От Пушкина до Франка. Новые книги по истории русской философии

В отличие от русской литературы конца XIX — начала ХХ века, философия этого периода исследована, как известно, значительно хуже. В советский период она изучалась скудно и односторонне, почти не преподавалась даже на философских факультетах. Недолгий перестроечный всплеск интереса к ней сменился постепенным охлаждением. То, что прежде вызывало наибольший интерес, — критика социализма и большевизма, размышления о роли интеллигенции и т. д. — быстро теряло актуальность. Сказалось и общее охлаждение к философии в 1990-е, и то, что наиболее профессионально востребованная часть философского сообщества продолжала заниматься западной философией.

Исследования по русской философии, разумеется, не останавливались. Наряду с отдельными сборниками продолжается научное издание текстов русских философов (в 1990-е — в «Философском наследии», с 2000-х — в «Российских Пропилеях»), а также посвященных им материалов (в «Русском пути» и «Российских Пропилеях»).

Ниже пойдет речь о наиболее заметных новинках, которые вышли в двух сериях, специализирующихся на издании книг по русской философии. Это выпущенная в «Российских Пропилеях» книга И. Роднянской и Р. Гальцевой «К портретам русских мыслителей»¹ и пять сборников новой серии «Философия России первой половины ХХ века»². Учитывая то, что отклик пишется для литературоведческого журнала, акцент будет сделан на историко-литературной составляющей этих изданий.

Роднянская — Гальцева: русская мысль между литературой и философией

Книга двух авторов, составленная из разножанровых статей, написанных, к тому же, в разные десятилетия, — это может озадачить любого рецензента.

Опасения, однако, напрасны. Разнобоя между стилями Роднянской и Гальцевой совершенно не чувствуется. Что до хронологического разрыва между статьями — а это период с начала 1970-х до конца 2000-х, — то он придает книге дополнительное измерение. Перед читателем возникает не только история русской мысли, но и история обращения к ней позднесоветских гуманитариев на волне неформальных «оттепельных» дискуссий.

В сборнике представлена русская философия эпохи модерна. Условно — Соловьев и последующая плеяда: Бердяев, Булгаков, Шестов, Франк, Федотов, Лосский.

Значительное место отведено и философским идеям нескольких выдающихся писателей — которые, по мысли авторов, принадлежат «к мыслителям не в меньшей мере, чем собственно философы» (с. 4).

Первым в этом ряду стоит Пушкин. Философским взглядам поэта посвящена статья Гальцевой «Пушкин и философия: на подступах к теме». Признаюсь, когда-то именно знакомство с этой статьей стало для меня одним из стимулов для более пристального изучения философских взглядов Пушкина. И до сих пор считаю ее одним из самых обобщающих и емких исследований по этой теме. В ней не только собраны все основные свидетельства интереса поэта к философии, но и изложены in nuce его эстетические взгляды.

К сожалению, остается справедливым и утверждение Гальцевой, что никто из исследователей не брался до сих пор за философию Пушкина (с. 9)³. (Категоричность, с которой оно сделано, даже вызвала недоумение одного из рецензентов, заметивших, что таких исследований «отнюдь не мало».)⁴ Несмотря на то, что в работах, трактующих «философию Пушкина», недостатка нет (точнее, в тех, где авторы «вчитывают» в Пушкина собственные философские мысли), за изучение взглядов поэта в философском контексте 1810-1830-х годов почти никто серьезно не брался. Например, того, как этот контекст через отдельные понятия — гения, вдохновения, вкуса и т. д. — оказывал влияние на поэта. Если, скажем, в зарубежных исследованиях о «философии Шекспира» уже с 1930-х начинается поворот к анализу философского контекста шекспировской эпохи (а с конца 1980-х под влиянием «нового историзма» он становится преобладающим), то в пушкиноведческих исследованиях такой поворот едва начат⁵.

Вторым в ряду литераторов, отнесенных к мыслителям, идет Достоевский. Под рубрикой «Федор Достоевский» авторы переиздали свой очерк «О личности Достоевского (по поводу романа-исследования Б. И. Бурсова)». Очерк представляет, правда, больше библиографический интерес: роман Бурсова «Личность Достоевского» (1969), когда-то заметный, успел изрядно забыться. Впрочем, соблазн покопаться в «темных сторонах» психики писателя владел не одним Бурсовым⁶ — он будет всегда преследовать литературоведов; так что критика подобного подхода у Роднянской и Гальцевой не потеряла актуальности. Равно как и их замечание о наличии у Достоевского своего «понятийного аппарата» (с. 44). Как и в случае с Пушкиным, философская лексика Достоевского и ее связь с философскими идеями, современными писателю, до сих пор мало исследована.

Философским взглядам Достоевского посвящена и другая статья сборника — «Владимир Соловьев и Ф. М. Достоевский в умственном кругу русских консерваторов XIX века»⁷.

1. Гальцева Р. А., Роднянская И. Б. К портретам русских мыслителей. М.: Петроглиф; Патриаршее подворье храма-домового мц. Татианы при МГУ, 2012 (Российские Пропилеи).[↩]
2. Петр Алексеевич Кропоткин / Под ред. И. И. Блауберг. М.: РОССПЭН, 2012; Василий Васильевич Розанов / Под ред. А. Н. Николюкина. М.: РОССПЭН, 2012; Федор Августович Степун / Под ред. В. К. Кантора. М.: РОССПЭН, 2012; Петр Бернгардович Струве / Под ред. О. А. Жуковой и В. К. Кантора. М.: РОССПЭН, 2012; Семен Людвигович Франк / Под ред. В. Н. Поруса. М.: РОССПЭН, 2012.[↩]
3. Гальцева делает оговорку: «Автором статьи (точнее, книги. — Е. А.) «Пушкин и психология творчества» (Прага, 1937) Г. Я. Трошиным было объявлено о выходе его очерка «Пушкин и философия», однако обнаружить следы интригующей работы не удалось» (с. 9). Следы этого очерка обнаруживаются в недавно выпущенном А. Ермичевым ценном каталоге (Ермичев А. А. Философское содержание журналов русского зарубежья (1918-1939 гг.). СПб.: Вестник, 2012). Очерк «Пушкин и философия» был опубликован в пражском журнале «Русская школа» (1937, № 4); ознакомиться с ним мне пока не удалось.[↩]
4. Доброхотов А. Вигилии в дремлющем Третьем Риме // Новый мир. 2013. № 1. [↩]
5. Прежде всего, в работах Н. Мазур и Д. Хитровой, появившихся уже после статьи Гальцевой. См.: Мазур Н. H. Пушкин и «московские юноши»: вокруг проблемы гения // Пушкинская конференция в Стэнфорде, 1999: Материалы и исследования / Под ред. Д. М. Бетеа, А. Л. Осповата, Н. Г. Охотина и др. М.: ОГИ, 2001; Мазур Н. Н. «Брожу ли я вдоль улиц шумных…» и стоическая философия смерти // Стих, язык, поэзия. Памяти М. Л. Гаспарова. М.: РГГУ, 2006; Хитрова Д. Литературная позиция Баратынского и эстетические споры конца 1820-х гг. // Пушкинские чтения в Тарту 3: Материалы международной научной конференции, посвященной 220-летитию В. А. Жуковского и 200-летию Ф. И. Тютчева / Ред. Л. Киселева. Тарту: Tartu Ulikooli Kirjastus, 2004; Хитрова Д. Стихотворение Пушкина «Рифма, звучная подруга…»: генеалогия и семантика лирического нарратива // Новое литературное обозрение. № 95. 2009. [↩]
6. Достаточно вспомнить более позднее исследование: Пекуровская А. Страсти по Достоевскому: Механизмы желаний сочинителя. М.: НЛО, 2004. [↩]
7. Эта статья, вышедшая в 1982 году, была достаточно провокативной для того времени (см. об этом: Латынина А. Дар веры и дар философского вопрошания // Знамя. 2012. № 10). Вообще, жаль, что статьи — особенно 1970-1980-х — не снабжены примечаниями, излагающими обстоятельства их публикации.[↩]