Не должно быть монолога

Прежде чем изложить свои размышления по поводу предложенной «Вопросами литературы» темы, хотелось бы определить понимание ее предмета и рамок. Редакция журнала систематически обращается к обсуждению актуальных вопросов изучения истории русской литературы, и анализ содержания статей, посвященных этой проблеме с 1987 года (N 9), мог бы стать содержанием особого исследования как цикл, представляющий своеобразный срез современного литературоведения в его эволюции и исканиях.

Естественно, что изучение истории русской литературы имеет много аспектов, которые обозначились в опубликованных дискуссионных материалах, и некоторые из них (соотношение литературоведческого и культурологического подходов к истории литературы, правомерность «обратного историзма» в изучении историко-литературных явлений и др.) можно было бы обсудить особо. Движением к конкретизации проблемы является ее локализация во втором номере «Вопросов литературы» за 1997 год: «Каким должен быть курс истории литературы?» Однако между смыслом вопроса и содержанием большинства статей, отвечающих на него, есть очевидное расхождение, так как вопрос ориентирует на учебную прагматику, а в статьях основное внимание уделяется тому, какой должна быть история литературы вообще. Конечно, между теорией литературного процесса, академической историей литературы и вузовским ее преподаванием существует прямая связь, но все-таки у курса русской литературы есть свои специфические теоретические и прагматические проблемы, на что правомерно обратили внимание Ю. Манн, С. Кормилов, К. Исупов. С учетом задач курса истории литературы хотелось бы продолжить обсуждение предложенной темы, так как в практике его преподавания особенно остро ощущается теоретический и методологический «плюрализм» современного литературоведения.

Следует сделать еще одну оговорку: в императивном «каким должен быть курс истории литературы» слово «должен» лучше заменить на более мягкое и демократичное «может». Вряд ли теперь возможна унифицированная и обязательная концепция истории литературы. Нельзя не согласиться с С. Бочаровым: «Нет единого шампура, единого секрета для всех историй… Для каждого варианта должна разрабатываться внутренне гармонизированная система критериев отбора и оценки, не своя для каждого».

Применительно к вузовскому курсу истории русской литературы этот тезис выглядит особенно актуальным, так как большинство преподавателей фактически читают его по своему разумению. Конечно, есть программы, которые официально устанавливают какие-то критерии и рамки отбора материала, но они (даже новые) или быстро устаревают, или отвергаются из принципиальных теоретических соображений (это особенно относится к программам по современной зарубежной и русской литературам). Анализ авторских программ по истории русской литературы (среди них немало очень интересных и оригинальных!) свидетельствует о таком «плюрализме» вузовских историй литератур, который заставляет иногда думать, что история литературы растворяется в культурологии, исторической поэтике, герменевтике, семиотике… Поэтому «может» все-таки не исключает «должен» в том смысле, что необходимо обоснование содержания и смысла понятия «история литературы». Оно кажется на первый взгляд очевидным, но, как многие примелькавшиеся понятия, вызывает различные интерпретации концептуального характера. Так, например, во вступлении к коллективной монографии «Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения» А. Бушмин отмечал, что если научная история литературы «призвана дать представление о художественной литературе в конкретном многообразии ее проявлений и в ее последовательном развитии, то задача исследования литературного процесса заключается в установлении основных закономерностей литературного развития» ¹. Этот тезис подробно обосновывается и в статье Е. Купреяновой «Историко-литературный процесс как научное понятие», опубликованной как раздел той же монографии.

При таком подходе термин «литературный процесс» становится логическим концептом, через который даются понятия о направлении, методе, стиле, периоде литературного развития и др. Что касается «истории литературы», то ее задача определяется Е. Купреяновой как изучение «конкретного хода и национальных особенностей, в том числе и особенностей проявления в развитии данной национальной литературы фундаментальных закономерностей истории мировой литературы» ², что, по нашему мнению, обрекает историю литературы на роль иллюстратора теоретических моделей. Более правомерным было бы рассматривать литературный процесс как предмет истории литературы, а инструментом его изучения – систему теоретико-методологических принципов и концепций (системно-структурных, историко-генетических, историко-функциональных, семиотических и т. д.), которые позволяют выявить закономерности историко-литературного процесса с разных позиций. Таким образом, история литературы – это изучение историко-литературного процесса в его становлении, развитии, в изменяющейся системе внутри- и внелитературных связей и взаимодействий.

История литературы предполагает синхронный ряд (направления, течения, жанры, стили, литературная жизнь…) и диахронический (эволюция, преемственность, новаторство, функционирование литературных произведений в новых социокультурных условиях…), но оба ряда являются элементами историко-литературного процесса.

Однако понятие процесса в свою очередь нуждается в уточнении, так как возникают проблемы его линейности и дискретности, закономерности и случайности, временных границ и непрерывности, то есть того, что традиционно связывается с периодизацией. В этих вопросах сильнее всего сказывался идеологический пресс. Он довлел и над периодизацией литературного процесса XIX века (привязка литературной периодизации к периодизации общественного движения) и особенно над периодизацией русской литературы XX века. И хотя нередко идеологические схемы были лишь необходимой ритуальной рамкой, они сильно деформировали картину реального исторического процесса, что особенно заметно было в учебниках по литературе (прежде всего начала XX века и советской).

Последствия такой деформации ощутимо сказываются и теперь, прячем не только в теоретическом, но и в психологическом плане, то есть в боязни заменить одну схему другой. Нередко звучат высказывания о том, что периодизация вообще не нужна, так как, какой бы она ни была, она неизбежно разрывает целое на части. Тем не менее мы без всяких теоретических обоснований воспринимаем панораму литературного процесса как действие, состоящее из отдельных актов и эпизодов: так, начало XIX века (Карамзин, Жуковский, Батюшков) – это смена литературной и культурной парадигмы XVIII века на новую парадигму классической литературы XIX века, которая обозначилась в полном объеме в творчестве Пушкина и завершилась в творчестве Чехова. Внутри этого периода также довольно отчетливо прослеживаются этапы, связанные с романтизмом, формированием реализма, «натуральной школой», литературой 60-х годов… Они, как объективные явления, отмечаются во всех академических изданиях но истории русской литературы XIX века и в вузовских учебниках по этому периоду. Однако неудовлетворенность вызывает то, что периодизация литературного процесса нередко упрощает его динамику, подводит сложные и противоречивые факты под общий знаменатель, многие «маргинальные » события литературной жизни, не вписывающиеся в стройную логику литературного развития, оказываются как бы незаконными и не заслуживающими внимания.

1. «Историко-литературный процесс. Проблемы и методы изучения», Л., 1974, с. 3. [↩]
2. Там же, с. 41.[↩]