О переводах и переводчиках. Серия «Мастера художественного перевода»

В Советском Союзе поэт был больше, чем поэт, и переводчик — больше, чем переводчик. По переводам учились русскому языку — настоящему, не официозному, и литературе. Именно переводы «иностранного» становились «пиршеством духа»: с «зарубежным» были связаны откровения о нас самих и открытия других миров. Когда стали читать в оригинале и могли сравнивать, переводы подчас так и оставались в памяти. Первична была Рита Райт-Ковалева, потом — Сэлинджер. «Хорошо ловится рыбка-бананка» и «A perfect day for bananafish» существовали в разных языковых сферах. Англичане шутили, что Честертон в переводе Натальи Трауберг гораздо интереснее, чем в подлиннике. В переводе Норы Галь заметно выиграл Драйзер. Советская переводная литература нередко становилась лучшей отечественной прозой. Владимир Муравьев не скрывал: «Хочется, чтобы шедевры английской прозы стали шедеврами русской литературы на уровне Чехова или Бунина» [Муравьев 2012: 463]. И мастера достигали этого.

Сейчас, когда мы имеем моря массового перевода, книги этой серии снова выделяются качеством. В них — вдохновенные творческие переводы. Предельная собранность и отрешенность в каждом из рассказов. Полное подчинение и полная свобода перевода, когда он — и смиренное ремесло, и величайшее искусство. Тексты предельно сложны в том плане, что они требуют опыта — жизненного и профессионального, любви к художественной литературе и взыскательности вкуса, честности творческой работы и чувства ответственности, тончайшего вслушивания, сомнений и (само)проверок.

В «Центре книги Рудомино» вышло 12 книг [Под знаком... 2018; «Чернильной...» 2018; Триста… 2017; Лучшее... 2017; «Лысая…» 2016; На полном... 2016; Посвящается... 2015; Встречные… 2015; Кортасар 2012; Вылазка... 2012; Апрель... 2012; Зарубежные... 2011].

Об инициаторах не сказано (Юрий Германович Фридштейн в личной переписке указал, что это была Алла Георгиевна Николаевская). Серию в 2011 году открыла Екатерина Юрьевна Гениева (1946—2015). В первой книге она представила Владимира Александровича Харитонова (1940—2010), переводы которого сразу задали высочайшую планку, поделилась воспоминаниями о нем: «Когда мы знали, что он собирается о чем-то говорить, то еще до того, как он произносил первое слово, мы не сомневались, что это будет блестяще, остроумно, неизбито, короче, по-харитоновски» [Гениева 2011: 5]. Аналогичная острота ума и виртуозное владение словом, как это ни странно звучит, — у всех мастеров серии.

Второе предисловие, посвященное В. Харитонову, — «Благородство, музыкальность, артистизм» Виктора Голышева. Он углубился в разговор о принципах перевода, в частности, отметил, что Харитонов выступал за «полное филологическое освоение оригинала»: переводчик «должен быть способен написать предисловие и дать, если надо, исчерпывающие комментарии к книге. А значит, надо освоиться и в эпохе, и на местности, и, желательно, со всем корпусом произведений автора» [Голышев 2011: 6]. И снова — это подход не только Харитонова, но каждого из переводчиков.

Работы Харитонова воспринимаются как безупречные. Юрий Архипов в послесловии «Драгоценные нити» рассказал, как на его глазах Алексей Зверев, работавший тогда в «Вопросах литературы», «отчитывал за порыв неофитского ригоризма юную практикантку, посягнувшую на Володины архаические красоты: «Что вы, что вы, голубушка, Харитонова нельзя трогать — у него стиль!»» [Архипов 2011: 506].

В том, что В. Харитонов — «переводчик от Бога, чудо-редактор, въедливый комментатор» [Архипов 2011: 506], с Архиповым, думаю, согласятся все. На его счету многократно переиздававшийся роман «Герцог» нобелевского лауреата Сола Беллоу, роман Грэма Грина «Меня создала Англия», произведения Владимира Набокова (в книге серии — «Условные знаки»), Томаса Вулфа («Портрет Баскома Хока»), Фрэнсиса Скотта Фицджеральда («Ледяной дворец»), Уильяма Сарояна («Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто»), Юджина О’Нила («Косматая обезьяна»), Ивлина Во («Испытание Гилберта Пинфолда»), Мюриэл Спарк («Птичка-«уходи»»), Виктора Содена Притчетта («Фантазеры»), Джона Кольера («Правильный шаг») и других.

Следующая книга была подготовлена к 100-летию со дня рождения Норы Галь (1912—1991). Биография помогает представить и человека, и советский строй, вопреки, а не благодаря которому творили эти мастера. В 1929 году, окончив школу, Нора Галь подала документы в институт — «но рабоче-крестьянскому государству дети интеллигенции были не ко двору…» [Кузьмина, Кузьмин 2012: 6]. Через 4 года и с 17-й попытки ее приняли в Редакционно-издательский институт (после реорганизации он влился в Московский педагогический). Второкурсницей опубликовала в журнале «Молодая гвардия» «Повесть о друзьях», и несколькими номерами позже повесть была разгромлена — за «интеллигентщину». О писательском будущем пришлось забыть.

Весной 1941 года Нора Галь защитила диссертацию об Артюре Рембо. Как критик и литературовед начала выступать с 1936 года. На дебютную статью в «Интернациональной литературе» о бельгийском мэтре Франце Элленсе отозвался сам автор — письмом в редакцию: «Я хотел бы, чтобы Вы передали автору этого этюда Н. Галь, как я ей благодарен за то, что она сумела так ясно и так четко выделить три основные идеи и, если хотите, три темы моих книг…» [Кузьмина, Кузьмин 2012: 7].

Нора Галь переписала старые неудобочитаемые романы Дюма и Герберта Уэллса, работала над нелюбимым и неблизким Драйзером. За три дня перевела «Маленького принца» — публикацию пришлось пробивать: «буржуазного абстрактного гуманизма» боялись. Когда в 1959 году книга вышла, Нора Галь стала признанным мастером, могла выбирать работу по душе и «по руке» [Кузьмина, Кузьмин 2012: 8].