Николай Анциферов. «Такова наша жизнь в письмах»: Письма родным и друзьям (1900–1950-е гг.) / Отв. ред.-сост., автор предисл. Д. Московская. М.: НЛО, 2020. 640 с.

Выпуск этой книги уже признан весьма значительным научным событием последнего десятилетия. Конечно, вниманием исследователей не был и раньше обделен историк и литературовед Николай Павлович Анциферов, однако его эпистолярное наследие издано впервые.

Родился он в 1891 году. Отец — выпускник Земледельческого института, был инспектором Уманского сельскохозяйственного училища, дослужился до чина действительного статского советника. Вскоре после рождения сына получил должность директора Никитского ботанического сада, и семья поселилась в Крыму.

Отец умер в 1897 году, и семья уехала из Крыма. Никитский ботанический сад остался для Анциферова территорией детства. Туда он возвращался каждые десять лет — в годовщину отцовской смерти.

Экстерном окончив гимназию в 1909 году, он поступил на историко-филологический факультет Санкт-Петербургского университета. Выбрал семинарий И. Гревса, одного из создателей и теоретиков экскурсионного метода преподавания истории. Профессор относился к студентам по-отечески, почему и ученики именовали его padre.

Женился студент в 1914 году на Т. Оберучевой, слушательнице Высших женских курсов. Влюблен в нее был еще с гимназической поры. Не прошло и пяти месяцев, как началась мировая война, однако на его планы это не влияло: ранее освобожден от службы — больное сердце.

Осенью 1914 года Анциферов вступил в Петроградское религиозно-философское общество. Жена последовала его примеру: единомышленники.

Диплом Анциферов получил в 1915 году. Был оставлен при кафедре всеобщей истории для подготовки к магистерскому экзамену и защите диссертации.

Научную работу Анциферов совмещал с преподаванием, вел занятия в средних учебных заведениях. Его, как и большинство интеллектуалов, не опечалило падение самодержавия, к Временному правительству и советскому режиму он тоже скептически относился, из университета же был уволен в 1919 году — дворянин.

Гражданскую войну он воспринял и как личную трагедию: в 1919 году умерли дети — четырехлетняя дочь и недавно родившийся сын. Анциферов преподавал в средней школе, интернате для беспризорных, Педагогическом институте, брался за любую работу, дававшую хотя бы мизерный паек, иначе не выжил бы и не спас жену — от голода и холода буквально вымирали петроградские интеллектуалы.

С началом так называемой новой экономической политики ситуация изменилась. Гревс добился реализации своего давнего проекта — был создан Петроградский научно-исследовательский экскурсионный институт, и там нашлась должность Анциферову.

Однако трех лет не минуло, и это учреждение ликвидировали ретивые администраторы — в порядке реорганизации. Анциферов же был принят в Центральное бюро краеведения, читал лекции в Институте истории искусств.

Печатался Анциферов часто, некоторые статьи выходили отдельными изданиями. В 1922 году опубликована его первая монография — «Душа Петербурга». Книга строилась в соответствии с принципом методического объединения материалов экскурсий по имперской столице. Память о ней, уходящей, по мнению автора, в историю, он и пытался сохранить.

Критики, имитировавшие советскую ортодоксальность, сочли заглавие монографии противоречащим материалистической философии. Зато читатели приняли книгу восторженно. Еще оставалась важным фактором прибыль от продажи тиража, потому и монографии Анциферова издавались ежегодно: «Петербург Достоевского», «Быль и миф Петербурга».

Жена была помощницей Анциферова. Вместе они составили изданный в 1924 году сборник относящихся к доисторической эпохе фрагментов художественных произведений — «Каменный век».

Однако в 1925 году Анциферов был арестован. Инкриминировалось ему недонесение о якобы действовавшей в Ленинграде контрреволюционной организации. Приговор — трехлетняя ссылка в Омск.

Аресты подобного рода — обыденность предвоенной эпохи. Статьей 57 действовавшего тогда УК РСФСР в редакции 1922 года предусматривалось, что «контрреволюционным» надлежит признать «всякое действие, направленное на свержение завоеванной пролетарской революцией власти рабоче-
крестьянских Советов…» [Всероссийский… 1922].

Как трактовать формулировку «направленное на» — не пояснялось. Что и подразумевало неограниченный произвол следователей. Ну а деятельность их оценивалась по количеству переданных в суд материалов псевдорасследований.

Стараниями влиятельных заступников Анциферов был освобожден через два месяца. В 1926 году вышла его монография «Пути изучения города как социального организма: Опыт комплексного подхода».

Убеждения да и круг друзей Анциферов не менял. Потому весной 1929 года опять арестован — как участник религиозно-философского кружка «Воскресение», объявленного контрреволюционной организацией.

Приговор — трехлетний срок заключения в исправительно-трудовых лагерях. Опять за Анциферова хлопотали знакомые, ссылались на его научный авторитет, необходимость заботы о престарелой матери, больной туберкулезом жене, детях – восьмилетнем Сергее и пятилетней Татьяне.

Хлопоты не помогли. Осужденный был этапирован в Соловецкий лагерь особого назначения и перед этапом последний раз увидел жену. Она умерла осенью 1929 года. Ее сына и дочь спасла от детского дома сестра — А. Оберучева. По сути, заменила им мать.

В лагере Анциферов был опять арестован. Этапировали его в Ленинград, обвинение — все та же контрреволюционная деятельность. Лагерный срок увеличился, и осужденного снова отправили на Соловки.

Там он был вновь арестован и опять этапирован в Ленинград для следствия. На этот раз — по так называемому Академическому делу.

Арестовали и осудили в итоге более ста пятидесяти ученых, среди них — академики С. Платонов и Е. Тарле. Речь шла о вымышленном следователями «Всенародном союзе борьбы за возрождение свободной России». На исходе 1980-х годов не обошлось без традиционных попыток утвердить в качестве причин, обусловивших и эту фальсификацию, интриги доносчиков из академической среды, а также оплошности некоторых подследственных, от страха оговоривших и себя, и коллег. Однако в итоге было доказано, что следствие началось по распоряжению ЦК партии, там оно и планировалось, и контролировалось.

Новый лагерный срок Анциферова — пять лет. Осужденный был этапирован в Беломорско-Балтийский лагерь. Но осенью 1933 года вновь освобожден. Вместе с ним досрочно освободили и несколько других фигурантов так называемого Академического дела, в частности Тарле, отбывавшего ссылку, а вот Платонов до освобождения не дожил.

Аресты и освобождение ученых обусловливались только соображениями целесообразности. Некогда проявлявшую строптивость Академию наук полностью удалось подчинить волеизъявлениям партийных инстанций, а для решения научных задач требовались специалисты.

Весной 1933 года умерла мать Анциферова. Держаться подальше от Ленинграда посоветовали ему друзья, и он спешно переехал в Москву, где сотрудничал с музеями: историков-краеведов его уровня было крайне мало.

Там, в Москве, встретил С. Горелину, тоже историка, с которой познакомился на двенадцать лет раньше. Осенью 1934 года она стала его женой.

В 1937 году Анциферов вновь арестован. Участь многих: интенсифицировалась кампания массовых арестов, ну а некогда осужденных в соответствии с так называемой контрреволюционной статьей полагалось, как тогда говорили следователи, дожимать.

Новый приговор — восьмилетний срок. Осужденного этапировали в Байкало-Амурский лагерь, однако на исходе 1939 года освободили, и торжество справедливости тут опять ни при чем: вновь сменилось руководство НКВД СССР, на прежнее традиционно возлагалась ответственность за так называемые перегибы, а пресловутое восстановление социалистической законности эмблематизировалось освобождением нескольких категорий арестантов, как тогда говорили, «по пересмотру дел».

Анциферов опять стал москвичом, даже и штатным сотрудником Государственного литературного музея. Сын учился в Ленинградском театральном институте, дочь заканчивала школу.

Затем — война. Сын умер в блокадном Ленинграде: истощение, обострившийся туберкулез. О дочери у отца тогда сведений не было. Позже узнал, что внук — М. Анциферов — выжил.

Дочь уцелела. Анциферову сообщили, что ее, оставшую­ся на оккупированной территории, угнали в Германию. После войны уехала в США. Опыт подсказывал, чем грозит возвращение.

Анциферов же в период войны работал по-прежнему. Стараниями авторитетных друзей-ученых был принят в Союз писателей, что и давало возможность музейному сотруднику прокормить себя и болевшую жену. Летом 1944 года защитил в Институте мировой литературы Академии наук кандидатскую диссертацию — «Проблемы урбанизма в русской художественной литературе».

До второй половины 1950-х годов ничего больше друзья не могли для него сделать. Потом к нему приезжали иностранные ученые, писатели, искали его книги, уцелевшие экземпляры вывозили за границу. Но о переизданиях или же изданиях новых работ еще не было речи: автор осужден неоднократно, и оставалось неясным, оправдан ли окончательно.

Умер Анциферов в 1958 году. Причина — обострение давней болезни сердца. Еще успел наладить переписку с дочерью, по-прежнему много работал, но так и не завершил книгу мемуаров.

В СССР о нем словно бы забыли. Разумеется, специалисты использовали его публикации, но масштабного изучения не было. Лишь на исходе 1980-х годов наследие Анциферова стали издавать.

Рецензируемая книга, бесспорно, ценнейший вклад в изу­чение наследия выдающегося ученого. Среди его адресатов, друзей, знакомых — М. Бахтин, В. Вернадский, Н. Гейнике, М. Лозинский, А. Мейер, Ю. Оксман, К. Паустовский, Б. Томашевский, К. Чуковский, Б. Эйхенбаум, М. Юдина и многие другие представители интеллектуальной элиты досоветской и советской эпох.

В аспекте же характеристики самого Анциферова весьма интересны его лагерные письма. Это своего рода портрет ученого, не сломленного судьбой — в отличие от многих современников.

Издание, подготовленное в ИМЛИ РАН, текстологически корректно, книга снабжена удобным научно-справочным аппаратом. Некоторые комментарии к персоналиям, а также обстоятельствам арестов стоило бы расширить и конкретизировать — применительно к политическому контексту эпохи. Однако работа уже сделана, причем большая, а перечисление улучшений и дополнений соотносимо с возможными переизданиями.