Маяковский и Фет

Владимир Владимирович Маяковский родился на следующий год после смерти Афанасия Афанасьевича Фета.

Именной указатель Полного собрания сочинений поэта показывает, что во всех его многочисленных стихах, поэмах, статьях, выступлениях, письмах, составивших тринадцать томов, Фет упоминается лишь трижды.

Все это вроде бы говорит о том, что сама постановка темы «Маяковский и Фет» едва ли правомочна. Действительно, ни о заимствованиях, ни о влиянии здесь речи быть не может. Маяковского не причислишь к тем, кто стремится установить свою «поэтическую родословную», кто считает себя последователем и наследником того или иного из поэтов прошлого. Разумеется, и его творчество опирается на устойчивые традиции отечественной поэзии, но одна из особенностей Маяковского в том и состоит, что он постоянно нуждался в оппонентах, дающих повод к спору. Он часто и охотно ополчался на современников – от Северянина до «кудреватого Митрейки», не останавливался и перед авторитетом классиков, бессчетны его явные перифразы и пародии (обычно не сатирические, а ироничные), реже встречаются скрытые подражания¹.

В произведениях Маяковского уже обнаружено множество параллелей с творениями самых разных писателей (не только поэтов, но и прозаиков, драматургов, критиков); постоянно выявляются все новые и новые реминисценции. Их невозможно назвать обычными отзвуками или отголосками (вольными или невольными). Нет. Тут скорее сознательное указание на чужой текст, который Маяковский выбрал фоном для демонстрации своего создания, включил этот чужой текст в подтекст собственного произведения. Лишенные фона и подтекста, стихи Маяковского воспринимаются не полностью, поскольку в этом случае не прочитываются полемичность, полифония, многоголосица, столь важные в его поэтике, ведь, как правило, у него произведение контрастирует с фоном, с подтекстом.

Отношение Маяковского к творениям других поэтов чаще всего принимает диалектическую форму «притяжения – отталкивания», «сходства – различия», когда ему явно импонируют одни черты творчества коллег или предшественников и в то же время он напрочь не приемлет другие; когда чужое высказывание он привлекает именно для того, чтоб, оттолкнувшись от него, развить собственную мысль. Но оттолкнуться, как известно, можно лишь от чего-то крупного, весомого; с мелочью так не получится, мелочь лишь оттолкнешь от себя. Вот это-то двуединство – «сходство – различие», «притяжение – отталкивание» – и обнаруживается, по-моему, в отношении Маяковского к Фету.

* * *

Мой стих дойдет,

но он дойдет не так, –

не как стрела

в амурно-лировой охоте,

не как доходит

к нумизмату стершийся пятак

и не как свет умерших звезд доходит.

(«Во весь голос»)

Здесь характерно акцентированное, вынесенное в конец строки, в рифму, «не так», предполагающее существование вполне определенного оппозиционного «так», предполагающее существование конкретного оппонента.

Кого?

«Стрела в амурно-лировой охоте» и «стершийся пятак», по всей вероятности, никому лично не адресованы.

А вот «свет умерших звезд» – прямая полемика с Фетом (стихотворение «Угасшим звездам»), ибо в русской лирике именно Фет сравнивал свои стихи со светом, продолжающим идти и через тысячелетия после того, как погас источник, его излучавший:

Может быть, нет вас под теми огнями:

Давняя вас погасила эпоха; –

Так и по смерти лететь к вам стихами,

К призракам звезд буду призраком вздоха.

Чрезвычайно интересно и почти дословное сходство с Фетом одной из строк так называемого «второго вступления» в поэму «Во весь голос».

Маяковский:

В ночи Млечпуть серебряной Окою

 

Фет:

И как река засветит Млечный Путь.

 

Правда, тут скорее всего не сознательное повторение или перифраз, а совпадение, но и оно не случайно, что я и постараюсь доказать.

Для начала рассмотрим каждый из трех случаев упоминания Фета, отмеченных именным указателем Полного собрания сочинений Маяковского.

Первый относится к 1916 году.

Стихотворение «Надоело» начинается так:

Не высидел дома.

Анненский, Тютчев, Фет.

Опять,

тоскою к людям ведомый,

иду

в кинематографы, в трактиры, в кафе.

 

Строфа построена на оппозициях: не высидел – иду; из дома – в город; от поэзии – к людям; фамилиям трех лириков в рифмующейся строке противостоят три злачных заведения (кинематограф тогда еще считался не культурным учреждением, а дешевым балаганом).

Маяковский как бы порывает с предшественниками, притом порывает резко, что подчеркнуто убыстряющимся ритмом второй строки (/—/-/). Однако заключительные строки стихотворения: «в 1916 году из Петрограда исчезли красивые люди» заставляют по-иному воспринять и первую строфу. Стихотворение – единая целостная структура, где все элементы, конечно же, взаимосвязаны, и уж тем более взаимосвязаны зачин и финал. В последней строке для нас важно слово «исчезли». Значит, были, но перевелись, иначе Маяковский сказал бы по-другому, например, «не было и нет», и тогда тут звучало бы прямое обвинение трем лирикам, которые, «рифмами пиликая», выдумали «красивых людей». Но такого обвинения здесь нет. Произведение, конечно же, многозначно, но есть в нем и такой оттенок смысла: в стихах Анненского, Тютчева и Фета запечатлены «красивые люди», хотя, видимо с точки зрения Маяковского, изображены они излишне «поэтично» и к тому же в чрезмерно «поэтической» обстановке, по крайней мере не в трактирах и кафе.

И наконец, в этом стихотворении есть важное для избранной темы прямое авторское признание в том, что Фета он читал, и читал столь долго и много, что аж «надоело».

Следующее обращение к Фету, прозвучавшее через два года (1918), доказывает, что молодой футурист хорошо знаком с творчеством старого лирика: «…Поэт Фет сорок шесть раз упомянул в своих стихах слово «конь» и ни разу не заметил, что вокруг него бегают и лошади. Конь – изысканно, лошадь – буднично» ² (XII, 12).

По всей вероятности, Маяковский был знаком с книгой В. Федина «А. А. Фет (Шеншин). Материалы к характеристике» (П., 1915), правда у Федина другая цифра – 26, но, видимо, Маяковский по склонности к гиперболизации сразу же увеличил ее почти вдвое.

Фету предъявлен упрек в «изысканности», абсолютно неприемлемой Маяковским, и это, разумеется, свидетельство отталкивания, но заметно здесь и проявление интереса, поскольку трудно предполагать, что Маяковский обратился к частотному словарю поэта, который ему совершенно безразличен. Бесцельное любопытство Маяковскому чуждо: «А на что мне это все? Как собаке – здрасите!»

И наконец, в третий раз имя Фета, поставив его в ряд с Ломоносовым, Пушкиным и Тютчевым, лидер Рефа произнесет в 1929 году во время выступления на Втором расширенном пленуме правления РАПП³. Мы уже знаем, что к этому времени изменилось отношение Маяковского к Пушкину («Нам стоять почти что рядом»), и то, что в данном случае рядом с Пушкиным поставлен Фет, говорит о многом.

Как видим, Маяковский достаточно хорошо знаком с творчеством Фета, притом в обращении к Фету у него нет того ироничного пренебрежительного неприятия, которое ощутимо, когда он говорит, например, о Надсоне. Он серьезно полемизирует с Фетом, следовательно, считает его достойным соперником. В этом смысле можно говорить об определенном сходстве в отношениях Маяковского к Фету и Есенину. И не случайно во вступлении к поэме «Во весь голос» рядом стоят два отрицания: «Я к вам приду… не так, как песенно-есененный провитязь» и «Мой стих дойдет… не так… как свет умерших звезд доходит». В обоих случаях – уважение к чужому таланту, в обоих случаях – ясное представление о том, что и Есенин и Фет дойдут до потомков, и в то же время откровенное неприятие и того и другого пути: «Мой стих дойдет, но он дойдет не так».

Анненский, Тютчев, Фет (точнее – поздний Фет, периода «Вечерних огней») – с творчеством этих поэтов связано то направление в русской философской лирике, которое отличает астральность образов, «космический лиризм» ⁴, когда поэт, оказавшись как бы один на один с мирозданием, как глубоко личное, интимное переживает свою взаимосвязь с вечностью и бесконечностью, со смертью и бессмертием. Такой взгляд на мир близок Маяковскому-лирику, хотя, конечно же, лирика, по его мнению, не первоочередное и не главное дело для поэта, но в то же время и отнюдь не последнее и даже не третьестепенное. «Где вы, сеятели правды или звезд сиятели?» – спрашивал он, обращаясь к коллегам-современникам. Да, «сеятели правды» для него, конечно же, впереди, но и без «звезд сиятелей» литература тоже не полна («Если б я поэтом не был, я бы стал бы звездочетом»). Маяковскому родственны многие мотивы творчества Тютчева, Фета и Анненского, напряженное размышление «о времени и о себе», желание говорить «векам истории и мирозданию»- эти и другие вопросы философской лирики его чрезвычайно интересуют, но вот ответы – не устраивают, и он оспаривает их. Из трех лириков основным оппонентом себе он избирает Фета.

Как видим, у Маяковского помимо открытой полемики с Фетом есть еще и скрытая, помимо прямых ссылок – еще и косвенные. Вот их-то и стоит поискать.

* * *

На чем же могло основываться «сходство – различие», «притяжение- отталкивание»? Собственно говоря, вторая часть диалектического двуединства очевидна.

Фет – лирик. Писал он и рассказы, очерки, статьи, переводил философский труд Шопенгауэра, но все это, так сказать, работа по совместительству, а в поэзии он лирик, и только лирик, притом мастер короткой формы⁵. Его творческий идеал – «книжка небольшая томов премногих тяжелей».

Литературный идеал Маяковского прямо противоположен – «все сто томов моих партийных книжек». Маяковский словно стремится коснуться всех сторон жизни и отобразить жизнь во всех родах и видах поэзии. Тома «партийных книжек» включают обилие жанров: от драмы до рекламы, от эпических поэм до частушек, от стихов для детей до сатиры. Включают они и лирику – как любовную, так и философскую, но даже лирика у Маяковского всегда социально акцентирована.

Широко известно и часто цитируется признание поэта:

И мне //агитпроп // в зубах навяз,

и мне бы // строчить // романсы на вас –

доходней оно // и прелестней.

Но я // себя // смирял, // становясь

На горло // собственной песне.

(«Во весь голос»)

Из этого вовсе не следует, что «собственной песней» Маяковский считает романсы. Не следует уже хотя бы потому, что в сочетании «строчить романсы на вас» скрыта ирония, основанная на разночтении между лексикой и синтаксисом. «На вас» можно «строчить» пародии, эпиграммы, сатиры и т. д., но только не романсы. И даже когда не было еще ни «агитпропа», ни надобности «вылизывать чахоткины плевки шершавым языком плаката», лирика Маяковского все равно была публицистична, а не романсова («Послушайте!», «А вы могли бы?», «Нате!», «К ответу») – такова ее природа, она не исповедальная, а проповедническая и обращена к массам читателей или слушателей.

Фет же сознательно ориентируется на узкий круг причастных, посвященных, со-чувствующих, со-понимающих. «Непосвященных я к тебе не звал», – говорит он, обращаясь к собственной музе, и в словах его чувствуется гордость. Поэзия, по мнению Фета, особый «патент на благородство», особый пропуск в ту область человеческого духа, в ту, как он сам говорит, «свежеющую мглу», где «беззаветно лишь привольно свободной песне да орлу».

«Я ж, – словно возражает Маяковский, – с небес поэзии бросаюсь в коммунизм, потому что нет мне без него любви». Да, это именно так, ибо требования, предъявляемые поэтом к любви, таковы, что не могут быть реализованы обычным «договором двоих», для их воплощения необходимы кардинальные социальные перемены, влекущие за собой изменение нравственных представлений. Он убежден, что, когда все люди будут экономически самостоятельны и ни один из супругов не будет «на хлебах», на иждивении у другого; когда исчезнет само представление о праве собственности, в том числе и о праве на жену или мужа как на собственность; когда общество возьмет на себя основную тяжесть заботы о детях, тогда, наконец, не станет ревности, похоти, семейных сцен и драм и прочих мытарств столь ненавистного ему быта. Он мечтает:

Чтоб не было любви – служанки

замужеств, // похоти, // хлебов.

Постели прокляв, // встав с лежанки,

чтоб всей вселенной шла любовь…

1. Приведу несколько примеров.

   Перифраз:«Взвоют // и замрут сирены над Гудзоном, // будто бы решают://выть или не выть?» – «Быть или не быть?» (Шекспир).

   Скрытое подражание:

   Стихи стоят // свинцово-тяжело,

   готовые и к смерти // и к бессмертной славе.

   Поэмы замерли, // к жерлу прижав жерло

   нацеленных // зияющих заглавий.

   Оружия // любимейшего // род,

   готовая // рвануться в гике,

   застыла // кавалерия острот,

   поднявши рифм // отточенные пики.

   («Во весь голос»)

   Как весело стихи свои вести

   Под цифрами, в порядке, строй за строем.

   Не позволять им в сторону брести,

   Как войску, в пух рассыпанному боем!

   Тут каждый слог замечен и в чести,

   Тут каждый стих глядит себе героем,

   А стихотворец… С кем же равен он?

   Он Тамерлан иль сам Наполеон.

   (Пушкин, «Домик в Коломне») [↩]

2. Кстати, Маяковский не случайно обратил внимание на употребление именно этих слов. Самому ему, в отличие от Фета, свойственно столь «хорошее отношение к лошадям», что даже в известном стихотворении для детей, которое называется «Конь-огонь», он тем не менее, вопреки заголовку, картонную игрушку десять раз именует лошадью, а конем – лишь четыре; встречается у него и «лошадь Петра Великого» – это о «Медном всаднике», хотя, как известно, «державец полумира» восседает не на лошади, а на «бронзовом коне».[↩]
3. «Мы можем вести линию Карамзина, Тургенева, Толстого – и можем вести линию Ломоносова, Пушкина, Тютчева, Фета. Неизвестно, какая будет решающая» (XII, 388). Из контекста ясно, что Маяковский противопоставляет не «линии», противопоставляет он прозу – поэзии, поэзия в этом выступлении представлена всего лишь четырьмя именами, в том числе и Фетом.[↩]
4. Д. Благой, Мир как красота. – В кн.: А. А. Фет, Вечерние огни, М., «Наука», 1971, с. 623.[↩]
5. Из почти что трехсот произведений (исключая переводы), вошедших в сборники «Вечерние огни», не наберется и двух десятков стихотворений длиннее двадцати строк.[↩]