Литература немецкой эмиграции
Klaus Jarmatz, Literatur im Exil, Dieti Verlag, Berlin, 1966, 270 S.
Не останется никого из очевидцев, а культурная общественность, обращаясь к прошлому, вероятно, будет с удивлением воспринимать необычайный феномен: расцвет большой национальной литературы, возникшей за пределами порабощенной фашизмом родины, в тяжелейшей обстановке изгнания. И очевидно, долг наших современников – подробно рассказать потомкам об этом историко-литературном явлении.
Сделать это, однако, чрезвычайно трудно: требуется собрать сведения о двух сотнях литераторов, пребывавших в изгнании на всех континентах земного шара, разобраться в деятельности многочисленных писательских объединений и издательств, исследовать различные идеологические и эстетические течения внутри эмигрантской литературы. Нужно установить этапы ее развития, рассказать о многогранной общественной деятельности писателей-изгнанников и, наконец, подвергнуть анализу их разнообразное творчество, – работа, которую выполнить можно только коллективными усилиями.
Пока что в этой области сделаны только первые шаги, и поэтому живой интерес вызывает появившаяся в ГДР книга Клауса Ярмаца «Литература в изгнании».
Монография состоит из трех больших частей. Первая называется «Немецкая антифашистская литература и политика Народного фронта», вторая посвящена немецкому критическому реализму 30-х годов, в третьей речь идет о лирических и эпических произведениях социалистического реализма.
Книга К. Ярмаца охватывает далеко не все проблемы, связанные с возникновением и развитием литературы немецкой эмиграции. Однако автор останавливается на самом в ней существенном: рассматривает ведущие направления в литературе немецкой эмиграции, характеризует крупнейшие творческие завоевания наиболее значительных писателей и в связи с этим ставит вопрос об идейном и художественном новаторстве этой литературы.
К. Ярмац подробно рассказывает о политике КПГ в области литературы в годы эмиграции, о действенной помощи, которую партия оказывала писателям. Заслуживает особого внимания упоминаемая К. Ярмацем резолюция Брюссельской конференции КПГ (1935), в которой партия обращалась к антифашистской культурной общественности с призывом сплотиться в борьбе против нацизма: «Мы, коммунисты, стремимся объединить в антифашистском фронте все те силы немецкой нации, которые противостоят культурной реакции гитлеровского фашизма. Мы, коммунисты, стремимся спасти от фашистских варваров культурные и духовные сокровища немецкого народа, его язык, его литературу, его искусство и науку и бороться за максимальное развитие культурных ценностей».
В этой связи К. Ярмац характеризует значение политики Народного фронта для укрепления единства писательских рядов, рассказывает о работе Национального комитета «Свободная Германия» в сфере культуры, о роли журналов «Дас Ворт» и «Интернационале Литератур». Много внимания уделяется в книге плодотворным творческим дискуссиям в среде немецких социалистических писателей, их борьбе за новое искусство. Отсылая читателя к теоретическим выступлениям И. Бехера, Б. Брехта, А. Зегерс, Э. Вайнерта в 30-е годы, К. Ярмац заостряет внимание на особенно важных проблемах. Так, он напоминает о не утратившем и сегодня своего значения выступлении Брехта в 1938 году о реализме, в частности о наследовании и развитии литературных традиций прошлого: «Совет «Пишите, как Шелли!» был бы абсурдным; таким же абсурдным был бы совет «Пишите, как Бальзак!»… «Опасно привязывать реализм к нескольким именам, как бы ни были они известны…»
В книге К. Ярмаца убедительно показана тесная преемственная связь между революционной пролетарской литературой 20-х годов и творчеством социалистических писателей в период эмиграции. Многие характерные черты передовой литературы 20-х годов (изображение человека частицей революционного коллектива, интерес к историческому прошлому, интернациональные мотивы) получают свое дальнейшее развитие в немецкой социалистической литературе 1933 – 1945 годов.
Вместе с тем К. Ярмац выясняет новые особенности в решении наиболее значительных для передовой немецкой литературы проблем, наметившиеся в период эмиграции. Так, автор подробно останавливается на новом осмыслении в литературе эмиграции понятий гуманизма и патриотизма. «Стремление к национальному содержанию поэзии рождалось в длительном историческом процессе, – пишет К. Ярмац. – В этом процессе возникло прежде всего отрицание шовинистического и националистического понятия любви к родине, во имя которого немецкую нацию вели от катастрофы к катастрофе. То, что реакционные господствующие классы в Германии трактовали как «любовь к родине» – угнетение внутри страны и порабощение других народов ради прибылей господ-монополистов, – не могло воспеваться в прогрессивной поэзии как любовь к родине, так как было несовместимым с интересами рабочего класса и нации. Против подобной «любви», против угара великодержавного шовинизма сразу же восстали как социалистические, так и буржуазно-демократические писатели… Революционно-демократический патриотизм был выражением антифашистской борьбы, которую вел рабочий класс. Так из отрицания шовинизма вырос новый вид любви – мыслящей, призывающей к освобождению нации». Исследование К. Ярмаца помогает глубже понять те процессы, которые логически привели к прочному союзу представителей критического и социалистического реализма, скрепленному общностью целей гуманизма и антифашистской, антимилитаристской борьбы.
Исследуя художественную специфику лирических и эпических произведений И. Бехера, Э. Вайнерта, Б. Брехта, В. Бределя, А. Зегерс и других писателей, К. Ярмац выясняет идейное, тематическое, эстетическое новаторство немецкой литературы социалистического реализма, родившейся в эмиграции. В связи с этим он ставит ряд важных теоретических проблем. Среди них – вопрос о взаимообусловленности содержания и формы, о традициях и новаторстве, о возрождении и обновлении старинных народных жанров (например, баллады), о новой интерпретации темы пролетариата и крестьянства.
К. Ярмац говорит о преодолении в немецкой социалистической литературе такого существенного недостатка, как схематичная фигура прямолинейно изображенного борца-революционера, характерная для многих произведений 20-х годов. Первые удачные попытки в создании полнокровного образа положительного героя, человека, борющегося за новую, демократическую Германию, антифашиста, коммуниста, интернационалиста К. Ярмац справедливо считает одним из самых ценных завоеваний немецкой литературы социалистического реализма, которая именно в период эмиграции приобрела широту и многообразие. Исследователь имеет в виду образы Торстена и Крейбеля в «Испытании» В. Бределя, Гейслера и Валлау в романе А. Зегерс «Седьмой крест», он касается и таких произведений, как «Человек, который молчал» и «Семь памятных скрижалей» И. Бехера, «Джон Шер и товарищи» Э. Вайнерта, баллады Б. Брехта.
Интересен в теоретическом отношении тот раздел книги, в котором К. Ярмац стремится определить новые качества гуманистической, демократической литературы немецкого критического реализма, рожденные сложным комплексом классовых, социально-политических, эстетических отношений на данном историческом этапе.
Освобождение лучших представителей реализма от многих предрассудков буржуазного класса, растущее понимание задач революционной борьбы пролетариата, восприятие идей социалистического гуманизма и революционной демократии, личное участие в общественной борьбе приводят выдающихся художников слова на боевые антифашистские позиции. В их произведениях явственнее проступают симпатии к действиям борющихся народов и более резкой становится критика капиталистических отношений. Все это позволяет К. Ярмацу говорить о новом качестве литературы немецкого критического реализма, о сближении ее с социалистической литературой. Анализируя произведения Г. Манна («Лидице», «Прием в свете»), Л. Фейхтвангера («Симона», «Братья Опперман», «Изгнание»), А. Цвейга («Вандсбекский топор», «Возведение на престол короля»), О. – М. Графа («Антон Зиттингер»), К. Ярмац справедливо говорит об их идейном и художественном новаторстве. Он имеет в виду стремление немецких писателей-реалистов противопоставить фашизму революционную борьбу народа, наметившуюся в их книгах 30-х годов новую трактовку героя – выходца из буржуазной среды, который уже не топчется в замкнутом кругу противоречий между личностью и обществом, а пытается найти свое место в битве с фашизмом, толкование этой битвы как главного фактора, определяющего судьбы человечества.
Заслуживает внимания подробная характеристика публицистики Г. Манна и Т. Манна и доказательный вывод о возникновении в вей образа нового человека – борца-антифашиста. «Создание образа нового человека, пусть вначале только в публицистической форме, становится решающей предпосылкой новой ступени реализма в творчестве Томаса и Генриха Маннов, Фейхтвангера, Арнольда Цвейга. В этом заключены возможности перехода от реализма критического к реализму социалистическому». К. Ярмац уловил показательную закономерность в развитии прогрессивной зарубежной литературы: именно в художественно-публицистических жанрах сплошь и рядом наиболее очевидно выявляются черты овладения более передовым творческим методом.
К. Ярмац отмечает и новые черты в разработке исторической темы у Генриха и Томаса Маннов, Бруно Франка и других представителей немецкого критического реализма. Обратившись к прошлому, они смогли воплотить свой этический идеал в героических образах. Такие произведения, как дилогия о Генрихе IV, «Лотта в Веймаре», «Иосиф и его братья», «Сервантес», проникнуты действенным гуманизмом. К. Ярмац обоснованно связывает новые качества немецкого исторического романа 30-х годов о ширившимся воздействием антифашистских и социалистических идей на писателей старшего поколения.
В книге сопоставляется идейно-художественное содержание творчества писателей внешней и так называемой «внутренней» эмиграции, писателей, оставшихся в фашистской Германии, но не пошедших на службу нацизму (В. Бергенгрюн, О. Лорке, В. Леман, Э. Лангессер и др.). К. Ярмац отмечает, что в силу многих причин произведения «внутренней эмиграции» были ограничены пассивным осуждением нацистских порядков, которое выражалось главным образом в бегстве в «интимно-человеческую субстанцию», в скорбно-элегических, а порою религиозно-мистических тенденциях. Исходя из этого, К. Ярмац аргументированно спорит с теми буржуазными литературоведами, которые склонны видеть в творчестве писателей «внутренней эмиграции» главное средоточие немецкого антифашистского литературного Сопротивления.
Теоретический пафос, направленный на утверждение эстетики и художественных завоеваний социалистического реализма, сочетается в труде К. Ярмаца с заостренной полемичностью. Полемическое острее книга обращено главным образом против ошибочных концепций Д. Лукача, приводящих к одностороннему толкованию критического реализма и некоторой недооценке реализма социалистического, к неверной трактовке взаимодействия этих двух методов, а также частных эстетико-теоретических вопросов. Однако К. Ярмац подчас излишне категоричен, нередко он слишком прямолинейно и односторонне, не сообразуясь с историческими обстоятельствами прошлого, трактует положения Лукача и некоторые другие вопросы и тем самым напрасно целиком зачеркивает и то полезное, что внес Лукач в развитие марксистского литературоведения. Подчас недостаточно аргументированы и» другие положения автора книги.
Так, К. Ярмац неоднократно и справедливо говорит о плодотворном влиянии социалистической литературы на старых мастеров реализма. Однако, как, впрочем, и во многих других работах, посвященных этой теме, мысль К. Ярмаца не подкреплена конкретными примерами. Между тем эти примеры имеются; можно было бы упомянуть, скажем, о связях между Г. Манном и Ф. Вайскопфом, Л. Фейхтвангером и Б. Брехтом, А. Цвейгом и Л. Фюрнбергом.
Не менее важно было бы рассмотреть не только вопрос о влиянии социалистических идей на писателей критического реализма, но, опираясь на факты истории литературы, осветить и обратный процесс – плодотворное воздействие союза представителей критического и социалистического реализма на развитие немецкой социалистической литературы.
К. Ярмац порою слишком мягко говорит о серьезных идейных и эстетических просчетах немецкой пролетарской литературы 20-х годов, как бы забывая о проявлявшихся в ней тенденциях к схематизму, например в изображении массы и личности, о том, что пролетарским писателям не всегда удавалось художественно убедительно отразить коллективное сознание в индивидуальном человеческом характере. Обходит он молчанием и вопрос о весьма отрицательном отношении части пролетарских писателей к выдающимся представителям критического реализма в 20-е годы. Это приводит автора, например, к переоценке романа В. Бределя «Твой неизвестный брат» и к другим весьма спорным утверждениям.
Вызывают возражения и некоторые оценки произведений немецкого критического реализма, предложенные в книге К. Ярмаца. Так, слишком «осовременены» романы Г. Манна о Генрихе IV; тем самым невольно умаляется их художественная ценность.
Противоречив К. Ярмац в своем подходе к творчеству таких «внутренних эмигрантов», как Э. Лангессер, О. Лорке, Э. Вихерт. Он отмечает гуманистический характер их поэзии, но несколько недооценивает эту сторону их творчества, столь важную в условиях разгула фашизма. Нам кажется, что К. Ярмац также не совсем справедливо упрекает в абстрактности и общих местах Б. Франка, анализируя его «Стихи времени», отражающие в лирической форме готовность поэта к решительному бою с фашизмом.
Очень жаль, что К. Ярмац нередко ограничивается только упоминаниями и перечнями имен и названий. Стоило бы, например, подробнее выяснить, какую роль сыграли в становлении немецкой эмигрантской литературы такие писатели, как Г. Кестен и Б. Франк, Э. Толлер и К. Тухольский, Л. Виндер и Л. Ренн, Ф. Вайскопф и Э. -Э. Киш, Л. Фюрнберг и Г. Мархвица, Д. Венчер и Б. Ласк и многие другие.
Тем не менее работа К. Ярмаца – серьезное, содержательное исследование. Книга является важным шагом на пути создания всестороннего труда о трагических судьбах и больших свершениях литературы немецкой антифашистской эмиграции.