию» – равнодушие. В потоке жизни мы ищем своего героя, наделенного чувством ответственности.

Художественная литература не может материально изменить мир, но она может изменить отношение людей к собственной жизни и жизни общества. И она как бы постоянно обновляет связь человека с действительностью.

Задача нашей литературы необъятно огромна – художническими средствами воспитывать самую высокую человечность.

Но как? Какие здесь использовать средства? На это ответят сами книги.

Некоторое время назад часть наших литераторов вела неустанные атаки на несуществующие высоты, ратуя за самое последнее оружие – так называемый современный стиль. Утверждали, что изобразить человека в наш напряженный век атомной энергии, кибернетики и космоса можно, прибегая к телеграфной скупости или косноязычной исповеди. Незадачливые сверхсовременные герои тускло улыбались и щеголяли сборным арго – признак, мол, современного языка в литературе. Забывали об одном – нет никакого современного языка в литературе, если это не язык литературы, а торопливая магнитофонная запись случайно услышанного разговора, выдаваемого за авторскую речь.

Язык Толстого был в высшей степени современен, ибо подчинен был не моде, не колориту ради колорита, а глубинной мысли, значимость которой беспощадно отвергает легковесность слов.

3.Наиболее близка мне традиция «Тихого Дона», этой еще не превзойденной по своим художественным качествам вещи.

Сергей ВАСИЛЬЕВ

Я хотел бы, чтобы наш Четвертый писательский съезд прошел под девизом Владимира Маяковского: «О, хотя бы еще одно заседание относительно искоренения всех заседаний!». Не будем забывать, что «Прозаседавшиеся» высоко ценил Владимир Ильич Ленин. Стихи Маяковского, направленные против излишней заседательской суетни, не утратили своего значения и для наших дней. Не секрет, что у писателей массу драгоценного времени отнимают всевозможные заседания. На них сетуют даже литераторы, обладающие, я бы сказал, боевым общественным темпераментом. Дело писателя – создавать книги. Между тем создавать произведения нам порой мешают бесконечные – и не всегда нужные – комиссии, которые собираются именно в золотые утренние часы. Я знаю нескольких писателей, которые так увлеклись внешней стороной нашей профессии, связанной с устными выступлениями, что перестали писать книги.

И еще один важный вопрос, который должен занять соответствующее место на предстоящем писательском съезде, Я говорю о проблеме художественного перевода. Мы живем в многонациональной стране, постоянно растут и развиваются связи между братскими литературами. Мы все чаще и чаще обращаемся к произведениям, которые создаются в странах социалистического лагеря. Переводчик – заметная фигура в нашей литературной действительности.

За годы советской власти у нас создалась блистательная переводческая школа. Я особенно люблю и ценю замечательные переводы Николая Заболоцкого, Павла Антокольского, Семена Липкина, Владимира Державина, Сергея Смирнова. Кстати говоря, поэт Сергей Смирнов в последние годы осуществил многочисленные переводы из современной молдавской поэзии, облюбовав творчество Петри Дариенко, и дал возможность всем нам познакомиться с интересным поэтом кишиневцем.

Но все ли хорошо в нашем переводческом деле? Я бы не стал закрывать глаза на то, что появляется еще слишком много ремесленных переводческих поделок, не имеющих ничего общего с переводческим искусством. Находятся холодные ремесленники, которые не знают подлинника, не чувствуют характера переводимого поэта и готовы с подстрочника переводить любого автора, на каком бы языке он ни писал. Надо по-серьезному заняться изучением языков братских литератур. Конечно, можно переводить и с языка, которого не знаешь, но это допустимо только в том случае, если переводимый автор близок тебе по духу и по жанру. Я до сих пор с удовольствием вспоминаю, как несколько лет назад мне довелось перевести с украинского маленькую поэму Платона Воронько «Из Неметчины в Чернетчину». Почему я взялся за перевод этого произведения? Мне близка народная, шутливая и в то же время героическая интонация этой поэмы, как, впрочем, люблю я и многие другие стихи Платона Воронько. А самое главное, я знаю, понимаю и люблю музыкальный язык украинцев. В настоящее время я с увлечением работаю над переводами сатирических произведений азербайджанского поэта-сатирика Сабира, очень популярного в народе у себя на родине и еще явно недостаточно знакомого всесоюзному читателю. За работу я взялся, конечно, не случайно, ибо и сам до некоторой степени причастен к сатирическим жанрам. Работа над пародиями и эпиграммами помогает мне понять, в чем заключаются тайны и тонкости моего любимого азербайджанского поэта.

Писательский съезд должен серьезно обсудить состояние переводческого дела в нашей стране. К огорчению, должен отметить, что многие с благой целью изданные книги ложатся мертвым грузом в магазинах. Читателя отпугивают дурные, я бы сказал деревянные, переводы. Тем самым компрометируется не только переводчик, но и переводимый писатель: читатель получает о нем совершенно неверное представление.

Мы живем в эпоху, когда происходит борьба за победу и окончательное торжество идеалов коммунизма. Мирного сосуществования в области идеологии нет и быть не может. Литературе отведена роль бойца на передовой линии фронта.

Мы должны хорошо усвоить, что в наши дни писатель не только художник, не только «описатель», но и действователь, активно отстаивающий передовое научное и единственно верное мировоззрение – коммунизм. Наш народ свято верит печатному слову. Слово художника, вооруженного научной идеологией, действенно вдвойне, втройне.

Если говорить о традициях литературы, которые мне всего дороже, то я должен назвать две фамилии. В нашей прозе я больше всего люблю Михаила Шолохова. Если же говорить о поэзии, то для меня очень дорого имя Николая Асеева.

Чем лично для меня дорог Михаил Шолохов? Описывая глубины народной жизни, Михаил Шолохов рисует образы простых людей. Но у Шолохова простые люди обладают чертами самых возвышенных героев мировой литературы. Если мы сравним шолоховских героев с героями произведений, в которых действуют короли, принцы, полководцы-завоеватели, то увидим, насколько герои Шолохова прекрасней и возвышенней. Их отличает глубина и красота нравственного чувства. Величие человека в наши дни определяется многими качествами, в том числе и таким немаловажным качеством, как отношение к труду. Надо обратить внимание на то, что герои Шолохова умеют самозабвенно трудиться. Когда я думаю о шолоховских эпопеях, то не могу не отметить, что создание их оказалось возможным, стало, так сказать, «по плечу» художнику мощного таланта, человеку, влюбленному в обычных, простых людей. Среди своих героев Шолохов не наблюдатель, не свидетель, а свой, «нашенский» человек.

Про Николая Асеева Маяковский говорил: «Этот может, хватка у него моя». Владимир Маяковский не ошибся. Николай Асеев оставил нам огромное творческое наследие. Только что вышли пять томов его собрания сочинений. Я как председатель комиссии по литературному наследию Николая Асеева могу с полным основанием сказать, что его творчество далеко не собрано воедино и не изучено в надлежащей степени. Если мы перечитаем стихи Асеева, написанные в 20-е годы, то увидим, что Асеев при всем своем увлечении «левой поэзией» всегда был реалистом. Любя «самовитое» народное слово, Николай Асеев всегда оказывался в высочайшей степени современным. Асеев синтезировал достижения поэзии XX столетия с классической традицией XIX века. У нас существует иногда неверное представление о литературной традиции. Творческая практика Асеева показала, как надо творчески следовать традиции и одновременно развивать ее. Быть традиционалистом – это значит быть не эпигоном, а открывателем новых поэтических земель.

Хочется мне напомнить и о том, что Асеев обладал редким знанием поэзии. Он умел ее пропагандировать, строго и доброжелательно относился к собратьям по перу. Словом, нашим современным поэтам есть чему поучиться у Николая Асеева – и прежде всего умению сочетать современность и народность, новаторство и традиции. Считаю, что Асеев оценен в недостаточной мере, и думаю, что на съезде писателей его имя будет произнесено с тем уважением, которое он заслужил многолетней работой в советской литературе.

Олесь ГОНЧАР

Порой можно слышать, что ныне, в век кибернетики, значение литературы уменьшается. Думаю, что это не так. Роль литературы и сегодня огромна и ничем не заменима. Она ведь гонит живую кровь и в другие виды искусства. Говоря о литературе, имею в виду, конечно, не облегченное «чтиво», а настоящее художественное творчество, которое способно глубоко затрагивать души людей и ставить перед собой большие воспитательные задачи, не обходить коренные проблемы современности.

После XX съезда партии многонациональная наша литература вступила в новую фазу своего развития. Лучшие книги и поэзии и прозы привлекают читателей прежде всего своей гуманистической страстностью, правдивостью, зорким вниманием к жизни советского человека, его сложному духовному миру.

Нам нужна литература, которая и по своей идейной направленности и по своей художественной структуре была бы истинно народной, и такая литература создается. Она не имеет ничего общего с литературным примитивом. Поэтика ее становится все сложнее, богаче, все естественнее раскрываются в своих возможностях разные творческие индивидуальности.

Стандарт противопоказан искусству. И о жизненной силе нашей литературы свидетельствует как раз богатство, многообразие ее форм, стилистических направлений. Особенно важно, мне кажется, видеть литературный процесс не застывшим, а в непрерывном движении, в развитии; мы вправе ждать от наших художников слова, в частности от литературной молодежи, новых поисков, творческих дерзаний, и нам надо уметь чутко при этом отличать псевдоноваторство от действительно нового слова, которое может быть сказано в литературе и сегодня и завтра.

Отличительной чертой Первого, горьковского съезда писателей было то, что он сблизил все литературы СССР, явился их первой исторической радостной встречей.

Четвертый наш съезд представляется мне таким же форумом братства, встречей на новом этапе литератур народов нашей страны, литератур возмужавших, обогащенных, верных своим высоким идеалам.

Хочется верить, что съезд наш будет поистине творческим, живым, глубоко содержательным.

г. Киев

Иосиф ДИК

На своем веку, после выпуска первой книжки в 1947 году, я уже много раз присутствовал на самых разных писательских собраниях, и, если говорить честно, далеко не все мне запомнились гражданской страстностью и дискуссионным накалом. Сколько писательских собраний проходит тихо, мирно, без борьбы мнений, без полемики между ораторами, без разящих и остроумных реплик из зала. Полный зал у нас бывает лишь только при открытии литературных форумов, – мы народ вежливый, – а дальше он полупустой. Это происходит оттого, что нам редко когда приходится следить за борьбой мнений. Мы заранее знаем «потолок» того или другого оратора, а если кто и поднимает «острый» вопрос, то его острота обычно не выходит за рамки организационно-технических проблем. И все. А мир-то вокруг нас кипит! А в стране-то идет могучая работа. И как тут молчать – ведь первое слово в этой работе всегда принадлежит писателю-ленинцу, разведчику завтрашнего дня. Это у него в руках действенная сила, влияющая на формирование ума и чувств, – мысль, воплощенная в образ. А чтобы эта сила работала с оптимальными результатами, надо на каждом съезде по большому счету говорить о насущных нуждах нашего цеха: о философском кругозоре и о мастерстве. Главное – надо добиться активного участия всех делегатов и гостей в дискуссии. Мне кажется, что лозунги любого съезда должны быть не общими и расплывчатыми, а конкретными и боевыми. Например, надо говорить о морально-гражданском облике советского писателя, о роли советской литературы в дальнейшей демократизации жизни народа после XX съезда КПСС, о вторжении литератора в жизнь и т. д.

Я бы мог назвать десятки книг – и «взрослых» и «детских», – созданных за пятьдесят лет советской власти и определивших гуманные традиции советской литературы, но сегодня меня волнует не перечисление названий общепризнанных произведений К. Чуковского, К. Паустовского, С. Маршака, А. Гайдара, А. Твардовского и других, а основная проблема времени – воспитание молодежи в духе революционной гражданственности, которая, на мой взгляд, еще не стала «атомным котлом» в нашей литературе.

Гражданственность – это личная ответственность каждого человека за судьбу и развитие нашего общества. Я подчеркиваю – личная ответственность. Но почему же об этом понятии мы так страстно заговорили в преддверии 50-летия советской власти? Октябрьская революция и строительство первого в мире социалистического общества свершались во имя пробуждения гражданственности в каждом человеке, во имя привлечения каждой кухарки к управлению государством. Болезням приспособленчества, двоедушия, пассивности, от которых мы страдали в не столь далекие времена, не должно быть места в обществе, развивающем традиции этой революции, социалистического строительства. Нужна неустанная борьба с карьеризмом, угодничеством, взяточничеством, чинопочитанием, бюрократизмом, бумажной волокитой, бесхозяйственностью…

Теперь у нас на дворе, к счастью, новые времена и иные веяния, но не надо думать, что прошлое уходит без борьбы. Мертвецы еще цепко хватают за ноги живых. Вот почему воспитание гражданственности, чувства личной ответственности каждого советского человека за судьбу и развитие нашего общества должно стать основной революционной идеей наших книг. Готовя материальную базу коммунизма, нужно серьезно думать и о формировании духовного облика человека коммунизма.

Служить народу ежечасно, ежедневно, идти ему на помощь в любую минуту, – что может быть выше этой человеческой радости на земле?! А если ты не чувствуешь, в чем пафос твоей работы, – не будь писателем!

Михаил ДУДИН

Прежде всего на предстоящем Всесоюзном съезде писателей мне хочется повидать друзей и порадоваться успеху каждого.

Если современная наука много занимается космическими проблемами, то нам по-прежнему остается осваивать космос между человеческими душами, наполнять его атмосферой человечности.

Что труднее? Не знаю.

Видимо, это две стороны одного и того же процесса познания мира и мудрого использования его богатств.

Одним из основных признаков и особенностей нашей литературы я считаю откровенность духовного опыта художника, его личный пример высокой гражданственности и мужества.

Наполнять жизненной сутью слова Свобода, Равенство, Братство, которые мы исповедуем, дело трудное, очень даже трудное, но суть нашей жизни, нашего творчества только в этом.

Собирать в копилку человеческого опыта мед открытий и уроки ошибок – наша единственная цель.

г. Ленинград

Мустай КАРИМ

Это не ответы на вопросы анкеты – я не в состоянии ответить на них подробно: тут много проблем сложных и обширных. Выскажу лишь несколько соображений по этому поводу.

1. Прежде всего о Первом съезде советских писателей. События минувших дней со временем либо теряют свою былую значительность, либо обретают новое величие. Первый съезд писателей Советской страны относится к таким первородным явлениям, значение которых множит время. Он впервые объединил все силы и таланты молодой революционной литературы, при этом провозгласив: «Социалистический реализм обеспечивает художественному творчеству исключительную возможность проявления творческой инициативы, выбора разнообразных форм, стилей и жанров».

Если в последующие годы наши литературные декларации об исключительных возможностях проявления творческой инициативы не всегда поощрялись и осуществлялись на практике, то тому были причины, вызванные отнюдь не природой и сущностью социалистического искусства, а искусственно созданные культом личности.

За время после Третьего съезда писателей наблюдается более активное проявление разнообразия творческих индивидуальностей, поисков форм и стилей. Эти поиски не всегда шли и идут разумно и успешно. Порою выдается за находку то, что когда-то уже было выброшено за негодностью. «Новаторы» в таких случаях уподоблялись детям, которые находят на свалке колесики от старых часов и радуются. Но за это мы ведь особенно не ругаем детей, а как много иногда тратим критического пыла и шуму по поводу вещей совсем не главных! Однако все это частности, не выражающие смысла и сути поисков наших молодых и немолодых писателей, – это неизбежные издержки развития нашей литературы. А суть состоит в том, что вся советская литература, развивающаяся на здоровой реалистической, народной основе, благодаря растущей творческой инициативе писателей всех национальностей достигла новых эстетических и нравственных высот. В этом процессе более четко стало выделяться и цениться такое достояние художника, как талант.

Хочется надеяться, что этот качественный сдвиг в литературе, сопровождаемый поисками и находками, победами и неудачами, станет объектом серьезного обсуждения – без скоропалительного наклеивания ярлыков и командирских окриков. Подчас на съездах писателей литераторы негласно делились на «критикующих» и «критикуемых». Первые, как положено, говорили; вторые, как ни странно, молчали. На Четвертом съезде хочется услышать широкую, многостороннюю дискуссию.

На мой взгляд, в центре внимания съезда должен стоять герой нашей литературы – личность, ставшая художественным образом, – а также забота о слове, на каком бы языке оно ни звучало.

2.Думая о месте и задачах литературы в наш бурный век социальных перемен, атома и электроники, кино и телевидения, я все же прихожу к мысли, что литература является первоосновой всех искусств, значит, является первоосновой духовного бытия народа. Она и будет оставаться такой. Есть вещи заменимые и незаменимые. Я глубоко убежден, что литература даже в малой мере не заменима ничем. Пока у человека есть потребность оставаться наедине и думать – книга будет жить. А если человек откажется от этой потребности, то он перестанет быть индивидуальностью. Насчет перспектив литературы я настроен оптимистично.

Что касается вопроса об отражении процессов жизни советской литературой и влияния литературы на действительность, то эта проблема достаточно хорошо разработана нашей критикой и литературоведением. Только хочу заметить, что искусство непосредственно может влиять на ум и чувства людей, а его влияние на ход жизни – процесс сложный и длительный. Неправомерно требовать от него немедленной отдачи. Это эстетическое капиталовложение надолго.

3.Самой лучшей традицией советской литературы, на мой взгляд, является традиция поисков и открытий. Главная проблема в моей творческой работе – не писать завтра так, как писал вчера.

г. Уфа

Лев КАССИЛЬ

Ответить коротко, но обстоятельно на все три вопроса, стоящие в анкете журнала «Вопросы литературы» в связи с приближающимся Четвертым всесоюзным съездом писателей, нелегко… Мне думается, что они в какой-то мере опережают многие пункты и тезисы в основной повестке предстоящего съезда, и, честное слово, может быть, легче будет сказать об этом уже непосредственно в ходе работы съезда с его высокой трибуны, чем поразмыслить о них вслух сегодня, когда лишь, так сказать, начинаешь собираться с мыслями.

Если ответить на первый вопрос анкеты, то я прежде всего высказал бы пожелание, чтобы наш Четвертый съезд занял в личной творческой жизни каждого из нас и прежде всего в жизни всего советского общества такое же видное место, какое занял Первый съезд советских писателей. Он навсегда запомнился. И в моей собственной жизни, и в творческой судьбе многих моих сверстников, да и старших коллег по работе, он остался этапом чрезвычайно большого значения. И я помню плотные толпы читателей всех возрастов, которые с утра до ночи осаждали все подъезды Дома Союзов. Я с благодарным волнением снова и снова припоминаю пламенные, вдохновенные, глубоко искренние и мудрые слова в докладе М. Горького, в выступлениях А. Толстого, К. Федина, Л. Леонова, Ю. Олеши, И. Бабеля, И. Эренбурга и многих других старших наших товарищей, замечательных художников, сумевших сказать нам, литераторам, всему народу нашему и всему миру о том, что такое для нас и для страны литературное дело и чего ждут от писателей современники наши.

Я никак не хочу умалять значения последующих писательских съездов, но, что греха таить, такого резонанса, какой вызвал Первый съезд, мы пока что больше не знали. И думаю, что причина тут не только в том, что он был желанным первенцем, убедительно, полновесно и голосисто подтвердившим великую роль писательского слова, книги, литературы в новом, социалистическом обществе. Дело было еще и в том, что литература наша располагала тогда уже накопленным за первые годы культурной революции множеством произведений, глубоко вторгшихся в сознание и жизнь народа. А мне кажется, что процесс накопления новых произведений такого масштаба, темп вхождения новых литературных явлений в жизнь затем несколько замедлился.

Вот обо всем этом, если отвечать на второй пункт анкеты, мне я хотелось бы услышать на предстоящем съезде. И хочется, чтобы разговор был совершенно откровенным, подлинно творческим, не заглушаемым, с одной стороны, словесными эскападами групповой перебранки, а с другой – велеречивыми тирадами пышно-декларативного, всепримиряющего и сверхоптимистического характера.

И прежде всего, мне думается, надо будет поговорить о нашем читателе, о том, какие книги оказались ему в наши дни наиболее близкими и желанными, где и в чем нашли мы верную дорогу к новому читателю, а где разминулись с ним. А ведь читатель тоже изменился, вырос, немало пережил и передумал за время, прошедшее после первого нашего съезда, как изменилась во многом и сама жизнь. Мне хотелось бы услышать на Четвертом съезде откровенные суждения умных библиотекарей, умеющих вести живую, творческую работу с книгой, а не только выдавать ее по абонементу. И слово хорошего учителя-словесника, который бы не столько выставлял отметки за нашу работу, сколько бы видел в ней желанную помощницу со всеми ее достоинствами и промахами. И просто слово умного читателя, влюбленного в книгу, нелицеприятного, широко видящего горизонты литературы, доверяющего нам, но неизменно требовательного. Ведь постоянная забота о том, чтобы слово твое было услышано и оказалось насущно нужным читателю, чтобы оно было верно понято им, неизбывное чувство известной задолженности перед требованиями народной жизни стали – если коснуться третьего вопроса анкеты – неотъемлемой, воинствующей традицией нашей литературы. Забота эта у каждого взыскательного художника порой перерастает в известную тревогу. Вот и хочется мне, чтобы предстоящий съезд подтвердил, что заботы наши не напрасны, и помог бы устранить все то, что иногда служит основанием для тревоги.

Тембот КЕРАШЕВ

Мне трудно ответить на все вопросы анкеты «по пунктам», и я остановлюсь лишь на некоторых моментах, которые кажутся мне особенно важными.

Первый всесоюзный съезд писателей имел эпохальное значение. Он объединил разрозненные литературные группы и течения молодой советской литературы на платформе социалистического реализма, вооружил творческой теорией и программой и напутствовал, так сказать, на ратный подвиг в борьбе за нового человека – строителя невиданного дотоле общественного строя.

Подготовка к Четвертому писательскому съезду проходит в знаменательную эпоху, когда Коммунистическая партия осуществляет свою новую программу, программу строительства коммунизма, когда прошли Пленумы ЦК КПСС, принявшие важнейшие решения, касающиеся не только хозяйственной, но всей нашей жизни, когда страна идет навстречу XXIII съезду партии.

Как много изменилось в нашей жизни! Все отрасли производства Советской страны реорганизуются, постоянно обновляют и совершенствуют свою научно-техническую основу, всемерно наращивают производительность труда. Точные науки совершили гигантский скачок.

Велениями эпохи определяются задачи писателей; как они решаются, должен проанализировать Четвертый писательский съезд.

Немало дискуссионных распрей породил вопрос о герое – нашем современнике, о том, как показывать нашу действительность. Некоторые критики пытались установить пропорции света и тени, положительного и отрицательного и тем самым научить «непутевых» – писателей искусству смешивать краски. Попытки эти были обречены на провал. Ведь пропорции света и тени, положительного и отрицательного не установишь заранее, раз и навсегда, – они зависят от идейной позиции, уровня художественного мастерства, от чувства меры и такта писателя, то есть в конечном счете диктуются требованиями художественности. И основным критерием оценки литературного произведения является и должен быть критерий художественности, имея в виду всю многогранную емкость этого понятия, которое органически включает в себя и идейность, четкие позиции писателя в современной идеологической борьбе. Ибо какой же может быть художник без идейно заостренного содержания и социальной актуальности!

Однако с критерием художественности у нас не все ладно, он порою совсем выпадает из нашего обихода.

Да, у нас немало хороших книг, много настоящих талантов, подлинных мастеров слова, во всяком случае, их гораздо больше, чем имен, которые неизменно фигурируют во всех докладах, с обязательной прибавкой «и другие» – прибавкой, призванной оправдать недосуг докладчиков познать этих «других».

И все же в сравнении с количеством всей издаваемой продукции книг, по-настоящему хороших, прискорбно малый процент, а по сравнению с тем, что нужно народу, их и того меньше. Поток серых книг стал прямо-таки угрожающим. Издательства не в состоянии сдержать этого мутного потока, они стремятся удовлетворить как можно большее количество авторов, «по возможности справедливо», то есть уравнительно, без особого разбора художественной и социальной значимости книги, – лишь бы было стилистически гладко и без политических ляпсусов.

Критики и рецензенты тоже часто проявляют удивительную терпимость в отношении художественного уровня книг.

Все это, естественно, ослабляет требовательность авторов к самим себе и особенно вредит творческому росту одаренной молодежи.

И если бы нашему писательскому съезду удалось восстановить во всей силе и правах критерий художественности в нашем литературном движении, нерушимо укреплять во всех инстанциях, дающих книге путевку в жизнь, строжайшую принципиальность и личную ответственность каждого за художественную ценность выпускаемой книги, тогда, по-моему, можно было бы считать, что съезд выполнил главную свою задачу.

У меня, представителя, как у нас говорят, «национальной» литературы, разумеется, есть пожелания писательскому съезду в отношении литератур народов СССР.

В последнее время поднят разговор о «чуде» ускоренного роста молодых литератур Советской страны. Несмотря на отдельные неточности в конкретном анализе литератур, эта особенность их развития подмечена правильно. Это факт: наши молодые литературы двигались ускоренно – об этом свидетельствует их качественный и количественный рост. Но мне, представителю, пожалуй, одной из самых молодых и самых малых литератур, адыгейской литературы, прошедшему к тому же все этапы такого ускоренного роста – от ее истоков до сегодняшних дней, может быть, особенно отчетливо видны и издержки на этом пути. Ведь жизнь во всех наших национальных областях и республиках чудесно быстро развивается. И не надо закрывать глаза на то, что местные писатели во многом отстают от велений времени или просто творчески не осиливают всего многообразия жизни возрожденных народов. А критики и издательства и здесь часто довольствуются малым, предъявляя к таким литературам заниженные требования. Желательно и даже необходимо еще большее «ускорение»… И мы надеемся, что съезд обратит особое внимание на мероприятия, способствующие росту, творческому возмужанию кадров молодых литератур народов СССР.

г. Майкоп

Вера КЕТЛИНСКАЯ

Начинаю «с конца».

Из всех традиций русской советской литературы ближе всего и важнее всего традиция активности писателя, его гражданской совести и непримиримости, страстного вмешательства в жизнь общества и в духовное развитие народа, с тем, чтобы и жизнь и люди становились лучше, чище, целеустремленней. Традиция эта сложилась в русской литературе еще со времен Радищева и дала мировой культуре больших художников. В советской литературе эту традицию высоко поднял Маяковский, она стала высшей потребностью для писателей в годы Великой Отечественной войны… Мы много говорим о необходимости активного вмешательства писателя в жизнь, но в повседневной практике такое вмешательство часто вызывает явное и неявное противодействие, а критика в своих оценках нередко обходит или сглаживает острые углы. «Беспокоит»? Но литература и должна беспокоить, волновать, будить мысль, иначе это будет сладенькая, благополучненькая беллетристика для чтения на ночь в качестве снотворного или же нечто аморфное, далекое от жизни и раздумий людей, шутовское. Создавать то или другое одинаково бессмысленно.

Литература и искусство всегда развиваются вместе с жизнью и откликаются на новые потребности общества. Поэтому мне не кажется, что господство радио, кино и телевидения вносит какие-то кардинальные перемены, – скорее можно говорить о том, что это господство намного расширяет аудиторию, завоевывает для художественного творчества новые «сферы влияния». Тем более не верю в то, что век ядерной физики и кибернетики может «отменить» литературу и искусство. По моим наблюдениям, сами физики, математики и вообще ученые наиболее тонких и сложных направлений в науке являются одновременно и наиболее тонкими и горячими ценителями поэзии, музыки, живописи. С юности мне запомнились где-то прочитанные слова Ференца Листа, что поэзия существует потому лишь, что находит свою вечную правду в прекраснейших побуждениях человеческого сердца. А человеческое сердце, к счастью, всегда будет оставаться человеческим сердцем, его не заменят даже самые безупречные кибернетические машины.

Начинающим писателем мне удалось присутствовать на Первом съезде писателей, – вместе с Е. Воробьевым и Е. Рябчиковым мы вели репортаж из зала съезда для «Комсомольской правды». Да, событие это было большое, не только всесоюзное, но и международное. Я хорошо помню бурлящий Колонный зал, обширные фойе и лестницы Дома Союзов, где в дни съезда можно было услышать, кажется, все языки мира. А вокруг. Дома Союзов с утра и до ночи теснились толпы читателей, жаждущих увидеть, узнать в лицо тех, кого до сих пор знали лишь по книгам. Съезд не только впервые собрал, объединил всех советских писателей, он был еще широкой демонстрацией талантов и мнений. У нас, начинающих, хватало юношеского задора и духа отрицания по отношению к «старикам», но все это мы оставили за порогом, так интересно и радостно было увидеть всех известных писателей, услышать, что они думают, следить за их спорами, а споры на съезде были – выявлялись разные точки зрения, разные характеры и пристрастия. Да и может ли быть иначе, когда встречается столько различных творческих индивидуальностей?! Единство политической платформы и понимания главных задач советской литературы не исключает, а предполагает разные точки зрения и пылкие споры, рожденные практикой творчества.

Глубоко убеждена в том, что съезды творческих работников не могут проходить без творческих споров, без столкновений взглядов, точно так же, как нельзя себе представить без этого симпозиумы ученых. Однако у нас еще не перевелись любители парадности и благонравия, которые больше всего хотят, чтобы на съезде были «тишь да гладь, божья благодать». Как все фальшивое, это приносит вред литературному делу, так как разногласия загоняются вглубь и становятся достоянием литературных кулуаров, где неизбежно мельчают…