На Старой площади

После окончания Академии общественных наук при ЦК КПСС я работал в аппарате ЦК КПСС, в Отделе культуры инструктором, заведующим сектором художественной литературы, заместителем заведующего Отделом. С началом перестройки в январе 1986 года был назначен главным редактором газеты ЦК КПСС «Советская культура» (с августа 1991 года – просто «Культура»). С февраля 1996 года – на пенсии.

В те годы в Отделе культуры в разное время работали такие профессионально хорошо подготовленные, любящие литературу и искусство, независимо и либерально мыслящие сотрудники, как Игорь Черноуцан, Александр Михайлов (Ал. Михайлов), Юрий Кузьменко, Александр Галанов, Алла Михайлова, чей опыт, знания, пытливая мысль и личные качества помогали нередко находать приемлемые выходы из затруднительных ситуаций. Из многих. Но далеко не из всех. Ибо существовала строгая партийная дисциплина и любое внутреннее несогласие с жестокими политическими оценками или прямолинейными подходами к художественному произведению подавлялись волей «сверху». Это называлось тогда «демократическим централизмом».

Работая в Отделе, я вел записи встреч и бесед с писателями, подробно записывал конфликтные ситуации, связанные с литературой и литературным миром. Основываясь на этих своих записях, я и предложил журналу «Вопросы литературы» два материала, связанные с именами Константина Симонова и Александра Бека.

 

КОНСТАНТИН СИМОНОВ

С Константином Симоновым я познакомился в 1962 году. Он обратился в ЦК КПСС с предложением издать на русском языке роман Эрнеста Хемингуэя «По ком звонит колокол». Впервые опубликованный в США в 1940 году, роман получил международную славу, Нобелевскую премию, был напечатан на многих языках мира. И только в СССР этот роман не издавался.

Надо сказать, что попытки выпустить роман «По ком звонит колокол» в СССР предпринимались не раз. Но каждый раз решительное «нет» известной в свое время «Пасионарии» – руководителя компартии Испании Долорес Ибаррури – перечеркивали все благие намерения. Она жила в Москве, куда приехала после поражения республиканцев в гражданской войне в Испании в 1936-1937 годах. Многие годы она руководила испанской компартией из Москвы и занималась активной общественной деятельностью. По ее мнению, Хемингуэй исказил в романе руководящую роль компартии Испании в битве с фашизмом, оклеветал доблестных республиканских воинов, изобразив их жестокими и дезорганизованными ордами насильников и мародеров.

И вот однажды заведующий Отделом культуры ЦК КПСС Д.А. Поликарпов вызывает меня, инструктора Отдела, к себе в кабинет. Я вошел и увидел в кабинете Константина Симонова. Он сидел за небольшим столиком. Против него сидел Поликарпов. На столе стояла ваза с печеньем и пустые стаканы из-под чая. Видимо, разговор у них был долгий.

– Вот, Константин Михайлович, познакомьтесь, это наш новый сотрудник. Он недавно закончил Академию общественных наук при ЦК КПСС, кандидатскую диссертацию писал как раз по американской литературе. Ему мы и поручим заниматься вашим вопросом. Берите стул, присаживайтесь к нам, товарищ Беляев.

Я поздоровался с Симоновым и сел, не совсем понимая, о чем пойдет речь.

– Вы как, товарищ Беляев, относитесь к Хемингуэю? – спросил Д. Поликарпов.

– Отношусь хорошо, – ответил я.

– А о романе «По ком звонит колокол» приходилось слышать?

– Конечно. Я читал его в подлиннике и писал о нем в своей диссертации.

– И как вы о нем писали?

– Хорошо писал. Мне этот роман нравится, и я считаю его выдающимся произведением современной американской литературы.

– Вот видите, Константин Михайлович, у нас эта книга не издана, ЦК своего отношения по поводу издания этого романа на русском языке еще не сформулировал, а инструктор Отдела культуры уже определил этот роман выдающимся.

– Весь читающий мир давно так считает, – сказал Симонов. – Пора издать роман и у нас.

– Читающий мир, – проворчал Поликарпов. – А вот у нас в Москве – читательница, которая решительно с этим не согласна и выражает свое несогласие в резкой форме в письмах на имя Первого секретаря ЦК КПСС. И что же будем делать?

– Что же тут делать? – пожал плечами Симонов. – Будем уважать ее мнение. Но действовать по-большевистски: если большинство «за», то меньшинство должно с этим согласиться.

– Э-э, Константин Михайлович, тут не арифметика, а алгебра, где не знаешь, когда икс становится больше игрека и почему. Вот и поручим товарищу Беляеву поработать вместе с товарищами из международного Отдела, попробовать нейтрализовать противное мнение этой настырной читательницы, убедить ее, что никакого ущерба героическим испанским товарищам не нанесет издание на русском языке романа Хемингуэя.

С Долорес Ибаррури встречались и беседовали работники международного Отдела. Удалось ли им убедить Пасионарию в бессмысленности ее протестов против издания романа на русском языке, или были найдены какие-то иные весомые аргументы, но в один прекрасный день международники позвонили и сказали, что Ибаррури хоть и остается при своем мнении, но возражать против издания романа Хемингуэя «По ком звонит колокол» в собрании сочинений писателя не будет. Готовьте записку соответствующую, наше руководство ее подпишет.

В четырехтомном собрании сочинений Э. Хемингуэя этот роман был напечатан в третьем томе, целиком посвященном произведениям, написанным на материале гражданской войны в Испании, участником и свидетелем которой был Эрнест Хемингуэй. Предисловие к тому написал Константин Симонов.

Вторая встреча с К. Симоновым у меня состоялась в октябре 1966 года. В мае этого года я был утвержден секретариатом ЦК КПСС в должности заведующего сектором художественной литературы Отдела культуры ЦК КПСС, а в сентябре в ЦК поступила докладная записка Главлита СССР по поводу набранной в сентябрьской книжке «Нового мира» первой части фронтовых записок К. Симонова под названием «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом».

Это были дневники писателя с современными комментариями автора к ним. Вот эти-то комментарии писателя, его стремление «докопаться» до истинных причин наших тяжелых поражений в первый год Великой Отечественной войны, его попытки оценить роль Сталина в разгроме и уничтожении командных кадров Красной Армии перед самой войной, оценить значение и характер Советско-германского пакта о ненападении 1939 года и т.п. крайне встревожили Главлит СССР, и он тут же доносит в ЦК КПСС: «Редакция журнала «Новый мир» подготовила для опубликования в сентябрьском номере журнала первую часть записок К. Симонова «Сто суток войны. Памяти погибших в сорок первом» и комментарии автора к ним. Особенностью этой публикации является то, что текст фронтовых записок, отражающих взгляды автора, сложившиеся у него к началу 1942 года, как правило, печатается без изменений. Нынешние взгляды писателя на события того времени, переоценка фактов, действий и решений военачальников и военных организаций даны в авторских комментариях, которые по своему объему превышают текст записок.

В результате такого приема ставится под сомнение и опровергается то, что было написано самим же Симоновым в ходе боев, под влиянием непосредственных впечатлений и живых наблюдений.

Записки посвящены описанию боевых действий в первые месяцы войны, переживаний и сомнений участников событий, связанных с отступлением нашей армии. Однако следует отметить, что если в записках ход событий характеризуется как цепь серьезных военных неудач, то в комментариях эти же факты преподносятся как принявший катастрофические размеры развал фронта, явившийся следствием абсолютной неподготовленности нашей армии к войне.

В своих комментариях К. Симонов, сосредотачивая внимание на трагическом, как бы снимает вопрос о героизме солдат и командиров. Он подчеркивает, что корреспондентские записки того времени отражают лишь поверхностное восприятие фактов, их неверное толкование, основанное на незнании истинных виновников военных бедствий, постигших страну.

В комментариях предвоенная внешняя политика нашего государства и военная доктрина Сталина изображается как ошибочная. Война и потери советского народа в ней, причины наших военных неудач и сам факт нападения фашистской Германии на СССР рассматриваются К. Симоновым как следствие репрессий 1937-1938 гг., предпринятых И. Сталиным для утверждения личной власти. Автор без указания источников приводит данные о том, что в течение двух лет были репрессированы «все командующие округами и все члены военных советов округов, все командиры корпусов, большинство командиров дивизий и бригад, половина командиров и треть комиссаров полков» (стр. 62). Он утверждает, что по существу это был переворот, приведший к полной дезорганизации армии. Он пишет, что в те года! Сталин принял «сознательное решение ликвидировать исторически сложившуюся и не им выпестованную верхушку армии и заменить новыми кадрами, выдвижение которых будет всецело делом его рук».

Основываясь на личных впечатлениях, К. Симонов пересматривает значение и истинный характер Советско- германского пакта о ненападении 1939 г., считая, что заключение этого договора якобы отбросило нашу страну назад, заставило отказаться от социалистических принципов нашей внешней политики, поставило СССР как государство в один ряд с фашистской Германией. Так, на стр. 65 он утверждает, что «…этим пактом почти на два года у всех вас было отнято что-то необыкновенно важное, что составляло нашу драгоценную особенность и связывалось с такими понятиями, как «первая страна социализма», «родина всех трудящихся». С его заключением в нашу политику почти на двухлетний период вошло нечто принципиально отличное от всего, что было раньше. Вошло нечто такое, что вдруг сделало нашу политику обычной государственной политикой, что уже не позволяло нам с прежней силой гордости и самоутверждения говорить о нашей стране как родине всех трудящихся».

Строя «психологические догадки», К. Симонов приходит к выводу, что страна была поставлена на грань катастрофы из- за того, что «у Сталина в то время был легкий психологический момент признания Гитлера как личности» (стр. 69).

В комментариях также пересматривается проблема внезапности нападения фашистской Германии на СССР. Говоря о злоупотреблениях власти и ответственности Сталина за войну и ее жертвы, К. Симонов в то же время поднимает вопрос об ответственности «общества, когда оно по ходу своей истории вручает слишком обширную власть в руки одного человека» (стр. 70). Он считает, что настало время, когда должны «стать известными все факты и документы, связанные с деятельностью Сталина… Причем всякая избирательность фактов и документов в ту или иную сторону одинаково недопустима», (стр. 88). При написании комментариев К. Симонов использовал большое количество документов из военных архивов, разрешение на публикование которых редакцией журнала не представлено.

Прошу поручить Отделу культуры ЦК КПСС рассмотреть вопрос о целесообразности публикации фронтовых записок К. Симонова и комментариев к ним в подготовленном журнальном виде.

Верстка записок К. Симонова прилагается. И.О. начальника Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете Министров СССР А. Охотников. 21 сентября 1966 года».

Узнав о том, что Главлит снял свое ранее данное разрешение на печатание его военных дневников в журнале «Новый мир», К. Симонов 6 октября 1966 года пришел в Отдел культуры ЦК КПСС. Он был взволнован и сильно обеспокоен. «Я не могу понять, – говорил он, – что происходит? Каждая строчка в моих записках «Сто суток войны» подкреплена документом. Я провел многие недели в военных архивах, в моих записках нет никакой отсебятины. Всего более семисот документов я использую. И в них еще далеко не вся правда о причинах нашего поражения в первый год войны. И о Сталине я пишу там в уважительном тоне, но вину с него не снимаю за то, что армия наша, общество в целом оказались неготовыми к войне.

Мне говорят, что, мол, в Грузии обидяггся на меня. Я спорил с грузинскими писателями, говорил им, что именно они, а не мы, русские писатели, должны сказать о преступлениях Сталина. Ведь он же уничтожил в Грузии весь цвет грузинской интеллигенции. Отвечают, да, уничтожил, но вроде как бы и простили уже за это. А я говорю им: сначала напишите, скажите все, а потом ваше дело, можете прощать. Что же XX и XXII съездов КПСС не было, что ли? Их тоже надо забыть и не вспоминать?

Кивают на Главпур. Он, мол, решительно против. Но там же неквалифицированные люди литературой занимаются. Толкуют ее вкривь и вкось. Нет у них широты взгляда и идейной убежденности. Вроде не было позора сорок первого года. Как же так? Говорят, надо на героике воспитывать патриотизм. А я говорю: Родину надо любить и когда она в героическом ореоле, но и тогда надо ее тоже любить, когда она оказалась в униженном виде по вине своих руководителей. Правду нельзя скрывать, она все равно выйдет наружу рано или поздно. Мне говорят, что никто и не скрывает. Партия, ее лидеры во весь голос сказали на XX и XXII съездах об ответственности Сталина и его окружения за многие тяжкие страницы нашей советской истории. Да, отвечаю я, многие заговорили, но еще больше тех, кто сейчас старается этот разговор заглушить, сдать в архив. Поговорили, мол, и хватит. Надо вперед идти, а с повернутой назад головой далеко не уйдешь, если мы будем запрещать говорить правду о нашей истории, если мы будем бояться говорить о преступлениях Сталина и других наших руководителей, то мы тоже недалеко уйдем. И все может опять повториться…»

В этом разговоре К. Симонов высказал серьезную тревогу, поселившуюся в душах многих писателей, которые искренне поверили в решения XX и XXII съездов КПСС, в то, что партия открыто стала на путь осуждения ошибок и преступлений в недавней нашей истории. И вдруг опять: об этом не говори, это не печатай, то не слушай, туда не хода, на это не смотри…

Многие не понимали и не воспринимали непоследовательность линии партии, странные зигзаги ее политики, необъяснимые шарахания в оценках прошлого от огульного охаивания и проклинания до истерических трибунных рыданий: «Мы Сталина в обиду не дадим! Никому не позволим! Наш героический путь… Наши всемирно- исторические победы!..»

В душах людей рождались скепсис, неверие и недоверие к словам и лозунгам наших руководителей. Слишком очевиден был разрыв между словом и делом нашей «руководящей и направляющей» силы общества.

Писатели чувствовали эту разницу острее других. Но их попытки говорить об этом пресекались цензурой. Она бдила денно и нощно и не пропускала в печать ничего, что могло бы нарушить благостную самоуспокоенность вождей партии и государства. Потому-то цензура и застопорила публикацию записок К. Симонова «Сто суток войны» в «Новом мире».

Вслед за визитом К. Симонова в Отдел культуры поступило письмо главного редактора журнала «Новый мир» А. Твардовского. Он писал: «Довожу до сведения ЦК, что распоряжением органов Главлита задержан и приостановлен в производстве почти полностью уже отпечатанный N 10 (октябрьский) журнала «Новый мир». Поводом для этого явилась работа К. Симонова «Сто суток войны», в свое время, после выполнения всех требований к редакции и автору, визированная цензурой.

Распоряжение сделано, по словам товарища Романова, будто бы в соответствии с тем, что говорилось на совещании- семинаре по идеологическим вопросам.

Редакция же решительно не усматривает в записках «Сто суток войны» К. Симонова оснований для такого внезапного распоряжения Главлита, отменяющего его ранее данное разрешение на опубликование этой работы. Все это, помимо значительного материального ущерба, влечет за собой еще более значительный моральный ущерб, если учесть, какое нежелательное впечатление вообще производит эта акция в канун съезда писателей.

Жду указаний по этому чрезвычайному вопросу.

Главный редактор журнала «Новый мир» А. Твардовский. 31 октября 1966 года».

Действительно, совещания-семинары в ЦК КПСС, о которых вспоминает в письме А. Твардовский, в те времена проходили, и не единожды. На совещании руководителей партийных, научных учреждений и издательств в мае 1965 года многие ораторы требовали «вступиться за годы культа личности», обличали литературу, которая «вся проникнута духом нигилизма» («книги о Великой Отечественной войне не воспитывают героизма и патриотизма, писатели не показывают источники наших побед»)…

Еще более резко высказывались секретари ЦК компартий республик на совещании-семинаре в ЦК КПСС, проходившем чуть позже. Секретарь ЦК КП Украины Скаба с негодованием говорил о докладе Хрущева с разоблачением культа личности на XX съезде партии: «Со Сталиным сильно перегнули палку в критике. В результате мы десять лет работали против себя на идейном фронте, подрывая доверие к себе. Отсюда – нигилизм, фрондерство молодежи. В сети партпроса мы не марксизм-ленинизм изучали, а субъективистские взгляды Хрущева».

Вслед за ним секретарь ЦК КП Грузии Стуруа поставил точки над «и»: «Издержки, допущенные в критике личности Сталина, – это не просто издержки, это подрыв самих наших основ. В литературе писатели всячески стремятся принизить позитивное, положительное в деятельности Сталина, изображают его злодеем и монстром. Зачем это делается?!! В этой связи должен сказать, что сегодня линия журнала «Новый мир» – это линия тех, кто недоволен политикой партии. На страницах журнала виден оскал врага».

В том же духе говорили и другие участники семинара.

Это совещание-семинар секретарей ЦК КП республик страны оказало заметное влияние на торможение процессов десталинизации КПСС и советского общества. Руководство ЦК КПСС ужесточило требования к цензуре. Письмо А. Твардовского как раз об этом и свидетельствует.

На таком вот жестко-идеологическом фоне, когда актив партии, ее партийные лидеры на местах и в центре во весь голос требовали прекратить критику Сталина, прекратить печатать и показывать преступления сталинского режима против народа, говорить о лагерях, о массовых незаконных расстрелах невинных людей, о жертвах коллективизации, о неготовности к войне и т.п. Видимо, были даны строгие идеологические установки руководства ЦК КПСС. Только этим можно объяснить столь непоследовательное поведение Главлита: сначала подписали разрешение на печатание записок К. Симонова «Сто дней войны», а позже, когда номер журнала «Новый мир» уже был практически отпечатан, вдруг отменили свое прежнее разрешение и запретили выпускать номер в свет.

А всего год назад – летом 1965 года – Военное издательство Министерства обороны СССР выпустило в свет объемистую книгу. Она называлась «Великая Отечественная война Советского Союза 1941-1945 гг. Краткая история». В состав редакционной комиссии, выпускавшей эту книгу, входили академики П.Н. Поспелов (директор ИМЛ), Л. Ф. Ильичев (секретарь ЦК КПСС), И. И. Минц, маршалы Советского Союза И. X. Баграмян, А. Н. Гречко (1-й зам. министра обороны СССР), генерал армии А. А. Епишев (начальник Главпура СА и ВМФ СССР) и многие другие видные военачальники, полит- и партработники, военные историки…

И у цензуры никаких вопросов не возникло, когда она подписывала выпуск в свет книги, в которой, к примеру, можно было спокойно прочитать на страницах 39-40: «В 1937- 1938 гг., а также и в последующее время в результате необоснованных массовых репрессий погиб цвет командного и политического состава Красной Армии… были осуждены и уничтожены три маршала Советского Союза (из пяти, имевшихся в то время) – М. Н. Тухачевский, В. К. Блюхер, А. И. Егоров; погибли все командующие войсками военных округов… а также возглавлявшие флот В. М. Орлов,

М. В. Викторов; погибли крупные организаторы партийно- политической работы в армии… Из армии были устранены все командиры корпусов, почти все командиры дивизий, командиры бригад, около половины командиров полков… Всего в 1937-1938 гг. репрессиям подверглась одна пятая часть офицерских кадров… Красная Армия осталась без закаленных в огне гражданской войны опытных командиров и политработников, многие из которых имели высшее военное или политическое образование… Массовые репрессии, создав тяжелую атмосферу недоверия, отрицательно влияли на моральные и боевые качества военных кадров. Они явились одной из важнейших причин неудач Красной Армии в начале Великой Отечественной войны».

Через год та же цензура вменяет К. Симонову в вину, что он «без указания источников приводит данные о том, что в течение двух лет были репрессированы «все командующие округами и все члены военных советов округов, все командиры корпусов…»», и далее смотри по тексту вышеприведенной «Краткой истории».

Источники были хорошо известны цензуре и Главпуру – военные архивы Министерства обороны СССР. И К. Симонов, и авторы «Краткой истории» получали эти данные из одного источника. Но изменилось высшее руководство партии, Хрущев был отправлен в отставку, и теперь, через год, оказалось, что черпать из этого источника было нельзя, говорить о необоснованных массовых репрессиях было нельзя. Вообще, подобного в нашей истории как бы и не было.

Особый гнев эти записки К. Симонова вызвали у главпуровских генералов. Начальник Главного политического управления Советской Армии и Флота генерал Епишев обвинял писателя во всех смертных грехах и направил в ЦК КПСС письмо, написанное в самых несдержанных выражениях. В нем говорилось: «Главное политическое управление СА и ВМФ ознакомилось с записками Константина Симонова «Сто суток войны» и комментариями к ним.