Ленинградские писатели в «Красной звезде»

Я перечитал подготовленные журналом «Вопросы литературы» к публикации письма Николая Тихонова, написанные в дни ленинградской обороны и адресованные мне как главному редактору «Красной звезды»; редакция меня познакомила и с предисловием Николая Тихонова к этим письмам.

И нахлынули воспоминания о военных годах, о «Красной звезде», о работе ленинградских писателей в нашей газете.

Но прежде чем поделиться этими воспоминаниями, я хотел бы сделать одну оговорку.

Я до глубины души тронут добрыми словами Николая Тихонова. Но отнести их следует не ко мне лично. Если в годы Великой Отечественной войны «Красная звезда» в меру своих сил выполняла возложенные на нее партийные и боевые задачи, это результат великой энергии и воинской доблести ее славного, талантливого коллектива журналистов и писателей, в том числе и героических ленинградцев…

* * *

Имена ленинградских писателей появились в «Красной звезде» с первыми раскатами военной грозы. В первом же военном номере газеты была напечатана статья Всеволода Вишневского «Уроки истории». С глубоким знанием истории и высоким публицистическим накалом обозревал автор многовековую борьбу России с немецкими агрессорами, напоминал, как «мечом и палицей била русская сила по этим завидущим глазам и загребущим рукам». Курсивом были выделены слова писателя:

«Не быть вольному русскому человеку – сыну победителей на Чудском озере, у Танненберга, сыну покорителей Берлина – под фашистской пятой. Не быть свободолюбивому украинцу – сыну запорожцев – под проклятой баронской пятой… Не быть, никогда! Не согнет шею ни белорус, ни гордый грузин, ни казах, ни смелый латыш!»

С особой силой ощущалась глубокая вера Вишневского в победу в самые тяжелые для нашей Родины дни. И когда немцы были на подступах к столице – в статье «Краснофлотцы – Москве», прозвучали проникновенные слова: «Москва – брат, старший город!» И в дни, когда замкнулось кольцо блокады города Ленина. И когда немцы прорвались к Сталинграду и отрогам Кавказа. Его слова: «И каждый видит впереди победу, осененную солнцем, любимую землю нашу и простор, простор без конца», – трогали сердце и душу читателя.

Через неделю после «Уроков истории» мы получили новую статью Вишневского – «Балтийцы топят фашистские подлодки». Еще не было тогда в нашей газете «Науки ненависти» Михаила Шолохова и «Убей зверя!» Алексея Толстого, не было еще «Убей!» Ильи Эренбурга и «Ненавижу!» Алексея Суркова, не было и стихов «Убей его!» Константина Симонова, а в очерке Всеволода Вишневского мы уже читали: «На старых местах своей Балтики и Прибалтики наш народ повторяет свои привычки: врагу по зубам справа и слева, потом мордой в землю его и в воду – глотай, собака, кушай и запивай!»

Каждое его слово прожигало душу ненавистью к врагу, как огонь прожигает железо!

Вишневский выступал в «Красной звезде» почти во всех жанрах – от рассказа «В море» до очерка «Балтийцы» и боевой корреспонденции о слете ленинградских снайперов.

Все, о чем Вишневский писал, он хорошо знал.

В январе 1943 года, в дни прорыва блокады, я выехал в Ленинград. Там встретился с Вишневским. До этого я беседовал с командующим Волховским фронтом К. А. Мерецковым и командующим Ленинградским фронтом Л. А. Говоровым, членами военных советов и немало уже знал. И все же меня поразила глубокая осведомленность и точное знание писателем обстановки и задач фронта. Вишневский, низкий, коренастый человек с обветренным лицом, с глазами, полными живого огня, встретил меня приветливо. Он рассказал мне: дивизия Краснова задание не выполнила, потери у нее большие. Им недовольны. Немцы подтянули шесть дивизий. Вчера ждали освобождения Синявина, – не вышло. У противника есть коридор от 8-й ГРЭС к своим войскам: надо там заблокировать немцев. «Морской волк» прекрасно ориентировался в делах сухопутных.

Совсем недавно я встретился с бывшим командармом 23-й армии Ленинградского фронта генерал-лейтенантом А. И. Черепановым. С добрым чувством он вспоминал приезды Вишневского в его армию по заданиям редакции «Красной звезды».

– Вишневский облазил, – вспоминает Черепанов, – все полки и роты. Он лежал рядом со снайперами на боевых позициях. Он покорял нас своей солдатской прямотой.

Приверженность моряка к нашей центральной военной, но все же не морской газете глубоко нас трогала и радовала. На листках блокнота, где стоял штамп «Политическое управление КБФ. Начальник оперативной группы писателей», лаконичным, почти телеграфным языком Всеволод Вишневский писал мне:

«Благодарю Вас за теплое, дружеское письмо.

Рассказ посмотрел, сделал доработку. Новый текст прилагаю, в гранках сделал некоторые поправки. Просьба – аккуратно их внести.

Очень рад был (и по-хорошему удивлен), когда увидел вообще гранки из Москвы… Вот это оперативность, связь, внимание.

Работаем… В скором времени пришлю новый материал.

Лучшие пожелания Вам и всему коллективу прекрасной газеты.

Вс. Вишневский».

Свою «власть» начальника оперативной группы Всеволод Вишневский «использовал» и для того, чтобы его «подчиненные» писали в «Красную звезду». Он прислал записку: «Шлю для «Красной звезды» стихотворение одного из наших лучших поэтов Вс. Азарова. Прошу напечатать в «Кр. звезде». Готовлю Вам материал»…

В первой половине сорок третьего года имя Вишневского стало реже появляться на страницах нашей газеты. Это не могло нас не огорчать. Но объяснение скоро пришло. Он писал:

«Прочитал ленинградской общественности свою новую пьесу «У стен Ленинграда». Отзывы весьма хорошие. ВС Балтфлота благословил, и теперь пьеса идет в бой… Я взял осенние дни 1941 года. Вещь трагедийного плана, крупная.

Закончил книгу «Крепость Кронштадта» (6 п. л.) – история за 240 лет.

Заканчиваю книгу «Товарищи ленинградцы» (375 стр.) – очерки, речи за два года войны.

Дела хватает.

Неизменно с самыми хорошими чувствами отношусь к «Красной звезде». «Да, но где материал?»- Будет… Я последние полгода писал пьесу.

Шлю наилучшие пожелания! Привет всей редакции, и в частности Эренбургу, Суркову, Павленко и др. гвардейцам пера».

Мы знали, что при всем добром отношении Вишневского к «Красной звезде» у него были большие обязанности перед своими флотскими газетами. Мы понимали и его естественное стремление создать большие полотна о ленинградской эпопее. Это и для нас имело важное значение. Мы считали, что хотя газетный лист это не книга, но большие произведения мы должны печатать. Они нужны читателям и для души и для размышлений. Для этого даже в самое горячее время мы давали нашим писателям-корреспондентам творческие отпуска.

Уже зимой 1942 года неутомимый Петр Павленко засел за свою «Русскую повесть». Отпуск, правда, был у него довольно иллюзорный: каждый день он писал по главе, и она прямо из-под пера шла в набор. Повесть могла бы быть лучше – сказалась спешка. Павленко сам это почувствовал. Когда «Русская повесть» все же вышла отдельной книжкой, он сделал на ней такую надпись: «Д. Ортенбергу. Дарю этот «плод любви несчастной» в надежде порадовать его более удачным произведением».

А вскоре мы получили повесть Василия Гроссмана «Народ бессмертен». Это было первое крупное произведение советской литературы о войне. Печаталась она в «Красной звезде» в июле 1942 года в восемнадцати номерах. Написанная ярко, с большой прозорливостью, повесть была как никогда ко времени: в те дни нашей армии приходилось трудно, она отступала к Сталинграду и Кавказу. Повесть Гроссмана звала к непоколебимой стойкости, самоотверженности, именно к тому, что так сильно было потом сказано в приказе N 227 от 28 июля 1942 года, хорошо известном своим строгим и решительным требованием: «Ни шагу назад!»

В августе этого же года на страницах «Красной звезды» появились «Рассказы Ивана Сударева» Алексея Толстого.

С Толстым у нас была большая дружба. Вспоминается, как в один из июньских дней сорок первого года по первой же моей просьбе писатель пришел в редакцию, на улицу Чехова. В широкополой мягкой шляпе, из-под которой выбивались седоватые пряди, с тяжелой палкой, он, едва переступив порог, своим крутым баском сказал:

– Я полностью в вашем распоряжении…

Это было особенно по душе моему редакторскому сердцу, ибо известно было, что Алексей Николаевич не любил отвлекаться от своих творческих планов для газетных выступлений. Работал он в «Красной звезде» много, плодотворно, безотказно.

Летним днем 1942 года, когда мы с Алексеем Толстым вычитывали статью «Вера в победу», я сказал ему, что с охотой напечатали бы его большое произведение о войне. Он в ответ улыбнулся:

– «Хождение по мукам» сейчас я вам не напишу. А что-нибудь побольше этого, – указал он на гранки статьи, – надо бы, – и добавил с упреком: – Но вы меня никуда не пускаете.

Мы действительно Алексея Толстого не пускали далеко ох Москвы. Я имел прямое и строгое указание беречь «старика». А ему нужен был живой материал с фронта. Но выход был найден.

На военной школы я и привел к Алексею Николаевичу группу парней, побывавших уже в немецком тылу. За длинным столом уселось человек двадцать. Гостеприимная Людмила Ильинична угостила нас в то не очень сытое время чем сумела, и потекла неторопливая беседа. Писатель внимательно слушал ребят, пытливо вглядываясь в их лица, словно искал портретные черты героев своего будущего повествования, редко прерывая их мягкими и точными репликами.

14 августа Алексей Толстой принес в редакцию свои «Рассказы», на многих страницах я нашел здесь живые черты знакомых рассказчиков. Печатали мы «Рассказы Ивана Сударева» с большой радостью ив номера в номер.

Константин Симонов в 1942 году написал, уже без специального творческого отпуска, в коротких передышках между поездками на фронт, пьесу «Русские люди» – первое драматическое произведение о войне. Пьеса была напечатана в июньском номере журнала «Знамя». Симонов в это время был на Брянском фронте. Открыв газету «Правда», он с удивлением увидел на ее страницах свою пьесу, занявшую целую полосу. На следующий день – снова полоса. И так в четырех номерах. Когда он вернулся с фронта, выяснил, что пьесу прочитал Сталин и предложил «Правде» ее перепечатать. Должен признаться, нас огорчило, что «Красная звезда» не смогла напечатать «Русские люди».