Маркс и Фейербах (Вопросы эстетики в «Экономическо-философских рукописях 1844 г.»)

«Неоспоримы огромные успехи, достигнутые у нас в изучении взглядов Маркса. Однако в такой всеобъемлющей и безграничной области еще встречаются вопросы, исследованные слабее других. К их числу относится вопрос о периоде, когда «…Маркс только еще становился Марксом, т. е. основателем социализма, как науки, основателем современного материализма, неизмеримо более богатого содержанием и несравненно более последовательного, чем все предыдущие формы материализма…» ¹.

До сих пор наименее исследованной областью марксистской философии являются эстетические взгляды Маркса вообще и «переходного периода» в особенности. А между тем анализ эстетических воззрений Маркса 1844 года помогает ответить на целый ряд важных, еще не решенных нашей эстетикой вопросов.

В современных условиях острой идеологической борьбы, когда предпринимаются усиленные попытки «заменить» марксизм «социальным дарвинизмом» или своего рода антропологизмом (например, культурно-историческая концепция Арнольда Тойнби), приобретает особую актуальность вопрос о подлинных взаимоотношениях между философией и эстетикой Маркса и Фейербаха.

Уже давно различные реформисты, социал-фашисты и оппортунисты извращают ранние работы Маркса, прежде всего «Экономическо-философские рукописи 1844 г.». Опираясь на некоторые недостаточно четкие и зрелые высказывания молодого философа, всячески раздувая известные элементы гегельянства и фейербахианства, имевшиеся тогда в мировоззрении Маркса, эти теоретики пытаются выдать их за «откровение истинного марксизма», за «подлинный марксизм в его чистом виде».

В 1950 году Э. Тир, вульгаризируя «Рукописи 1844 г.», пытался доказать, что главным в марксизме является не учение о революции, классовой борьбе и диктатуре пролетариата, а учение о «человеке и его жизненном смысле», «философско-социологический антропологизм».

В последнее время во Франции появились работы Биго «Марксизм и гуманизм», Кальвеза «Идеи Карла Маркса» и Шамбра «Марксизм в Советском Союзе». Абсолютизируя отдельные высказывания молодого Маркса, в частности из «Экономическо-философских рукописей 1844 г.», которые еще носят на себе отпечаток известного антропологизма, авторы выдают их за подлинно марксистские. Они сознательно игнорируют, что ряд положений своей философии и эстетики 1844 года Маркс позднее пересмотрит, уточнит и существенно дополнит. Они фактически ставят знак равенства между Марксом и Фейербахом с его учением о «человекобоге». «Марксизм — это религия», — прямо заявляет Биго. Французские правые социалисты Валь, Кожев, Ипполит, М. Рубель с помощью тенденциозного подбора цитат из «Рукописей» конструируют некий «этический социализм», «абстрактно-антропологический гуманизм» и противопоставляют его якобы «утопическому» коммунизму зрелого Маркса. Они затушевывают принципиальное различие между своей идеалистической антропологией и материалистическим антропологизмом Фейербаха, стремятся обработать Фейербаха и юного Маркса под экзистенциалиста. Все они выбрасывают за борт материализм Фейербаха, непомерно раздувают метафизические или религиозно-этические элементы его философии, а с другой стороны — отождествляют марксизм и фейербахианство. Цель подобной ревизии марксизма состоит в том, чтобы обезвредить учение Маркса, лишить его могучей общественно-преобразующей силы и подлинной научности, в лучшем случае превратить марксизм в одну из форм утопического социализма.

Бесспорно, что Фейербаху как крупнейшему материалисту принадлежит выдающееся место в истории философии. Бесспорной то, что материализм Фейербаха оказал плодотворное воздействие на молодого Маркса. Фейербах был союзником Маркса в борьбе с религией и идеалистической философией. Но в то же время материализм Фейербаха носил непоследовательный и ограниченный характер. Эта ограниченность и непоследовательность Фейербаха уже преодолевалась молодым Марксом, но еще не до конца была преодолена им.

Известные противоречия во взглядах Маркса 1844 года отнюдь не унижают его как мыслителя-эстетика. Наоборот, раскрывая эти противоречия, мы наглядно убеждаемся в величии научного подвига Маркса, сумевшего в условиях господства гегелевской и фейербаховской философии создать качественно новое учение; мы получаем возможность увидеть процесс выработки этого учения. Философские взгляды Маркса 1844 года ярко свидетельствуют о его принципиальном превосходстве над всеми предшествующими философскими системами. Создавая новое учение, Маркс творчески использовал все лучшее, что» было в этих системах, развивая и обогащая его.

1844 год был переломным в духовном развитии К. Маркса и Ф. Энгельса. От наблюдения за отдельными фактами и событиями окружающей их действительности они переходят к подлинно научному исследованию политико-экономической структуры современного буржуазного общества.

Занятия политической экономией позволили Марксу и Энгельсу проникнуть в самую сердцевину общественной жизни, понять закономерности ее развития, сыграли выдающуюся роль в выработке качественно нового, диалектико-материалистического учения о природе и обществе, в которое органически входят воззрения на искусство.

В философском и эстетическом отношении духовное развитие Энгельса и особенно Маркса этого периода отмечено, с одной стороны, некоторым влиянием Фейербаха, а с другой — уже известным отходом от фейербахианского антропологизма и гуманизма, движением к историческому материализму и научному социализму.

Заметное влияние на молодого Маркса еще продолжала оказывать, в то время философия Гегеля. Но увлечение Маркса учением Фейербаха было тем новым и значительным фактором, который оставил весьма глубокий отпечаток на трудах молодого мыслителя, принадлежащих к «переходному периоду» его развития. Поэтому мы и сосредоточиваем внимание на взаимоотношении философских взглядов Маркса и Фейербаха в 1844 году.

Существуют разные точки зрения на вопрос об отношении Маркса к философии и эстетике Фейербаха. До последнего времени у нас очень распространено представление, что философские и эстетические взгляды Фейербаха не имели сколько-нибудь серьезного влияния на духовное развитие Маркса и Энгельса. В 1947 году вышла книга С. Лурье «Очерки по истории античной науки». Автор рисует Маркса убежденным материалистом уже в 1839 — 1841 годах, в период работы над докторской диссертацией «О различии между натурфилософией Демокрита и Эпикура» (стр. 393). В новейшем исследовании Георга Менде «Путь Карла Маркса от революционного демократа к коммунисту» (перев. с нем., ИЛ, М. 1957) вопрос о развитии философских и эстетических взглядов Маркса, в частности о его так называемом «фейербахианстве», по сути дела, снимается. Менде рисует Маркса как убежденного революционера и последовательного материалиста уже с 1837 года. Часто говорят, что, кроме пользования терминологией Фейербаха, у Маркса и Энгельса никакого «фейербахианства» больше не было. Эта точка зрения отразилась во вступительной статье к сборнику «К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений» (Госполитиздат, М. 1956).

В последние годы наши эстетики все чаще обращаются к ранним трудам Маркса. Много внимания уделяет им В. Ванслов в своей книге «Проблема прекрасного» (М. Госполитиздат, 1957). Но в его анализе эстетических высказываний раннего Маркса верные мысли часто существуют рядом с неверными. Так, автор пишет об эстетических положениях из «Рукописей 1844 г.»:

«Мы считаем совершенно несостоятельным отрицание значения этих положений на том основании, что они якобы принадлежат молодому Марксу, встречаются преимущественно в не законченных и не опубликованных при его жизни работах и несут отпечаток непреодоленных идеалистических воззрений. Во-первых, это обвинение противоречит фактам, ибо эстетические положения, о которых будет идти речь, содержатся в работах не только молодого, но и зрелого Маркса {например, в работах 1857 — 1858 годов). Во-вторых, тот факт, что данные положения встречаются главным образом в не законченных и не опубликованных при жизни работах, свидетельствует отнюдь не о том, что Маркс отказывался от них в публикуемых законченных работах, а лишь о том, что в подготовительных работах он осмысливал более широкий круг вопросов (в частности, эстетических), которым он не посвящал специальных работ и которые не было необходимости вводить в печатные экономические сочинения. Наконец, в-третьих, употребление Марксом в ряде случаев фейербахианской и гегелевской терминологии ни в какой мере не говорит об идеалистическом характере существа высказанных положений (фейербахианская терминология в гносеологии вообще не является идеалистической, гегелевская же терминология в данном случае выступает чисто внешней формой выражения совершенно иного, материалистического содержания). Поэтому, с нашей точки зрения, эстетические высказывания К. Маркса ни в коей мере не могут быть подвергнуты сомнению в их истинности и подлинно «марксистском» характере. В них — ключ к решению проблемы эстетического» (стр. 42 — 43).

В. Ванслов отстаивает здесь важность и ценность эстетических высказываний раннего Маркса. Но такой подход сейчас недостаточен. Насколько нам известно, никто из современных критиков, исключая открытых ревизионистов, не отрицает их значения. Сейчас все больше начинают говорить — и, с нашей точки зрения, справедливо — лишь о том, что нельзя все эстетические положения молодого Маркса принимать догматически. Ведь в то время Маркс, по словам В. И. Ленина, «только еще становился Марксом». Поэтому необходимо выделять в его эстетических положениях и то новое, что он уже вносил в философию и эстетику, и то, что еще тяготело к «старому», к Гегелю и особенно к Фейербаху, было недостаточно четко сформулировано и выражено.

Странно выглядит замечание В. Ванслова, что Маркс не считал необходимым вводить вопросы эстетики в свои печатные экономические работы. А «К критике политической экономии»? Ведь в этом вполне законченном и напечатанном при жизни Маркса экономическом труде, как и в первом томе «Капитала», мы находим ряд важнейших эстетических положений. Маркс не вводил в свои зрелые работы не эстетические положения вообще, как это получается у В. Ванслова, а лишь некоторые ранние эстетические положения, еще недостаточно четко сформулированные им в свете нового учения.

Нельзя согласиться и с мыслью В. Ванслова о фейербаховской и гегелевской терминологии молодого Маркса. Верно, что пользование этой терминологией отнюдь не говорит об идеализме эстетических высказываний молодого Маркса. Однако не следует думать, что терминология совершенно безразлична к наполняющему ее содержанию; она, в свою очередь, активно воздействует на него. И пользование старой терминологией не могло, конечно, совершенно бесследно пройти для философских и эстетических взглядов молодого Маркса. Разумеется (и это будет показано ниже), Маркс в 1844 году уже преодолевал старую терминологию, наполнял ее новым содержанием. Но это новое, диалектико-материалистическое содержание в некоторых случаях еще не было вполне зрелым.

В. Ванслов утверждает, что ранние эстетические положения Маркса были подтверждены и развиты им в период философской зрелости. Но это касается не всех положений. К тому же, точнее было бы говорить о мыслях, так как положение теснейшим образом связано со своим терминологическим оформлением. Но главное состоит в том, что В. Ванслов объективно ставит знак равенства между эстетикой Маркса 1844 года и 1857 — 1858 годов. Это тем более нелогично, что сам он говорит о «молодом» и «зрелом» Марксе. О какой же теоретической зрелости может идти речь, если В. Ванслов утверждает, что в 1857 — 1858 годах Маркс лишь повторял то, что говорил в молодости, то есть в 1844 году? В тексте своей работы В. Ванслов пишет об этих «повторениях», но очень общо и не приводит почти ни одного конкретного примера. И это понятно: такие примеры показали бы движение философских и эстетических взглядов Маркса от 1844 года до 1857 — 1858 годов и опровергли бы построения автора. В. Ванслов, таким образом, затушевывает различия между эстетическими высказываниями 1844 года и эстетикой зрелого Маркса, неисторически относится в этом вопросе к его наследию. А ведь известно, что основоположники научного коммунизма считали не совсем зрелой вещью даже «Немецкую идеологию» (1845 — 1846) не говоря уже о «Рукописях 1844 г.».

Поэтому никак нельзя согласиться с итоговым утверждением В. Ванслова, что все эстетические высказывания молодого Маркса (и прежде всего в «Рукописях 1844 г.») являются «подлинно марксистскими», причем не в биографическом, а в строго научном смысле этого слова.

На наш взгляд, В. Ванслов допускает серьезную неточность, считая эти положения «подлинно марксистскими» потому, что они выражают материалистическое содержание. Марксистская эстетика основана не просто на материализме, а на диалектическом и историческом материализме, а Маркс в 1844 году только становился на этот путь.

В обстоятельной работе «Проблемы эстетики в «Экономическо-философских рукописях» К. Маркса» (сб. «Вопросы эстетики», 1, «Искусство», М. 1958) Л. Пажитнов справедливо пишет, что «безоговорочное признание «Рукописей» произведением зрелого марксизма было бы неправильным, и это относится к эстетической проблематике, развернутой здесь, в такой же мере, как и к непосредственно философской» (стр. 120). Однако дальше этой декларации автор не идет. Мало того, Л. Пажитнов тут же спешит сказать, что «настоящая статья, подвергающая анализу некоторые узловые моменты эстетического содержания «Экономическо-философских рукописей», имеет своей задачей установить их органическую связь с более поздним и зрелым пониманием Марксом этих проблем и показать значение идей, высказанных здесь Марксом, для решения основных принципиальных вопросов эстетической науки» (стр. 121). Таким образом, автор уже заранее ориентируется на одностороннее исследование эстетических проблем в «Рукописях» Маркса, на искусственное выделение только всего зрелого в них и абстрагирование от всего еще незрелого, недостаточно четко выраженного. Вряд ли можно признать правильным такой метод исследования этого крайне сложного произведения молодого Маркса.

Маркс работал над «Экономическо-философскими рукописями» в апреле — августе 1844 года.

«Мы берем отправным пунктом современный политико-экономический факт» ², — пишет К. Маркс, обращая свое внимание прежде всего на то, что в капиталистических условиях рабочий стал товаром (стр. 523), что он принижается духовно и физически (стр. 526). Этот процесс физического и духовного обнищания человека в буржуазном обществе, его причины и следствия К. Маркс рассматривает в органическом единстве с вопросами эстетики.

«Подобно тому, — писал он, — как в теоретическом отношении растения, животные, камни, воздух, свет и т. д. являются частью человеческого сознания, отчасти в качестве объектов естествознания, отчасти в качестве объектов искусства, являются его (человека. — А. И.) духовной неорганической природой, духовной пищей, которую он предварительно должен приготовить, чтобы ее можно было вкусить и переварить, — так и в практическом отношении они составляют часть человеческой жизни и человеческой деятельности… Практически универсальность человека проявляется именно в той универсальности, которая всю природу превращает в его неорганическое тело, поскольку она служит, во-первых, непосредственным жизненным средством для человека, а во-вторых, материей, предметом и орудием его жизнедеятельности» (стр. 564 — 565). Для Маркса важнейшая особенность искусства состоит в том, что оно превращает материальную природу в «духовную неорганическую природу». С этим положением Маркса перекликается вывод Фейербаха, с которым был целиком согласен В. И. Ленин: «Искусство не требует признания его произведений за действительность» ³. Известно, что Гегель считал искусство одной из промежуточных форм сознания, которая отягощена материальной, чувственной оболочкой. Он утверждал и в философии и в эстетике, что сознание «творит» природу. В отличие от Гегеля Маркс уже в 1844 году полагал, что, хотя искусство принадлежит к «духовной человеческой природе» и является «частью человеческого сознания», оно коренится в материальной жизни общества.

Маркс указывает на «эстетическую универсальность»искусства, выражающуюся в том, что объектом искусства может быть вся природа: и растения, и животные, и камни, и воздух, и свет, и т. д. Эта «эстетическая универсальность» искусства является в конечном счете результатом практической универсальности его творца-человека.

Для антропологического материалиста Л. Фейербаха «очеловечить» природу — значит смотреть на природу как на живое существо, обладающее всеми человеческими признаками. В отличие от него Маркс считал, что благодаря искусству и «естествознанию», в которое он включал совокупность всех наук, природа становится для человека «частью человеческого сознания», то есть природа познается человеком через искусство и естествознание. Поэтому искусство как «духовная пища» (Маркс) в принципе питает человека верными представлениями о жизни и так же необходимо ему, как «пища телесная». Маркс в данном случае не говорит о специфическом отличии научного познания жизни от познания эстетического. Ему важно прежде всего подчеркнуть принципиальную способность искусства служить средством познания жизни.

«….Объект искусства, — утверждал Л. Фейербах, — есть видимый, слышимый, осязаемый предмет, — для словесного искусства — в опосредствованной форме, для изобразительного искусства — непосредственно» ⁴. Таким образом, Фейербах, как и Маркс, считает объектом искусства материальную действительность. Однако Фейербах не был последовательным материалистом и допускал иногда ошибки идеалистического толка. Разъясняя свою мысль, Фейербах пишет: «…то, что искусство изображает в чувственной форме, есть не что иное, как собственная сущность чувственности, неотделимая от этой формы» ⁵. Получается, что искусство воспроизводит не объективный мир, а субъективное содержание человеческих чувств, которые Фейербах в данном случае рассматривает вне их органической связи с реальной действительностью. Разумеется, с таким взглядом на искусство в 1844 году Маркс не мог согласиться. «Поскольку Фейербах материалист, история лежит вне его поля зрения, — позднее писали Маркс и Энгельс, — поскольку же он рассматривает историю — он вовсе не материалист» ⁶.

Фейербах «обожествлял» человека, его материальную природу и считал искусство результатом проявления «божественной» природы человека. Для него цель искусства, как и цель человеческой жизни вообще, заключается в созерцании. «Созерцайте же природу, созерцайте человека! — призывал он. — Здесь перед вашими глазами вы имеете мистерии философии» ⁷. Абстрактно-теоретический и во многом идеалистический подход к искусству объективно сближал Фейербаха с философией Гегеля. Очевидно, здесь давало себя знать и «гегельянское» прошлое Фейербаха, не до конца преодоленное им.

Во «Введении к «Критике политической экономии» (1859), в которую своей значительной частью вошли, хотя и в сильно переработанном виде, «Экономическо-философские рукописи 1844 г.», Маркс в принципе подтвердил высказанный им ранее взгляд относительно практической значимости искусства.

Критикуя идеализм Гегеля, его учение о всесилии сознания, «идеи», «теории», Маркс показывает ограниченную роль «чистого», сугубо теоретического сознания. «Целое, как оно является в голове, как мыслимое целое, есть продукт мыслящей головы, которая освояет себе мир единственно возможным для нее способом, который отличен от художественного, религиозного, практически-духовного освоения мира» ⁸. Таким образом, Маркс вовсе не сводил искусство главным образом к умозрительности, как это делали Гегель и отчасти Фейербах. Искусство, по мнению Маркса, не просто созерцает, а осваивает мир «практически-духовным способом». Это значит, что, будучи в последнем счете результатом развития материальной общественной практики, искусство превращает действительность в «часть человеческого сознания», иными словами, служит важнейшим средством художественного, эстетического, конкретно-чувственного познания жизни. Конечная цель искусства состоит в том, чтобы доступным ему путем способствовать материально-практическому освоению мира человеком.

Л. Фейербах, устанавливая принципиальное различие между человеком и животным, писал: «Человек отличается от животных только тем, что он — живая превосходная степень сенсуализма, всечувственнейшее и всечувствительнейшее существо в мире. Чувства общи ему с животным, но только в нем чувственное ощущение из относительной, низшим жизненным целям подчиненной сущности становится абсолютной сущностью, самоцелью, самонаслаждением» ⁹.

1. В. И. Ленин , Сочинения, т. 14, стр. 322.[↩]
2. К. Маркс и Ф. Энгельс, Из ранних произведений, Госполитиздат, М. 1956, стр. 560. В дальнейшем ссылки на этот сборник будут даваться в тексте с указанием одних лишь страниц.[↩]
3. В. И. Ленин, Философские тетради, Госполитиздат, 1947, стр. 50.[↩]
4. Л. Фейербах, Избр. философ, произведения, М. 1956, т. I, стр. 188.[↩]
5. Л. Фейербах, Избр. философ, произведения, т. I, стр. 189.[↩]
6. К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. 3, стр. 44.[↩]
7. Л. Фейербах, Избр. философ, произведения, т. I, стр. 129.[↩]
8. Цит. по новому уточненному переводу Г. Недошивина (Сб. «Вопросы эстетики», стр. 39) и Л. Пажитнова (там же, стр. 131).[↩]
9. Л. Фейербах, Избр. философ, произведения, т. I, стр. 231 — 232[↩]