Максим Горький: российские идеологические контексты и итальянские реалии. Сборник материалов конференции к 150-летию со дня рождения Максима Горького / Под ред. M. Böhmig, L. Tonini, Donatella Di Leo, O. Trukhanova. Rome: UniversItalia, 2020. 445 с.

В 2018 году Италия отмечала 150-летний юбилей Максима Горького: был открыт памятник писателю в Сорренто, прошла международная научная конференция и вышел сборник докладов российских и итальянских исследователей. В сборнике не только вступление от редакции, но и приветственное слово мэра Сорренто Джузеппе Куомо. Эти тексты даны в параллельном переводе.

Два раздела – «Максим Горький и российские идеологические контексты» и «Максим Горький и итальянские реалии» — раскрывают проблематику современного горьковедения. Тексты опубликованы на русском или итальянском языке и сопровождаются аннотациями с параллельным переводом. Некоторые аннотации слишком лаконичны и не раскрывают для иноязычного читателя глубину авторской мысли.

Первый раздел — об идеологических контекстах, в которых развивалось творчество писателя. Статья В. Полонского «Горький и культура модернизма» — о проблеме, которая, по мнению автора, не имеет однозначного решения (с. 23). Автор пишет, что в творчестве Горького прослеживается зависимость от Серебряного века: «сложная, диалектичная, конфликтная, но ею во многом предопределен сам нерв горьковского письма» (с. 27). И в общественной деятельности писателя, в его проекте культурного строительства разворачивается «потенциал одного из векторов модернизма, ориентированного на социально-космологическое жизнетворчество, на трансенсус, тотальное преображение мира и человека» (с. 39). Однако сложно согласиться с утверждением, что «горьковская идея физического бессмертия непосредственно вырастает из федоровско-богдановской линии русского модернистского космизма» (с. 39). Для А. Богданова смерть — путь обновления жизни. Эту идею он выразил в рассказе «Праздник бессмертия» (см.: [Богданов 1914]). «Между философией и жизнью: Горький как институция» — статья Д. Московской, подчеркнувшей, что «всесоюзная институализация Горького как создателя новых духовных ценностей советских людей началась с его возвращения на родину» (с. 56). Автор прослеживает отношение писателя к философии и утверждает, что «интерес Горького к философии как системе был недолог. 1893–1898 годы…» (с. 45). Подобную позицию трудно принять: в 1900-е годы Горький всерьез увлекся эмпириомонизмом А. Богданова (см.: [Семенова 2015]). Но можно согласиться с Московской, что «за отрицанием философии у Горького стояла ненависть к любого рода попыткам отвлечь/отвлечься от насущных проблем человеческой страдальческой повседневности или эти страдания оправдать» (с. 46).

В работе «Максим Горький и философия пессимизма» Л. Спиридоновой интерес представляет тема Леопарди. О нем Горький упоминал в статьях «вплоть до последних лет жизни и особенно часто в годы советской власти» (с. 72). Досадная опечатка вкралась в текст: «1897 год стал особенно тяжелым в жизни юноши. Он работал подручным пекаря в казанских булочных…» (с. 65). Очевидно, что речь идет о 1887 годе. О. Шуган исследует тему «Идея «Заката Европы» О. Шпенглера в свете историософских и культурологических взглядов М. Горького». Статья начинается с неточности: «…возникновение книги О. Шпенглера «Закат Европы» (1922)…» (с. 75). Первый том Шпенглера вышел в 1918 году в Вене. Шуган пишет об отношении Горького к идеям немецкого философа: «В вопросе культуры Горький был «европоцентристом» и воспринимал Европу как «мощный творческий организм»» (с. 78). Шуган апеллирует к понятиям «демос, массы, толпа, народ, крестьянство», употребляя их как контекстные синонимы, что нельзя считать корректным. В брошюре «О русском крестьянстве» Горький размышляет о решающей роли пролетариата и научной интеллигенции в социальном прогрессе, противопоставляя им крестьянство и давая ему негативные характеристики. Статья Н. Примочкиной посвящена «Фантастическим сюжетам и образам драматургии М. Горького». Автор обращается к малоизвестным текстам, так как 1920–1930-е годы побуждают Горького обратиться к фантастике для поиска новых художественных приемов, чтобы в новых формах выразить пост­революционную реальность: «Горький использовал образы демонологии для выражения своих философских идей и моральных принципов, своего мировоззрения…» (с. 101).

К теме веры в творчестве Горького обращены «Проблемы религии в текстах Максима Горького: отказ от православной традиции как лейтмотив творчества» О. Быстровой и «»Разум-
Сатана» как полемическая формула в философском споре Максима Горького с Львом Толстым» Е. Матевосян. Быстрова анализирует «Детство», «Мать», «Жизнь Клима Самгина»: «В заданном контексте интерпретации художественных текстов Горького доказательно проявляется линия постепенного выстраивания нового бога — имя которому революция» (с. 104). Подобная интерпретация не вполне корректна: революция — процесс, который сложно обожествлять. Для Горького на место идеи Бога должна прийти идея Человека-Творца, созидающего реальный современный мир: «народушко-богостроитель». О «Жизни Клима Самгина» Быстрова замечает: «Роман Горького становится не столько историей одного человека, судьба которого вплетается в биографию страны целой эпохи, а именно грустным повествованием о том, как из народа уходит вера» (с. 114). Матевосян говорит о споре «Горького с Толстым <…> о Разуме и Вере — на материале романа «Жизнь Клима Самгина»» (с. 117–118). Она пишет, что «темы Разума и Веры — суть лейт­мотивы романа-завещания Горького. В трактовке этих тем причудливо сплелись представления, господствовавшие на рубеже веков, и личные убеждения самого Горького» (с. 123). Матевосян завершает статью парадоксально: «Как, веря в культурную революцию и просвещение масс, в своем итоговом художественном произведении, воспринимаемом как интеллектуальное завещание, Горький демонстрирует апофеоз Веры?» (с. 129). Принять утверждение Матевосян, что это «проигрыш Разума — Вере» (с. 129), сложно. Горький констатировал, что рациональные начала в русской жизни уступают иррациональным поискам веры, неизбежно завершающимся нигилизмом в среде интеллигентской или сектантством в народной.

Исследование Л. Жуховицкой «»Чужое как свое»: Горький в российской истории ивритской культуры» посвящено истории «возрождения иврита и возникновения новой, прогрессивной еврейской культуры в условиях, сложившихся в России в начале XX века» (с. 132) и роли Горького в этом процессе. Статья «»Художественная правда» в публицистике Максима Горького на фоне дискуссий XIX века о «истине» и «правде»» написана М. Бёмиг. Автор анализирует идеи Белинского, Чернышевского, Тургенева, Достоевского и Гончарова и в этом контексте рассматривает «художественную правду» и то, как она раскрывается в публицистике Горького. Исследование осуществляется «с применением логического анализа языка» (с. 143), что позволяет автору прийти к новым, более современным интерпретациям. «Максим Горький и философия коллективизма» — статья Д. Стейлы. В тексте прослеживается «идеологическая парабола» (с. 171) Горького: от 1908–1909 годов и статьи «Разрушение личности», где «бунтарь ранних работ Горького становится неким коллективным сверхчеловеком» (с. 157), к 1930-м годам, сотрудничеству со Сталиным, так как писателя привлекала перспектива «строительства нового «коллективного» человека» (с. 157). Статья А. Вентури называется «Горький, «Новая жизнь» и последнее сражение бывших русских эмигрантов в Италии». По мнению автора, горьковская «Новая жизнь» в 1917 году дала «последний шанс обмена мнениями после возвращения в Петроград во время Революции» (c. 173) русским, побывавшим в эмиграции. Вентури подчеркивает важность «роли Горького как первого и самого известного символа русской социалистической эмиграции в Италии в предреволюционный период» (с. 173).

Второй раздел сборника посвящен итальянским реалиям, связанным с Максимом Горьким. М. Ариас-Вихиль построила на документах из архива Горького исследование «Горький в Сор­ренто». Это материалы итальянской прессы, ранее не опубликованные, малоизвестные стенограммы бесед с М. Будберг. Они «представляют собой бесценные свидетельства современников и нуждаются в осмыслении» (с. 191). К. Гаврилин в статье «»Сор­рентинская правда»: диалог современников» предлагает историко-художественную интерпретацию рисунков рукописного журнала: «Изображения анализируются как важный памятник культуры первой четверти ХХ века, воссоздающий идеологически напряженный и в художественном отношении эклектичный дух эпохи» (с. 219). Все художественные сопоставления, предлагаемые автором в тексте, подтверждаются прекрасным подбором иллюстраций. С. Демкина знакомит с «Соррентинской страницей музейной биографии Максима Горького: по материалам Музея А. М. Горького ИМЛИ РАН». Она детально описывает предметы, так или иначе связанные с этим итальянским периодом жизни писателя. Л. Тонини обращается к теме «Mаксим Горький и Уго Ойетти: советы путешественнику в мир русского искусства». Автор считает, что «путешествие в Санкт-Петербург и Москву в 1910 году Уго Ойетти <…> имеет большое значение для образа Империи, выраженного в его статьях и рецензиях, посвященных, прежде всего, миру искусства» (с. 267). «Ленин на Капри в воспоминаниях Горького: варианты» — исследование М. Каратоццоло. Сопоставление вариантов эссе Горького о Ленине проводится «с акцентом на отрывках, описывающих два коротких пребывания Ленина на Капри в 1908 и 1910 годах» (с. 287). Задача автора — «понять, почему <…> версии эссе Горького настолько отличаются друг от друга, а также определить важность Капри как символичного места в этих изменениях» (с. 287).

О «Разрыве дружбы между М. Горьким и А. Богдановым в воспоминаниях А. Луначарской» пишет П. Чони. Как замечает автор, «рукопись воспоминаний <…> проясняет, как перипетии личных отношений между Малиновской и М. Андреевой стояли у истоков конца дружбы между двумя товарищами-
однопартийцами» (с. 299).

Э. Гаретто изучает «Распространение и восприятие драматургии М. Горького в издательствах и на сцене Милана (1903–1947)» и на основе архивных материалов и публикаций перио­дических изданий предлагает периодизацию изучаемого процесса (с. 307). М. Талалай исследует «Капри после Горького: люди, наследие, мифы». Как отмечает автор, «после возвращения Горького в Россию в конце 1913 года левая составляющая Капри, лишившись своего знаменитого вождя, стала быстро сходить на нет» (с. 326). А с начала 1920-х годов «на Капри обосновались русские аристократы, бывшие участники Белого движения, интеллектуалы антибольшевистского толка…» (с. 325).

В издании имеется приложение с выдержками из газеты «Avanti!» и журнала «Il Marzocco», связанными с именем Горького. Завершается сборник сведениями об авторах.

Книга издана качественно, с отличными иллюстрациями. Она объединила российских и итальянских исследователей, отметила новые акценты в наследии Максима Горького.