На пересечении национальных культур
Виктория Дауётиге, Юргис валтрушайтис (Монография), «Ученые записки высших учебных заведений Литовской ССР», XVII (1а). «Минтис», Вильнюс, 1974, 304 стр. (На литовском языке).
«Я не верю, что можно быть двуязычным поэтом. Не знаю ни одного случая, когда поэт написал бы крупное или хотя бы небольшое произведение, одинаково совершенное на обоих языках», – утверждал Т. Элиот. Есть, однако, немало исключений из этого правила. В XX веке, например, сначала в немецкой, а затем во французской лирике прославился Иван Голл. Чилиец В. Уйдобро публиковал свои произведения как на испанском, так и на французском языке. По-фински и по-эстонски создавала свои стихи, поэмы и повести А. Каллас.
На пересечении двух национальных культур стоит и Юргис Балтрушайтис. Как сын крестьянина с берегов Немана, выросший в славном своими песнями глубинном уголке Литвы, столь совершенно овладел стихией русского поэтического языка? Существуют ли в его русской лирике следы литовской культурной традиции, предопределенные воспоминаниями детства, восприятием родной природы, национальным духовным складом? Почему поэт, поднявшийся на Парнас русской поэзии, вновь вернулся к литовскому слову? Каковы внутренние связи между его литовскими стихами и творчеством на русском языке?
Такую сложную проблематику диктует исследователю творческий путь Ю. Балтрушайтиса. Чтобы охватить и объяснить этот путь, следует вычертить карты двух весьма различных литературных миров, а чтобы оценить творчество этого поэта, надо хорошо знать закономерности двух поэтических культур.
Виктория Дауётите, молодая преподавательница Вильнюсского университета, успешно справилась с этими сложными задачами. В монографии «Юргис Балтрушайтис» она продемонстрировала глубокую начитанность, скрупулезное исследование всех доступных источников, чуткий поэтический слух и высокую культуру литературного анализа.
Треть книги автор посвящает биографии Ю. Балтрушайтиса. Сдержанный, замкнутый и немногословный, поэт не любил рассказывать о себе, не оставил ни воспоминаний, ни дневников. О целых десятилетиях его жизни как в русском, так и в литовском литературоведении обычно говорилось общими фразами. Эти «белые пятна» исследователь заполняет конкретными фактами, собранными по крупице в вильнюсских и московских архивах, раскопанными в хроникальных заметках тогдашней периодики, в дневниках, записных книжках современников и друзей поэта – В. Брюсова. К. Бальмонта, А. Белого, Б. Сруоги и др. Выросший в литовской деревне, где каждую фазу трудового года сопровождали свои песни, где долгие зимние вечера скрашивались сказками матери, Ю. Балтрушайтис в 1893 году поступил на естественное отделение физико-математического факультета Московского университета. Уже тут о нем пошла слава как о полиглоте, а его переводы М. Метерлинка на русский язык ввели молодого литовца в русскую литературную среду. В 1894 году в усадьбе своего университетского товарища С. Полякова Ю. Балтрушайтис познакомился с К. Бальмонтом. В том же году Бальмонт привел своих юных друзей в дом В. Брюсова и сразу, по словам Брюсова, «выбил из колеи мою жизнь». В 1900 году С. Поляков, В. Брюсов и Ю. Балтрушайтис основали издательство «Скорпион», которое занималось изданием как произведений русских символистов, так и книг Г. Ибсена, Г. Гауптмана, А. Стриндберга, Г. Д’Аннунцио, О. Уайльда, Р. Тагора, одним из переводчиков которых был и Ю. Балтрушайтис Он входил и в основное организационное ядро журнала «Весы» (1904 – 1909), а когда редакция распалась, присоединился к А. Белому, потому что «мы с вами – души родные, близкие», – как писал ему Ю. Балтрушайтис. Блистательный знаток мировой драматургии, Ю. Балтрушайтис заведовал литературной частью в Свободном театре К. Марджанова (1913) и начал отбирать пьесы для Камерного театра А. Таирова. В его доме у Покровских ворот бывали К. Станиславский и В. Немирович-Данченко, В. Мейерхольд и Э. Крэг, В. Брюсов и Вяч. Иванов. Как один из ближайших друзей композитора сидел он у постели умирающего Скрябина. Молодой Б. Пастернак, возвратившись из Марбургского университета, был домашним учителем его сына. После Октябрьской революции Ю. Балтрушайтис работает в Отделе театров Народного комиссариата просвещения, его избирают председателем Московского Союза писателей. Однако вскоре Балтрушайтис отходит от литературной жизни: в 1920 году он был назначен руководителем специальной миссии литовского буржуазного правительства, а затем чрезвычайным посланником и полномочным министром Литвы в Советской России. Балтрушайтис участвовал в подписании советско-литовского договора и немало сделал для развития добрососедских отношений и культурных связей между двумя государствами. В апреле 1939 года, в связи с выходом на пенсию, он уезжает из Москвы в Париж. Здесь он и умер 3 января 1944 года.
В книге В. Дауётите подробно говорится об этих вехах жизни поэта. Многие факты уточнены автором, подтверждены новыми свидетельствами. В. Дауётите приводит немало ранее неизвестных фактов. От родственников Ю. Балтрушайтиса она узнала, что в 1912 году поэт посетил родные места. У Н. Бруни-Бальмонт уточнила обстоятельства создания К. Бальмонтом стихотворения «Юргису Балтрушайтису». Помогла окончательно доказать, что написанное в годы второй мировой войны в Париже на русском языке стихотворение Ю. Балтрушайтиса «Новогоднее видение» посвящено активной участнице французского Сопротивления, русской поэтессе Е. Кузьминой-Караваевой, заключенной гитлеровцами в концентрационный лагерь.
Факты и детали биографии Ю. Балтрушайтиса В. Дауётите поделила как бы на две параллельно движущиеся части. Одна из них говорит о духовной истории личности поэта, об атмосфере его внутреннего мира, о его особом восприятии действительности и характере переживаний. Когда биографические факты проецируются на такой экран, они несут в себе уже не только эмпирический смысл, а свидетельствуют о постоянных и многозначных источниках творчества. Так пересказ впечатлений поэта от северной природы раскрывает суровый и лаконичный характер поэтического мышления самого Ю. Балтрушайтиса. «В этой суровой стихии человек яснее ощущает, как все зарождается и умирает, понимает, что такое неизбежность. Острые и строгие линии природы придают мышлению особую силу, однако знание достигается не цепочками силлогизмов, а путем глубокой интуиции».
Другая же часть биографических материалов переносит моменты индивидуальной духовной истории поэта на широкое полотно литературной жизни.
Повествование В. Дауётите волнует и захватывает. Но это не лихая беллетризация биографии, а тонкий анализ конкретного материала, с помощью которого создается единая и весьма критическая картина духовного развития поэта.
Автор книги верно отмечает противоречия мировоззрения Балтрушайтиса. Поэт говорил, что уже само его происхождение «из среды малых мира сего» обусловило демократизм его взглядов, воспитало в нем «только одно чувство и одно убеждение, что глубочайшим долгом человека является пожизненная борьба за общую жизнь, одинаково справедливую и одинаково полную для всех…». Однако задачу борьбы за свободу и счастье людей он понимал отвлеченно, конкретных путей этой борьбы не видел, его поэзия была далека от жгучих социальных проблем, которые волновали его современников.
В книге раскрывается перед нами внутренний мир поэта, то общее, что роднило его с другими символистами, и его своеобразие. Ю. Балтрушайтис был поэтом-мыслителем. Его таинственное и глубокомысленное молчание среди шумной суеты литературных салонов, его неизменное спокойствие и сосредоточенность как нельзя больше отвечали идеалу русского символизма: поэт должен быть также и мыслителем, философом. Мир предстает в лирике Балтрушайтиса как цельная, стройная система, в которой наимельчайшая пылинка является частью всеобщего. Бытие бесконечно, и все, что рождается на земле, необходимо должно «распадаться, сгибаться и угасать», однако не исчезает окончательно. Человеческое «я» не есть нечто самостоятельное, а лишь частица необъятной вселенной. Выразить невидимую связь человека и вселенной – такова главная цель лирики Балтрушайтиса, неизбежно выводившая его за рамки конкретно-исторической действительности и определившая односторонность его творчества, потому что человек на самом деле «остается социальной единицей, а не космической» (Горький). Однако Ю. Балтрушайтис, как и другие русские символисты, не мог избежать колебаний между платоновской вечностью и исторической действительностью, охваченной пламенем революции, между смирением перед «божественным порядком» и «гордым умом», волевой устремленностью к высокой цели, изнурительным трудом без всякой поблажки и сострадания к себе… Отсюда проистекает драматическая напряженность лирики Балтрушайтиса, пронизывающая энергичную и чеканную ритмику, афористические вкрапления окрашивают горечью торжественный тон его стихов.
Продолжая традиции русской философской лирики (любимыми его поэтами были Тютчев и Баратынский), Ю. Балтрушайтис фактуру образов для своей лирики черпал из фондов русской романтической поэзии начала XIX века. На фоне усложненных форм поэтики русского символизма стихотворение Балтрушайтиса, облеченное в скромную, старомодную одежду, выглядело словно монах-отшельник. Балтрушайтис поднялся над потоком хаотических ощущений, среди которых блуждал Ф. Сологуб, был равнодушен к интимному эмоциональному опыту, самобытно сверкавшему в лирике Блока, не замечал внешних реалий современного быта, живым орнаментом украшавших стихотворения Анненского. Превосходя некоторых русских символистов суровой мощью и аскетической красотой интеллектуального начала, Балтрушайтис не мог равняться с ними в отношении эмоциональной и образной пластики, не поддался законам смены и обновления, которые подчинили себе Брюсова и Блока. До самой смерти он сохранял верность символизму, несмотря на то, что это движение давно уже было вытеснено в область истории новыми литературными тенденциями.
Создав на русском языке сборники стихов «Земные ступени» (1911), «Горная тропа» (1912), «Лилия и серп» (вышедший посмертно, в 1948 году), Ю. Балтрушайтис в 1927 году начал публиковать и литовские стихотворения, а весной 1941 года прислал в литовское советское издательство, которым руководил К. Корсакас, написанную по-литовски небольшую поэму «Новоселье» и рукопись сборника стихов «Венок из слез». В годы войны поэт создал еще две книги стихов, которые были опубликованы в Советской Литве в 1967 году в итоговом сборнике всей литовской лирики Балтрушайтиса – «Поэзия».
Можно согласиться с В. Дауётите, когда она говорит, что литовские стихи Балтрушайтиса – естественное продолжение его русского творчества, повторяющее многие из свойственных этому творчеству тем, образов, настроений. Возвращение поэта в сферу литовской культуры освещено автором книги как последовательный процесс внутреннего к ней приближения. Мне же кажется, что процесс этот исполнен драматизма, который был обусловлен долголетней отторженностью от литовской культуры и довольно неожиданным для самого Балтрушайтиса приобщением к ней в изменившихся исторических условиях. В. Дауётите совершенно обоснованно критикует недостатки литовской поэзии Балтрушайтиса. Однако «суровая нота лирического пафоса» ее (выражение Б. Сруоги) не раскрыта здесь столь же ярко и всесторонне, как особенности его русской лирики, которым посвящена богатая критическая литература. Мотивы родной природы, старой деревни, исторических судеб литовской нации, глубокими бороздами легшие на последний этап творчества, окрасили его в особые тона. Мир лирики поэта сросся теперь с предметами и понятиями патриархальной литовской деревни: в стихах ожили почерневшие от времени бревенчатые стены и утварь родной избы, распорядок и сам дух давно ушедшего в прошлое быта. Из запечатленных в сознании подростка материнских речений, из выражений, почерпнутых в старинных литовских книгах, Ю. Балтрушайтис сумел выковать свой собственный поэтический язык, от которого веет седой древностью, сложившимся в веках основательным и
неторопливым образом мышления крестьянина, первозданной сочностью литовского слова. Как бы впервые пытаясь взвесить и осмыслить его, Ю. Балтрушайтис срывает с древнего слова оболочку литературщины, обнажает первичный зародыш грубоватой и примитивной образности. Если поэтика русского творчества Ю. Балтрушайтиса была гармоничной и музыкальной, в высшей степени литературной, до блеска выверенной и отточенной, то стиль его литовской лирики, выросший из традиций старой литературы и народного языка конца XIX века, отличается грубой и шероховатой фактурой,, несколько тяжеловесен. Лиризм литовских стихов поэта, подлинный, по-народному простой и наивный, несет одновременно и другой, символический, смысл: покосившаяся изба и глухой лес звучат своими голосами и красками, а вместе с тем говорят об иных сферах жизни, о неразрешимых загадках бытия.
Творчество Ю. Балтрушайтиса рассматривается в книге В. Дауётите по привычной схеме: тематика, настроение, образная система, образный колорит, поэтический синтаксис, инструментовка, жанр сначала русской, а затем литовской его лирики. Автор расчленяет стихотворение на составные элементы и каждый из них детально характеризует. Такая схема логического анализа и последовательного описания была бы гибельной, если бы В. Дауётите не сохраняла в каждом элементе целостное, живое, эстетическое восприятие и магистральных линий литературного процесса, если бы эта скрупулезная «инвентаризация» мотивов и поэтических средств не цементировалась проницательными характеристиками синтетического характера. Приведу некоторые из них. В лирике Ю. Балтрушайтиса образ существует в тесной связи с философской концепцией. Природа фигурирует здесь не как повод для эмоционального излияния, а как опора мысли. Метафоры строятся не на аналогии, параллели или настроении, а на особом сближении природы и космоса. В литовских стихах поэта слово находится в становлении, развитии. Образный колорит его литовской лирики вырастает из реальных, очень конкретных воспоминаний детства, и потому он особенно эмоционален. Жаль, что в книге В. Дауётите мы не найдем параллельного, сопоставительного анализа русской и литовской лирики поэта, -это позволило бы читателю наглядно увидеть взаимопроникновение двух национальных поэтических миров.
В. Дауётите ищет в поэтическом произведении духовные проявления человеческой сущности, детерминированные социальными и идеологическими условиями той эпохи. Поэтическое произведение является для нее выражением исторического сознания и одновременно – законченной художественной структурой, в которую она проникает разными способами: эмоционально прочувствуя, логически систематизируя, статистически вычисляя. Автор оперирует логическими понятиями, научными терминами, критическими заключениями, внутри которых пульсирует живое эстетическое переживание. В этом отношении В. Дауётите явно продолжает то направление литовского литературоведения, которое представлено научными трудами В. Миколайтиса-Путинаса и В. Заборскайте.
В многочисленных переводах Ю. Балтрушайтиса из других литератур В. Дауётите искала в первую очередь следы духовно-творческого развития, хотя к переводам можно было бы отнестись и как к самостоятельному жанру, поскольку Ю. Балтрушайтис был выдающимся переводчиком-профессионалом. Остается пожалеть и о том, что автор не смог шире использовать служебные рапорты Ю. Балтрушайтиса, хранящиеся в Центральном государственном архиве Литовской ССР, небольшую часть которых польские историки опубликовали в серийном издании «Dokumentu i materialy dohistorii stosunków polsko radzieckich».
В последние годы творчество Ю. Балтрушайтиса переживает в Литве подлинный ренессанс. Здесь изданы книги его литовских и русских стихов. В 1973 году вышел отдельной книгой сборник его русской лирики в переводах на литовский язык. Были опубликованы некоторые письма Ю. Балтрушайтиса В. Брюсову, В. Мейерхольду, А. Белому, разысканные в архивах настойчивым исследователем трорчества поэта Ю. Тумялисом. В научном издании Института литовского языка и литературы Академии наук Литовской ССР «Литература и язык», совсем недавно увидевшем свет, опубликованы черновые наброски к статье А. Белого о лирике Ю. Балтрушайтиса, литовская корреспонденция поэта, воспоминания о нем К. Корсакаса, Н. Бруни Бальмонт и др. В этом потоке публикаций монография В. Дауётите представляется попыткой серьезного обобщения.
г. Вильнюс