О пользе одержимости, или Дело прежде всего. Екатерина Гениева

— Я могу поговорить с Екатериной Юрьевной?

— Звоните на следующей неделе. Она в Ижевске — на библиотечной конференции. Вернется в четверг, но в пятницу улетает в Лондон — на книжную ярмарку.

— Так я позвоню в середине следующей недели?

— Со вторника она сначала в Милане — сессия ИФЛА, а в понедельник летит буквально на два дня в Тюмень…

Мне — при том, что дружим мы по крайней мере лет сорок, — везет ничуть не больше. Я: «Приезжайте вечером. Попьем чайку, давно не виделись». Она: «С удовольствием, только лучше бы после Пасхи. (Телефонный разговор происходит в феврале.) До конца апреля меня и в Москве-то не будет. Весь март и апрель сплошь разъезды. У меня отчетливо (ее любимое слово) ни одного свободного дня».

Не до «чайка». Не до друзей. Да и не до собственной семьи тоже. Про мужа, добрейшего и надежнейшего, говорит: «Я за ним, как за каменной стеной». Так оно и есть, но в ее устах это скорее фигура речи: каменная стена ей не нужна. Да и не удержит ее никакая каменная стена. До поры до времени.

Свою ответственность перед родными и близкими загруженная делами Екатерина Гениева (привычнее, естественнее — Катя, даже подчиненные — за глаза, конечно, — только так ее и называли), однако, сознавала. В крохотной красной книжечке с золотым обрезом — подробный перечень не только деловых встреч и «домашних заданий», но и памятных дат членов семьи и друзей. Моих детей, давно уже выросших, она неукоснительно, без подсказки фейсбука, поздравляла из любой точки земного шара, как если б они были годовалыми. Соблюдались семейные праздники свято и отмечались на широкую ногу. Стол ломился (И когда успевает?), подарки под Новый год под елкой не умещались. И не формальные (лишь бы подарить), а с тщанием и любовью выбранные, чтобы непременно доставить удовольствие.

И не только одариваемому, но и себе, дарительнице. Катя любила делать подарки — гораздо больше, чем их получать. И ее подарок — это вовсе не обязательно флакон духов, сумка, авторучка или красивая тарелка на стену. Это могло быть приглашение принять участие в заграничной поездке, вовлечение в интересный проект — библиотечный, книжный, благотворительный. Из ее кабинета в Библиотеке иностранной литературы почти все посетители выходили окрыленными. Окрылены были многие — вот только «взлетали» потом не все. И не «взлетевшие» выражали недовольство, жаловались: не надо было обещать. Но ведь, пообещав, Екатерина Гениева искренне верила в осуществление своих грандиозных планов, «сюжетов», как она их называла: «Интересный сюжет» или «Что-то этот сюжет мне не нравится». Многие, очень многие «сюжеты» она реализовала, но немало было и таких, которые таяли на глазах, куда-то пропадали, забывались. Когда планов и замыслов бессчетное количество, выживают «отчетливо» не все.

Катя была человеком многообразных и незаурядных способностей. Она отменно — живо, остроумно, увлеченно — выступала, причем одинаково хорошо почти на любую тему, от лермонтовского юбилея до библиотечных фондов и проблем реституции. И одинаково свободно — на двух языках. Когда держала речь перед иностранной аудиторией или когда иностранный гость обращался к аудитории отечественной, нередко от услуг переводчика, тем более нерадивого, отказывалась и переводила сама, гостя — на русский, себя — на английский и себя же — с английского обратно на русский. Удовольствие от ее King’s English получали и гость, и зал, и — еще большее — она сама.

Так же живо, увлеченно и писала. Ее рецензии, статьи (скорее — эссе, очерки) — вызов схоластике, многословию, псевдоучености. На страницах ее небольших эмоциональных предисловий ее любимый писатель (за нелюбимых не бралась) всегда был прежде всего человеком. «Человеческое, слишком человеческое» Джейн Остин, Диккенса, Теккерея, Вирджинии Вулф, Грэма Грина теснило, перекрывало их литературно-историческое значение.

Была фантастически, неправдоподобно активна, деятельна. Розанов писал, что к старости все становится ненужно. Ей же, и когда она была уже в возрасте, нужно было решительно все — от этого Катя, может, и казалась моложе своих лет. Бывали годы, когда она одновременно ухитрялась руководить и Библиотекой иностранной литературы (в подчинении полтысячи человек), и Фондом Сороса (еще сто с лишним). И была вице-президентом Международной федерации библиотек, и членом комиссии РФ по делам ЮНЕСКО, и президентом Российского совета по культуре и искусству, входила в десятки попечительских, наблюдательных и экспертных советов и редакционных коллегий, где неизменно играла ключевую роль. Последнее время входила в совет партии «Гражданская платформа», активно сотрудничала (не активно не умела) с фондом Егора Гайдара, возглавляла издательство при ВГБИЛ «Книжный центр Рудомино». А еще писала — в том числе и для нашего журнала «Иностранная литература». С нашей «Иностранкой» ее связывали десятки лет тесного сотрудничества. В 1989 году в двенадцати номерах подряд Катя публиковала пространные комментарии к двенадцати эпизодам «Улисса»: перевод культового романа Джойса печатался тогда полностью в России впервые. А еще занималась наукой — защищала докторскую. И при этом безостановочно колесила по стране и миру; perpetuum mobile — это про нее.

И, говорят, все успевала. Все не успевает никто, даже Катя Гениева. Но она умела то, что умеют немногие, — выстраивать дела по ранжиру важности, актуальности. Планы строила на месяцы (а то и на годы) вперед. Старалась для всего найти время, которого при таком объеме дел катастрофически не хватало. Никакой катастрофы, впрочем, Катя в этой нехватке не усматривала. Катастрофа была бы, если б времени, наоборот, хватало, если б темп пришлось, не дай Бог, снизить. Лишись она работы, во что верится с трудом, она, натура ненасытно деятельная, и дома нашла бы, чем заняться, но такой участи не пожелал бы ей никто из близко ее знавших — я, во всяком случае. Трудно себе представить Катю, прилегшую среди дня с книжкой или часами загорающую на пляже. Если она и выходила на пляж, или шла (нет, метеором проносилась) по магазинам, или сидела в ресторане, то в кармане у нее надрывался мобильник («Я вам перезвоню!»), а рядом находился сотрудник, коллега или деловой партнер, с которым «в режиме реального времени» обсуждались насущные дела. Случалось, сотруднику приходилось, если конференция проходила на морском курорте, вставать в семь утра и участвовать с Гениевой в совместном заплыве: ЦУ сотрудник получал в морской волне. В ее «ценных указаниях» никогда не было руководящего: «вы должны»;