Николай Каллиникович. Заседание, посвященное 90-летию Н. К. Гудзия

В зале Литературного музея – писатели, литературоведы, критики, ученики замечательного исследователя и знатока русской литературы, начиная с древнерусской письменности и кончая творчеством Льва Толстого.

Вечер открыла Е. Михайлова, заведующая отделом научной пропаганды Литмузея. Охарактеризовав деятельность Н. К. Гудзия, русского и украинского историка литературы, профессора Московского университета, действительного члена Академии наук УССР, она сказала об откликах, полученных музеем в связи с предстоящим заседанием. Среди них – письмо академика Д. С. Лихачева, в котором говорится:

– Я убежден, что литературовед должен быть не только исследователем, но и человеком большой этической культуры. Литература, а особенно такая, как древнерусская в как творчество Льва Толстого, имеет дело с нравственными проблемами в первую очередь. Нельзя писать о литературе, не затрагивая этические проблемы, а на это нужно иметь право. Право это дается собственной «этической индивидуальностью». Николай Каллиникович был человеком редкостной, поражающей искренности, непосредственности, какой-то, я бы даже сказал, «детскости души». Проблема «хорошего человека» была для него основной и в жизни, и в изучаемой им литературе. «А хороший ли он человек?» – спрашивал он всегда о всяком, с кем впервые сталкивался. Мало его знающим людям этот его вопрос мот бы показаться наивным, но на самом деле он был мудрым вопросом, ибо в наше время этот вопрос действительно основной. Он основной именно в науке. Нельзя быть хорошим ученым, будучи плохим человеком. И Николай Каллиникович был хорошим ученым еще и потому, что был милым, искренним, честным человеком. Его суждениям можно было верить.

В. Лакшин рассказал об университетском толстовском семинаре 50-х годов.

– Думая о заслугах Гудзия-ученого, я вспоминаю слова Чехова: «Вообще говоря, на Руси страшная бедность по части фактов и страшное богатство всякого рода рассуждений…» В 20 – 30-е годы, когда Гудзий окончательно сформировался как ученый, казалось, пришел конец старой «крохоборской», «фактографической» академической науке, и все радовались простору, какой возник, с надеждами на новую методологию. Тогда родились десятки привлекательнейших теорий, от теорий ОПОЯЗа до социологии, получившей вскоре эпитет «вульгарной», которые подкупающе просто объясняли все явления литературы. Телеологически «объяснять», то есть затискивать в схему жесткой «концепции», стало одно время необходимым знаком учености. Поэтому такие книги, как «История древнерусской литературы» Гудзия, могли казаться простодушными. Никакой всеохватывающей концепции. Одни имена, сюжеты, факты. Но в этом простодушии была своя сила, отсутствие всякой тени фанфаронства и мудрость твердого знания. Такое же твердое, неоспоримое, конкретное знание – в книге об Л.